Страница 109 из 120
Собрав наконец рати и благословив сына, Ярослав помчался в Новгород. Ян ждал его, изнывая от нетерпения. Узнав о приезде князя, он выехал ему навстречу и, едва поприветствовав, воскликнул:
- Княже, пусти с дружиной в поход! Чует сердце моё - не к добру переветы в Ливонию ушли! Мало ли, какое зло против нас замышляют?
- Куда в поход? - осадил его Ярослав. - Мои переяславцы ныне в мордву ушли по слову Великого князя. С новгородцами да псковичами одними мы разве что оборониться сможем, коль придут они. А в земли их лезть - сила надобна. Погодь малость - к осени поход завершится, тогда поговорим. А пока будем ждать и готовиться, и тебе за то, что не проспал, вести те полки!
- Княже, - взмолился Ян, - не могу я ждать!.. Они-то до осени ждать не станут!.. Пусти в поход сейчас!
Он взглянул на Ярослава как всегда открыто и гордо, и тот уже привычно кивнул головой:
- Сейчас не время - весна идёт. Пешцы не пойдут, пока не отсеются! Коли хошь, бери дружину, иди на Псков. Соберёт Юрий Мстиславич своих - тогда поглядим!
Охотников среди младшей дружины Ян выкликнул в тот же день. Даже кое-кто из старшей вызвался идти за ним. Не отстала от своего воеводы и изборская дружина. Собрав сотни две с небольшим, Ян накоротке распрощался со своими и отправился во Псков.
Юрий Мстиславич после удачного осеннего похода на лифляндцев глядел на мир радостно, ходил гоголем и верил в свою судьбу. Он согласился было идти в поход, но требовалось время для сбора дружины и, самое главное, пеших ратников. Здесь князь Ярослав оказывался прав - чем ближе время было к весне, тем меньше было у поселян охоты куда-то идти. Да и не очень-то верил новый псковский князь в то, что ливонские рыцари будут спешить с походом. Разослав-таки гонцов поднимать рати, он проводил время на ловищах и поездках по монастырям. Яну волей-неволей приходилось всюду мотаться за ним, чтобы князь не забывал о походе.
И получилось, что он опять оказался прав, потому что едва Юрий Мстиславич отправился на очередные ловища, как его догнал гонец, принёсший весть о том, что из Изборска прибежал человек и сказал, что город обложен немцами.
Чуть не до глубокой ночи звенели мечи на улицах Изборска. Не только ратники и ополченцы - всё население вставало стеной перед врагом. Рыцарей встречали мечи, топоры, рогатины, а порой даже оглобли и ухваты. Многие пешие кнехты были убиты или ранены, когда кинулись грабить избы. Только вмешательство конных рыцарей раздавило сопротивлявшихся, втоптав их в перемешанный с кровью снег.
Магистр Даниэль фон Винтерштеттен, Ярославко и комтуры сражались на улицах города наравне со всеми. Они проехали по большой улице от ворот до стен детинца и повернули на боковую улочку, сминая встававших у них на пути горожан и смешавшихся с ними дружинников. Вместе с рыцарями охраны и несколькими десятками дружинников Ярославка они доехали до самой Плоской башни, которая пострадала от баллист не так сильно, как полуразрушенная и просевшая Вышка. В её стенах, лишь кое-где пробитых камнями, засели последние защитники Изборска - десятка три ратников и несколько ополченцев во главе со старшим сыном тысяцкого. Здесь сражение развернулось во всей силе и ярости, тут не было и речи о скорой победе, хотя во всём городе это оставалось единственное место, где ещё не была явной победа меченосцев. Арбалетчики[295] перестреливались с засевшими в Плоской башне, пуская в них и получая в ответ тучи стрел. Под прикрытием лучников рыцари, пешие и на конях, пытались подобраться к дверям и бойницам башни, но те были заложены изнутри, и всякий новый натиск заканчивался тем, что у дверей оставались новые трупы.
Когда магистр и комтуры подскакали, рыцари приветствовав ли их криками. Старший немедленно поравнялся с Даниэлем:
- Монсиньор, в этой башне засели самые отъявленные еретики! Они не дают нам...
- Прекратить! - отмахнулся Даниэль. - С нами Бог! Неужели ты, брат, не веришь в Его милость?.. Только еретики сомневаются в могуществе Господа, за что и карают их!
- Монсиньор! - послышался сзади крик. К магистру и его спутникам приближался рыцарь. - Монсиньор, брат Гильом приказал передать - город наш!
