Изборский витязь

Возразить Александру Ян ничем не мог, и мальчик остался с ним. Он не по-детски серьёзно, забравшись с ногами на лавку, продышал в слюдяном окошке глазок и, подперев щёку рукой, смотрел на занесённый снегом двор и город за забором.

   - Глянь, Ратмир! - он выпрямился, махнул рукой. - Дым!

Ян, только что услышавший, что княжич Феодор и его приятели найдены и отправлены к себе, подошёл к мальчику. Александр отстранился, давая ему глянуть. В бледном зимнем небе упругими клубами расплывался тёмно-сизый дым.

   - Это где горит? - толкнул пестуна локтем мальчик.

   - На Софийской стороне, - признался Ян.

На Софийской стороне жили как противники Ярослава, так и его сторонники. Чьё подворье сейчас горело, сказать было невозможно.

Они смотрели в слюдяное окошко до тех пор, пока слуга не доложил о приезде боярина Фёдора Даниловича.

Он вошёл, невысокий, плотно сбитый, рано начавший лысеть человек с мудрыми глазами. Сейчас в его взгляде читалась искренняя тревога.

   - С худыми вестями я, Родивоныч! - с порога объявил он.- Тысяцкого Вячеслава Борисыча разграбили и пожгли, брата его Богуслава тож... Боюсь, за других сейчас примутся! - тут он запоздало заметил княжича. Александр стоял у окна удивительно прямо и смотрел в глаза боярину, и тот смутился - замолчал, присел у порога, отирая пот с блестящей лысины.

   - Пусть только попробуют сюда прийти, - дрогнувшими губами прошептал Александр и вопросительно взглянул на Яна. Тот ободряюще улыбнулся мальчику и положил ему руку на плечо.

Новгород бушевал ещё несколько дней. Изредка до Ярославова дворища долетали вести. После грабежа дома тысяцкого только Иванку Дмитриевичу удалось сохранить свою должность. Вячеслав Борисович ушёл еле живой, брата его забили едва не до смерти. Досталось и другим. Должность тысяцкого самовольно взял себе Борис Негоцевич. Услышав об этом, боярин Фёдор Данилович высказался коротко: «Ну, теперь держись!» Борис Негоцевич был противником Ярослава - стоял за отделение Новгорода от Низовской земли и старался приблизить его к Ливонии и южным землям, упирая на то, что при владимирских князьях попираются и уничтожаются древние вольности Новгорода. Своё служение он начал с того, что послал Ярославу в Переяславль грамоту. Её читали на вече и одобрили всем миром. Слышавший её вместе с другими Яков Семёнович - он единственный из сторонников Ярослава мог не бояться, что к нему придут грабить, - в тот же день побывал в княжьем тереме и передал её суть: «Приезжай к нам, новые пошлины не ставь, судей по волостям не шли и будь князем по всей воле нашей. Или ты - особе, а мы - особе».

Со стороны могло показаться, что новгородцы поняли-таки свою ошибку и зовут Ярослава обратно. Но «наша воля» означала только одно - быть безвольным воеводой при боярах. Если Ярослав получит эту грамоту, он не может не разгневаться.

Ян не стал терять ни минуты. В тот же день княжичей спешно собрали и под покровом темноты тайно вывезли из Новгорода.

Глава 16

Он оказался прав. Гонец с грамотой обогнал княжичей с их двором на несколько дней и прибыл в Переяславль в середине апреля. Услышав, что говорит ему Господин Великий Новгород, Ярослав вспылил и чуть было не захотел идти на него войной, но вовремя вспомнил о сыновьях. И только подумал о них, как те приехали.

А через две седмицы пришла ещё одна новость - опять от Якова Семёновича. Узнав о спешном отъезде княжичей, новгородцы будто бы удивились: «Куда это они побежали? Мы им ничего плохого не сделали!.. Но раз так, то мы сами себе князя добудем!» Но, скорее, Борис Негоцевич и его сторонники были рады-радёшеньки избавиться от сыновей Ярослава - теперь они могли с чистой совестью выбрать себе того князя, который им больше нравился.

И, конечно, им стал опять Михаил Черниговский, тесть Василька Ростовского. Тот самый, кого уже однажды новгородцы принимали и который ушёл от них, просидев едва несколько седмиц. На сей раз он не мог не ответить на столь любезное приглашение, и в самом деле - ещё через некоторое время пришла последняя весть - в Фомину неделю[266] Михаил Черниговский спешно прискакал в Новгород, целовал крест, отменив все законы своего предшественника, освободил от новых податей, избавил беглых смердов, кои похотят вернуться, от дани аж на пять лет, и сел князем в Новгороде на всей воле боярской.

