Изборский витязь

Стефан Твердиславич и Иванок Тимошкинич со своими домочадцами и дворовыми возвращались с обедни. Со вчерашнего дня они не видались, но шли рядом молча, вспоминая последнее вече. Прогнав посадника, Стефан заговорил было о смещении четырёхлетнего Ростислава, но хотя его и слушали, без посадника решать такое дело Новгород не привык.

   - Ежели б как Внезда убрать, - высказал тайную мысль Иванок. - Сразу легота бы наступила!

   - Как убрать? - Стефан вздохнул. - Не лихого человека же к нему подсылать?.. А чтобы добром снять - так сил пока нету таких! Слыхал, как вчера вече мои слова принимало? Молчали люди!.. Поди, пойми, за кого они!

   - Гаврила Завидич баял - в Волоке опять хлебные обозы задерживать начали, - вспомнил Иванок. - Токмо бы князь не озлил людишек сверх меры - тогда с ними не совладать!

   - Голодный народ - злой народ, - закивал Стефан.

   - Как оголодает - надоть опять вече созывать, - гнул своё Иванок. - Тогда и сковыривать Внезда...

За разговором они дошли до поворота на Сенную, где стояли хоромы Иванка Тимошкинича. Стефану Твердиславичу идти было дальше, прямо.

   - Бывай у меня, кум, - развёл руками Иванок.

   - Беспременно загляну - мёду твоего отведаю! - закивал Стефан.

Распрощавшись, они тронулись каждый своей дорогой. Но Иванок прошёл всего ничего, как вдруг из малого проулка между заборами соседних домов ему навстречу шагнуло человек пятнадцать. По виду чьи-то дворовые; лица у всех суровые, хмурые. Передние играли дубинками, перекидывая их с руки на руку. Ещё у двух-трёх с запястий свисали кистени.

Иванковы дворовые немедля выдвинулись встречь чужакам, и те, не дав противнику времени, бросились в драку. Двое-трое, оставив товарищей разбираться с челядью, накинулись на самого боярина. Иванок Тимошкинич тонко закричал, отступая к забору, но посох выбили из его рук, и подхвативший его парень широко размахнулся, делясь боярину в голову...

Уже вечерело, когда над Новгородом поплыл набат Святой Софий. Всегда мерные, властные удары большого колокола сейчас звучали тревожно и испуганно, словно приключилось нечто страшное - пожар аль нежданное нападение. Взбудораженные горожане спешно бросали дела и, вопросительно поглядывая на небо - не плывёт и впрямь ли дым, - толпились на улицах, десятки раз переспрашивая друг дружку: «Чего там? Что слыхать?.. Почто трезвон такой?» Но набат не прекращался, и люди начали стекаться к вечевой площади.

Там уже толпился народ - из тех, кто уже всё знал. Из уст в уста вновь прибывшим передавалась главная новость: «Побили?.. Чуть не до смерти побили кого-то из бояр!» Люди ахали, качали головами. Женщины жалостливо вздыхали, лезли с расспросами.

На вечевую ступень с трудом поднялся Иванок Тимошкинич. Его поддерживали под руки двое ближних холопов. Боярин шёл с трудом, пошатываясь. Дорогая свита на нём была порвана и испачкана грязью. Шапку он потерял, и всем была видна выпуклая ранняя лысина с косой ссадиной. Из бороды его был вырвал порядочный клок, глаз заплыл, из разбитой губы сочилась кровь. Он то и дело тонко, по-детски всхлипывал и порывался схватиться за отбитый бок. Подойдя к краю ступени, он отстранил холопов и с усилием выпрямился. Площадь ахнула, как один человек, а боярин, которому было явно трудно стоять, дрогнул, выбрасывая руки вперёд и в стороны.

   - Мужи новгородские! - надрывно, чуть шепелявя из-за выбитых зубов, закричал он. - Смотрите, что средь бела дня деется?.. Прямо перед домом моим по наущению посадника Внезда бит был его холопьями!.. Гляди, Господин Великий Новгород, гляди, что творится на глазах у честных христиан!..

Он схватился за бок и мешком осел на помост. Холопы кинулись к нему, засуетились около. Но и того было достаточно - площадь забурлила на разные голоса:

   - Это чего ж творится, православные?.. Разбой средь бела Дня!

   - Уж ежели посадничьи слуги до вятших добрались, что нам, простым новгородцам, делать?

   - Управы нет на Внезда! Творит, чего пожелает!

