Страница 69 из 80
А вот еще одно свидетельство:
«Я сильно отстал в тонкостях математических и других наук, но я имею то что надо: творческую силу и способность быстрой оценки всяких новых выводов» [183].
«Не надо забывать, – поучает он, – что один двигатель прогресса… стоит больше, чем 10 академиков и 1000 профессоров. Невежливо же тыкать Райтам, что они велосипедные мастера, или Фарадею, что он не знает порядочно арифметики» [29] [с. 288].
Вместе с тем, во всех своих работах он использовал примитивные формулы, создавая у непрофессионалов иллюзию научности, и еще при жизни добился признания его теоретиком космонавтики. В своем письме начальнику РНИИ И.Т. Клейменову он в марте 1934 года писал:
«Меня считают теоретиком. Это правда, но не полная. Я в самом деле всю жизнь вычислял, но мне приходилось производить и множество опытов»… [183].
Теоретик, между тем, пользовался «школьными» формулами, не замечая даже их «подсказок» о том, что его ракета космоса достичь не может.
К.Э. Циолковский после первого опыта общения с крупными российскими учеными стал всячески сторониться профессионалов. Он пытался опубликовать свои рукописи минуя их рецензий. «Желательно, – писал он, – чтобы мне дали средства для издания моих трудов здесь в Калуге под моим личным надзором, без предварительной оценки, которая неприемлема для границ науки» [149] [с. VI].
Эти публикации также создавали у окружающих иллюзию того, что он был крупным ученым.
Все эти обстоятельства, вместе взятые, проецировались в социальные аспекты его жизни. Многие люди, полагая что этот полуглухой, нищий, ничего не желающий для себя, много работающий и живущий ради науки человек – крупный ученый, автор сотен книг и статей, член Русского физико-химического общества, и по мере сил и возможностей помогали ему. Вот на их помощь и поддержку и стал опираться К.Э. Циолковский после разрыва с Российской Академией наук.
Интересно, если бы калужане знали, что их земляк творчески бесплоден и сумел всего-навсего предложить использовать в ракетах двухкомпонентное (а не однокомпонентное) топливо, то стали бы они так его поддерживать, обратились бы они в правительство с просьбой об установлении ему персональной пенсии?
Вряд ли – им нечем было бы аргументировать в высоких инстанциях.
Знакомые К.Э. Циолковского Н.А. Рынин и А.А. Родных были настолько уверены в его высоком научном уровне, что в 1921 году предлагали ему занять вакантное место преподавателя физики или математики в Институте путей сообщения [53].
Итак, не разобравшись в реальных достижениях К.Э. Циолковокого (поскольку и не разбирались, и не понимали их сущности), члены Калужского общества изучения природы местного края, искренне полагая, что он является крупным ученым и изобретателем, решили ему помочь и, используя свои связи , поддержку военных, аргументацию, основанную на мифах о нем, провели, в конечном итоге, решение правительства о назначении ему персональной пенсии.
Следует отметить, что и само предложение о помощи К.Э. Циолковскому попало на благодатную социальную почву. В то время захватившим власть большевикам нужны были наглядные примеры того, что кто был ничем при царизме, тот будет всем при социализме. Отсюда и появились Мичурины и Циолковские.
Далее. Для социалистического будущего К.Э. Циолковского большое значение имела и историческая случайность: постановление о назначении ему пенсии подписал В.И. Ленин.
Предположим на мгновение, что оно было бы подписано другим человеком: Троцким, Бухариным, Зиновьевым, Каменевым и пр. Разве после их репрессий удалось бы К.Э. Циолковскому оставаться символом социализма?
Конечно нет. Именно подпись вечного вождя социализма, обозначавшая К.Э. Циолковского как крупного ученого и изобретателя, оказалась определяющей, поскольку указывала всем коммунистам линию их к нему отношения.
Назначение этой правительственной пенсии совершенно изменило статус К.Э. Циолковского: он стал вождем изобретателей, символом социализма, причем этот статус стал законом. А после смерти К.Э. Циолковского, когда о его пенсии все уже забыли (о ней вспомнили в середине 60-х гг.), в полную силу действовали последствия этого постановления, уже сложившийся имидж нашего героя.
По данным А.А. Космодемьянского за 1917-1935 гг. К.Э. Циолковский опубликовал в 4 раза больше работ, чем за весь предшествующий период своей деятельности [29] [с. 170]. Теперь ему стали помогать не только отдельные люди, но и целые организации. От его «воздухоплавательных» идей уже никто не отмахивался как от некой несуразности, а делали вид, что они гениальны и опережают время. Многие, как правило непрофессионалы, и в самом деле так думали. К.Э. Циолковский выступал по радио и в печати по самым различным вопросам, что укрепляло в глазах общества миф о его высоком научно-техническом уровне.
Новый всплеск его восхваления начался после запуска в СССР первого искусственного спутника Земли, что стало не только очередной политической акцией, но и было крайне выгодно соответствующим министерствам и ведомствам СССР, поскольку К.Э. Циолковский проповедовал безграничную эскалацию в освоении космоса, а это сулило им получение огромных средств, что и является в конечном итоге единственной или, по крайней мере, главной движущей силой их деятельности. К.Э. Циолковский как символ социализма стоит на своем пьедестале до сих пор, но это уже не его вина: он на него особенно и не стремился. Парадокс, но, ему помогли взобраться на него те, кто его окружал, и кто вообще не разбирался в его работах. Он – плод неподготовленных в науке людей и сложившихся обстоятельств.
Следует понять истоки того большого интереса, который проявляли к его работам окружающие. В России было много ученых, но ни у кого из них не было столько добровольных помощников, как у К.Э. Циолковского. Так почему же вокруг него сгруппировалось такое большое количество отдельных лиц и организаций?
Дело все в том – и это центральный момент феномена К.Э. Циолковского, – что он дарил людям сказки о светлом будущем, причем с помощью своих неумелых расчетов, самим своим имиджем крупного ученого и к тому же бессеребренника, создавал у неспециалистов иллюзии в их осуществимости.
Кто же мог остаться равнодушным к идее его управляемого дирижабля, если он «…сделается богатством всех народов. Не будет человека, который бы прямо или косвенно не получит выгоды от аэростата… Множество бедняков, благодаря дешевизне и удобству сообщения, найдут заработок или переселятся.
Использование стран с гниющими до сего времени драгоценными деревьями и плодами, с лежащими втуне горными сокровищами, – станет небывалое.
Этому много будет способствовать предварительное исследование земного шара с помощью аэростата…
А как двинется фабричная промышленность с введением газового воздухоплавания!..
В восточные страны, охраняемые китайской стеною упрямства, невежестве и предрассудков, бесчисленными струями хлынут потоки умственного и нравственного света…» [147] [с. 96-97].