Страница 53 из 55
Как мы уже видели, аллегория схождения в Аннун разыгрывалась во время празднования малых мистерий, и можно предположить, хотя у нас нет этому доказательств, что высшие мистерии открывали адепту духовные врата Гвинуида. Мы должны иметь в виду, что котел вдохновения хоть и находился в Аннуне, содержал три капли, которые достались от творящего божества; позднее, благодаря искусной жреческой интерпретации мифа, эти капли были определены как три золотых яблока и три священных быка. Эти капли содержали логос, или Слово бога, позднее преобразованное христианской системой символики в сакраментальные яства Грааля. Именно мистическое влияние этой божественной эссенции, принимаемой во время ритуала инициации, делало инициата свободным в передвижении по сферам.
Я полагаю, что эти капли символизировались ягодой омелы, которая считалась эссенцией не только материальной, а в основном и духовной жизни. Однажды они упали из сферы Сеуганта и затем попали в Аннун, котел энергии души, — и лишь там их можно было добыть. Извлеченные оттуда, они становились явным мистическим средством соединения с Творцом, поскольку отведать его сущности означало оказаться в его свите. Это акт причастия в иной форме, в основе здесь лежит идея, что если отведать тела бога, то обретешь с ним духовное единство.
Конечно, очевидно, что было много путаницы с различными планами валлийской мистической системы. К примеру, в некоторых источниках Аннун называется ужасной бездной, родом Шеола, в других — это просто место, порождающее жизнь, в третьих — некая тусклая территория, не сильно отличающаяся от этого мира, а порой — что-то вроде Аваллона. Различные представления и определения этого места, конечно, обусловлены различными периодами, на которые они приходятся. И, наконец, Аннун предстает обиталищем фольклорных эльфов. Но его подлинная сущность — это род духовного горнила, некая матка душ, и все легенды, окутавшие его, по сути, являются приращениями к этому первоначальному представлению. Аннун — это котел самой Керридвен. Одним словом, это сама Керридвен, великая многородная мать природы.
В этот котел, или матку, падают три оплодотворяющие капли Сели — мужского аналога Керридвен. Теперь, я полагаю, даже человеку, знающему мифологию на уровне подмастерья, подлинная природа мифа должна сталь совершенно ясной. Это еще один миф о Небе-Отце и Земле-Матери, тот же самый миф, который мы обнаруживаем в древнеегипетской, как и во многих других мистических системах. Это, по сути, тот же самый миф о сотворении мира. Во многих космологиях Земля образуется из останков некоего великана или чудовища, в других — это просто результат «расширения» божественной силы. В третьих Земля восстает из первобытной бездны. Креационистская космология друидов наиболее точно напоминает космогонию индусов, представленную в Ригведе: там карма, первичный зачаток сознания, мост между бытием и небытием, перекидывает свой зажигательный луч через мрачную вселенскую пустоту, и его энергия, или желание, начинает воздействовать на хаотическое вещество. Индийские брамины очень быстро разукрасили эту простую историю, оплетя ее всевозможными теориями и рассуждениями, — точно так же сделали и друиды со своим собственным мифом. Возможно, лучшим доводом, доказывающим, что друиды ничем не обязаны египетским или индийским источникам, является то, что мы находим практически такую же историю в японских «Нихонги»[48]: там изначально присутствует яйцо хаоса, из его прозрачной части появилось небо, а из желтка (скорлупы?) появилась Земля, между Небом и Землей возникло нечто вроде ростка тростника, и так началась жизнь. Мы обнаруживаем подобные представления среди некоторых американских племен, в Перу, среди индейцев зуни и во многих других этнических группах, что убедительно доказывает, что подобный тип креационистского мифа исключительно популярен. Весьма опасно произвольно постулировать наличие взаимных связей и заимствований в древних мифологических системах. Есть вероятность того, что они возникли из очень удаленного от нас по времени единого источника. Как я уже указывал, мы обнаруживаем, что идея первобытной бездны является общей для Египта, Вавилона, Индии, Скандинавии, кельтов и некоторых индейских племен Северной Америки; представление о создании жизни или материи в результате произнесения некоего слова или проливания оплодотворяющей субстанции распространено среди египтян, евреев, кельтов и центрально-американских народов. Но всегда есть определенное отличие, и кельтский миф имеет в своих чертах явную индивидуальность, в его позднейших версиях присутствуют оригинальные разработки, которых мы не находим более нигде.