Услышав об этом, Ярослав заскрежетал зубами. Михаил оказался далеко не так прост и слаб - вовремя сообразил, когда и что делать! Но откуда он узнал? Кто подсказал ему, когда следовало явиться?

Ответ напросился сам собой - брат Юрий, Великий князь Владимирский.

В самом деле - сев Великим князем на стол, Юрий Всеволодович, будучи по природе нерешителен, стал собирать вокруг себя землю за счёт родственных связей и взаимных обязательств. Мелкие усобицы и впрямь прекратились. Где словом, а где личным примером Юрий останавливал соседей, которым, кроме того, было не до соседской грызни - битва при Калке и поражение, нанесённое русским войскам, усмирило воинственный боевой дух многих князей. Тех же, кого не сломило поражение, Юрий привлекал к себе родством - то и дело напоминал сыновьям Всеволода Чермного, что он женат на их сестре, сосватал дочь одного из них за сыновца Василька, спешил с обручением старшего сына Всеволода и дочери Владимира Рюриковича Киевского. Таким образом, вокруг Великого князя Владимирского образовывалось кольцо князей, связанных с ним родственными узами. Через эти связи можно было держать в узде всю родню...

Всю - кроме младшего брата Ярослава. К тому, времени уже умер в Стародубе брат Владимир, а Иоанн и Святослав, смиренные, во всём слушались брата и Великого князя. И только Ярослав, просидевший три года в богатом и своенравном городе,- единственный князь, кроме Мстислава Удалого, кто держался так долго! - неукротимый, несмотря на прожитые непростые годы, только он оставался независим. Он, конечно, слушался Великого князя, но всегда помнил, что имеет дело с братом, и позволял себе многое... Его следовало - нет, не сломить, всё-таки силён и решителен! - но окоротить, показать власть над ним. А как это проще сделать? Только отняв у него Новгород, уничтожив плоды долгого, упорного труда!

Мысли об этом не давали Ярославу покоя. Пытаясь хоть как-то разрешить сомнения, он призвал к себе своих бояр - Яна Родивоныча, Фёдора Даниловича и Якима, - тех, кто дольше оставался в Новгороде, и дал им наказ: узнать и доложить князю, верно ли, что у князя Юрия есть свои люди в Господине Великом, и не слышен ли был голос этих людей во время последнего мятежа?

Послали гонцов в Новгород, и был ответ - люди такие есть. И притом из числа сторонников Ярослава. После такого известия тот уже не требовал иных доводов - у него появился враг, с которым надо было расправиться.

Но что он мог сделать один, в то время, как у Великого князя столько подручников? Впрочем, Ярослав быстро нашёл выход и отправил гонца к племянникам Константиновичам. Старший из них, двадцатилетний Василько, и его второй брат Всеволод, ходили под рукой Великого князя. Третий сын покойного Константина, Владимир[267], будучи ещё отроком, тихо-мирно сидел в свoём уделе и носа из него не казал. На него не обращала внимания ни одна сторона. Мальчик был слишком тих и задался весь в отца - такой же книжник. А вот его старшие братья, взрослея, уже вряд ли могли удовольствоваться ролями княжеских подручников. Придёт время - Васильку самому становиться Великим князем Владимирским. А чего можно ожидать от Великого князя, который с юных лет привык других слушать, под чужой рукой ходить? Не случится ли так, что отнимут у него великое княжение?

Всё это и высказал в лицо молодому племяннику Ярослав, когда по его тайному слову к нему в Переяславль прискакали братья Константиновичи. После приветствий и обычного в таких случаях родственного застолья князь пригласил сыновцев к себе в покои, чтобы побеседовать тайно.

266

Фомина неделя - Фома, один из 12 апостолов, по преданию проповедовал а восточной Индии и претерпел здесь мученическую смерть. Неделя после Пасхи носит название Фоминой.

267

«Третий, сын покойного Константина, Владимир» - Великий Владимирский, князь Константин (1218) своему сыну Владимиру (1214-1249), умирая, «повелел дать Белоозеро, когда возрастёт». Владимир участвовал в битве при Сити (1238), после нашествия татаро-монголов владел Угличем, ярлык на княжение получил у хана Батыя в Золотой Орде, куда ездил в 1244 г.