- Видишь, брат мой! Господь за нас! - Даниэль перекрестился рукой в железной перчатке. - Если эти еретики всё ещё упорствуют, разрешаю тебе самому покарать их. Так хочет Бог!
Он последний раз поглядел на Плоскую башню и, повернув коня, поехал к центру города.
Ближе к вечеру в темнеющее небо поднялись клубы дыма - это горела часть стены, вплотную примыкавшая к башне, и сваленные у её подножия брёвна от наспех разобранных клетей и заборов. Огонь поднимался до самых бойниц. В его свете лучники и кнехты до боли в глазах всматривались в них, ожидая, когда же наконец защитники сдадутся. Но ни один человек так и не появился из бойниц Плоской башни - задохнулись ли они в дыму или ушли тайным ходом, рыцари так и не узнали.
Всю ночь в Изборске горели огни, слышался шум, крики и кое-где звон оружия. По улицам бегали люди. Захватившие город рыцари гонялись за женщинами и детьми, резали мужчин, оставляя жизнь только тем, кто покрепче и помоложе - им надлежало стать рабами в Риге или там, куда их захотят продать. Визжали насилуемые женщины, плакали дети.
Немногим удавалось спастись, забившись в опустошённые дома, или пользуясь темнотой и суматохой, убечь вон из города. Горели уже не отдельные дома - занимались целые улицы, пожары никто не тушил. В самом княжьем тереме, где остановились магистр Даниэль и высшие чины войска, шёл пир.
Из повалуш[296] и бертьяниц княжьего терема и хором тысяцкого выволокли все съестные припасы, выкатили все бочки мёда и вина. Сняв доспехи и распахнув вороты дорогих рубах, рыцари и князь Ярославко пили, громко смеялись и, перебивая друг друга, вспоминали бой и победу. Перепуганные холопы - те, кто не разбежался и кого не переловили и не повязали, - споро, боясь навлечь на себя гнев, таскали всё новые и новые блюда. Мелькали женщины, в основном уже пожилые, всех молодых уже похватали рыцари и развлекались с ними в укромных местах.
- Пейте и ешьте вволю, господа рыцари! - кричал Даниэль, поднимая кубок, в который слуга привычным жестом продолжал наливать вино. - Не бойтесь нарушить какой-нибудь обет! Сегодня день, когда можно забыть о запретах и клятвах - сегодня Бог радуется, видя наш подвиг! Он простит нам грехи.
- А коль не простит, - подхватил комтур Гильом, - то святые отцы отмолят! Наша святая апостольская церковь умеет прощать грехи!
- Слава! - Даниэль рывком поднялся, поднимая кубок. - Слава римской католической церкви!
Рыцари повскакали с мест, поднимая кубки. Под сводами пиршественной палаты, где недавно пировал с дружиной князь Евстафий, прозвучали приветственные клики.
- Что ж, князь, - отпив глоток, обратился магистр к сидевшему рядом с ним Ярославку, - город твой. Что будешь с ним делать?
- Я хотел посадить в нём своего сына и дать ему в помощь верного слугу своего, боярина Петра Внездича, - помедлив, ответил Ярославко. - А прежде того примерно наказать прежнего князя и жителей города за то, что в первый мой приезд они не признали меня добром!
- Эй! - залпом выпив свой кубок, воскликнул Даниэль. - Желаю видеть здешнего князя!.. Сыщите его и приведите немедленно!
Ярославко был твёрдо уверен, что Евстафий погиб - до сей поры о нём не было ни слуху ни духу, в полон взяли его семью, захватив её вместе с семействами других нарочитых мужей в церкви. Но вот двери открылись, и под охраной нескольких рыцарей в палату вошёл изборский князь.
Без доспехов, сорванных с него, оставшись в одной рубахе, Евстафий казался сейчас моложе своих лет. Ещё болела от удавки шея, руки затекли и ныли. Лоб рассекала глубокая царапина, спускавшаяся на бровь. Она только недавно перестала гореть от заливавшего её пота. Остановившись посередине, он исподлобья взглянул на рыцарей и тут же опустил взгляд.
295
Арбалет - старинное ручное метательное оружие - представлял собой стальной лук, укреплённый на деревянном ложе, стреляющий короткими стрелами. На Руси, где арбалет появился в XII в., он назывался самострелом.
296
Повалуши - общая спальня, летняя, холодная, куда вся семья уходила на ночь из топленной избы.