Изучение материалов, представленных в «Барддас», показывает, что эта философия должна была развиваться в течение многих веков и поколений на сугубо кельтских путях. И нет смысла постоянно говорить о том, что доктрины об элементах, о материалах, составляющих человеческую сущность, являются реминисценциями египетской и восточной мистики. С тем же успехом можно утверждать, что кельтская мистика проникла в египетскую теологию. Все эти подобия обнаруживаются исключительно ввиду наличия у этих систем общего источника, и ничто иное не может служить здесь объяснением. Идея о том, что египетская мысль оказала влияние на весь земной шар, не только крайне незрела, но и совершенно беспочвенна. Вне всякого сомнения, фрагментарно египетские верования проникли в Британию, как и в другие места, но полагать, что они пришли сюда в тот период, когда могли серьезно воздействовать на британское религиозное мышление, — во время его первоначального становления, — было бы несколько странно. Одного того факта, что подобная теория о египетских влияниях оказалась приложена и к американским религиям, достаточно, чтобы выявить ее абсурдность, при всем том, что определенное соприкосновение имело место, но в относительно поздний период. Дело не только в том, что египетской философии пришлось бы столкнуться здесь с самыми мощными предубеждениями. Следует учитывать и то, что она могла проникнуть сюда через вторые и третьи руки, так что ее влияние должно было бы оказаться совершенно беспомощным перед эшелонированной обороной отечественной веры. Друиды, которые столь упорно сражались против римских захватчиков и протодруидов, их предшественников, конечно, не поддались бы столь легко новым идеям. Все указывает на то, что друиды встретили римлян как интеллектуально равные им — об этом существует множество свидетельств Цезаря, Цицерона и других видных авторов.
Абарис, жрец гипербореев, — о котором упоминают Диодор и Гекатей, — путешествовавший в Грецию и подружившийся там с Пифагором, несомненно, был друидом. И очень вероятно, — как указывает Свида в «Пифагорейских беседах», — что греки научились у бриттов гораздо большему, чем те у них, и что так называемая пифагорейская доктрина была не чем иным, как адаптированной версией британской философии.
Мы, британцы, чрезмерно склонны искать великое вне границ нашего собственного острова и приписывать чужим источникам происхождение нашей альма-матер. На предыдущих страницах я попытался продемонстрировать ход развития национального мистицизма исключительно оригинального типа, насколько мне это позволили исключительные трудности, связанные с данным предметом. И я полагаю, что даже самый пристрастный сторонник идеи превосходства восточных и иных мистических систем согласится с тем, что в пользу того тезиса, что выдвинул я, имеется много аргументов. Я не могу утверждать, что представленный мной тезис имеет законченный вид, но убежден, что надежное основание было заложено и что последующие исследования не только подтвердят правоту моих методов, но и помогут восстановлению всего здания национального британского мистицизма. Отсутствующие камни этого здания лежат прямо у нас под ногами, на земле нашего острова, и все зависит исключительно от нашего патриотизма, нашей внимательности и предусмотрительности — лягут ли они снова на свое место, заполнив бреши и щели в древнем строении британской оккультной мудрости. То что мы столь беспомощно пытаемся опираться на чужие системы мышления, при том, что имеем возможность восстанавливать свою собственную, — это, конечно, жалкая ситуация. Нет ни одного человека, рожденного на этих островах, в ком не текла бы кровь друидических жрецов и прорицателей, и я уверенно полагаюсь на британских мистиков в том, что, при всем различии их предпочтений, они объединятся в величайшем из всех возможных деяний — в восстановлении нашей национальной Тайной традиции. И сбудется пророчество:
48
Национальные хроники.