   - Это как это - нет управы?.. А ну, ребята, к посаднику! Ответа ла дела его требовать!

   - К посаднику! К посаднику!.. На поток Вадовика! - раздавалось уже всюду. Избитый Иванок порывался ещё что-то сказать - его не слушали. Несколько сотен человек уже ринулись с площади, на ходу подбирая колья, камни, выламывали из оград лесины. Кто-то успел, сбегал за топором, у кого-то мелькнул кистень, были даже оборуженные копьями и мечами.

Двор Внезда Вадовика был разграблен в единый миг. Дворовые не успели запереть ворота - к ним подскочили, пригрозив топорами и копьями, снесли створки с петель, и толпа растеклась по подворью. Самые смелые сразу бросились по высоким резным ступеням в палаты, другие кинулись выводить лошадей, растаскивать из житниц мешки с зерном и мукой, выкатывать бочки и выносить всё, что подвернётся под руку. В доме хозяйничали тоже - у самой Внездовой снохи сняли с шеи ожерелье, унесли все ручники и кое-какую утварь. На поварне какую посуду перебили, какую забрали с собой.

Внезд Вадовик с сыном Глебом и братьями в то время только добрался до вечевой площади и был поражён видом избитого Тимошкинича и его словами. Дело действительно свершилось по его слову, но шумство на вече, кончившееся призывом идти к его дому, поразило посадника. Он поспешил к себе, но застал только самый конец погрома, когда опоздавшие утаскивали то, что ещё осталось. Этих дворовые задерживали - тут и там вспыхивали драки, когда пытались отнять награбленное.

Глеб Внездович сразу бросился командовать, пытаясь спасти то, что ещё можно было, а Внезд с родичами поспешил обратно на вече. Снова, второй раз за день, ударил набат. Сообразив, что дело обернулось хуже, раз колокол звонит, не умолкая, люди сбегались на вече сразу с дубинами и топорами.

На вечевой ступени их встречал сам посадник Внезд Вадовик. Подле него тесной кучкой стояли его братья, свойственники и тысяцкий Борис Негоцевич. Ещё несколько бояр, случившихся поблизости, старались протолкаться ближе. Шагая широко и тяжело, как больной медведь-шатун, на скрипящие под его тяжестью ступени взобрался старый посадник Семён Борисович. Когда-то давно он ссорился уже с Твердиславом Михайловичем, отцом Стефана, из-за посадничества и мест в Грановитой палате и сейчас, вспомнив, кто на чьей стороне, решил отплатить сыну давнего недруга.

Люди, видя посадника Внезда и вспоминая, почему созвали первое вече, толкали друг друга локтями, громко открыто переговаривались. Сразу сотни глоток взревели - какие гневно, а иные - вопросительно. Внезду пришлось напрячься, чтобы его голос перекрыл гул голосов.

   - Мужи новгородские! - воззвал он. - Что ж творится ныне на Великом Новгороде?.. Бога вы забыли, вольные люди новгородские! Где ж то видано, чтоб без вины чужие домы громить?

   - А ты почто без вины повелел холопам своим Иванка Тимошкинича прибить? - послышались голоса. — Ты первый Бога и забыл!

   - Мужи новгородские! - Внезд широко раскинул руки, словно желал обнять всю площадь. - Богом клянусь - нет на мне вины! Что побили боярина Иванка, про то спорить не стану - видал его язвы ныне... Но откуль взял он, что мои холопы его отлупили?.. Есть у него послух, видок?.. Коль есть, пусть выйдут, скажут пред всем Новгородом о том - тогда признаю свою вину. А не сыщутся - знать, солгал всем вам боярин Тимошкинич! На посадника похотел заставить вас руку поднять!

   - А того не ведомо ему было, что посадник Внезд княжеский слуга ныне, - послышался рядом сиплый, но ещё полный властной меди голос Семёна Борисовича. Огромный, одышливый, седой, как лунь, и молчавший, пока на помосте был ненавистный ему Стефан Твердиславич, боярин сейчас выдвинулся вперёд. - Как прознает князь, как с его слугой город поступил - всем плохо придётся, коль карать начнёт!.. Можете ли вы сейчас выдать городу тех, кто грабил посадничий дом?.. Нет? - строго оглядел Семён Борисович затихающую под его голосом площадь. - Тогда поплатятся все!

Внезд Вадовик был от души благодарен старому боярину. Тот долго держал его сторону в спорах с Иванком Дмитричем и прочими, молчаливо одобряя, но заговорил лишь сейчас.