Страница 2 из 80
Техническое образование предполагает знание не только математики, но и других серьезных наук. Ракета – это тепловая машина, поэтому для ее расчетов необходимо разбираться в вопросах термодинамики, теплопередачи – мы уже не говорим о термохимии или о газодинамике, – а также в области таких наук, как гидравлика, прочность, материаловедение, технология и пр., сведения из которых он черпал лишь урывочно, когда в этом была необходимость, либо вообще оставлял за границей своих интересов.
Сам он в одной из своих работ писал: «Учителей у меня совсем не было, а потому мне приходилось больше создавать и творить, чем воспринимать и усваивать» [169] (Здесь и далее выделено нами – Г.С.).
Пусть не вдохновляются «Митрофанушки» этими словами «гения». Нельзя без знаний создавать и творить. Как говаривал другой гений: «Учиться, учиться и еще раз учиться!» А для ученого даже крепких знаний еще недостаточно – нужна хорошая научная школа, учителя, передающие стиль и методы работы, понимание методологии, умение критически относиться к полученным результатам и многое другое.
Такую школу К.Э. Циолковский тоже не «оканчивал». Из-за болезни в четырнадцать лет он познакомился с арифметикой, а к двадцати усвоил элементарные сведения из некоторых других школьных наук и высшей математики.
На этом фоне исподволь закрадывается мысль о том, а не злые ли «языки» решили подшутить над старым, больным и давно скончавшимся человеком, присвоив ему столь роскошный титул. А может быть, тут скрыт намек на низкий теоретический уровень самой космонавтики, позволивший, почти не владеющему математическим аппаратом человеку, заложить ее основы.
Вклад К.Э. Циолковского был скромнее, с чем не хотят мириться его поклонники и последователи, как язычники не стали бы мириться с развенчанием образа придуманного ими божества.
Но жить в придуманном мире – значит совершать ошибку, которая, укрепившись во времени и в пространстве, рано или поздно начнет диктовать свои условия, настолько же трудно выполнимые, как и ее элиминирование, потребующее свое рода революции, хотя и небольшой, но, несомненно, «кровопролитной». Уже сейчас философия К.Э. Циолковского создает вредные иллюзии о возможности переселения человечества на другие планеты после экологического разрушения Земли, вызывает чувство транзитности пребывания на ней, ведет к потребительскому эгоцентризму в отношениях человека с природой. Его «атомистическая философия», ориентированная на замену всех основных философий и религий мира, прямо воспевала смерть, обосновывала необходимость уничтожения неполноценной или недоразвитой жизни.
Ошибочные его научно-технические идеи до сих пор вводят в заблуждение некоторых ученых и инженеров.
Несостоятельные аспекты методологии его деятельности в условиях непомерного восхваления полученных с ее помощью результатов могут послужить причиной дезориентации начинающих исследователей в их практической деятельности.
Незаслуженное присуждение К.Э. Циолковскому приоритетов представляется совершенно безнравственным в отношении тех ученых, которым они должны принадлежать по праву.
Возведение в ранг вождя и пророка человека, мало подготовленного, выступает не только откровенным гротеском, но и вызывает серьезные деформации истории и теории развития космонавтики.
В годы советской власти критиковать К.Э. Циолковского было попросту опасно, поскольку Коммунистическая партия СССР тщательно следила за его имиджем. Такое к нему внимание было обусловлено тем, что в 1921 году В.И. Ленин подписал постановление о назначении ему персональной пенсии «в виду особых его заслуг в области авиации».
Именно это постановление и сопутствующие ему социальные условия послужили основной предпосылкой для восхваления «ученого всех наук» на государственном уровне, превращения его в символ социализма.
Писать о К.Э. Циолковском невероятно трудно не только потому, что его образ устоялся в условиях тоталитарной идеологизации науки и общества, но еще и в связи с чрезвычайной широтой его творческой проблематики.
Он изобретал дирижабль, самолет, ракету, скоростной поезд на воздушной подушке, реактивные двигатели, концентраторы солнечной энергии, «воздуходувки», приливные электростанции, просто все подряд: от пишущей машинки до новой азбуки, призванной заменить все азбуки мира.
Он пытался внести вклад в аэродинамику, ракетодинамику, термодинамику, астрономию, физику, биологию, динамику полета, философию и пр.
Наблюдавшаяся в прошлые годы деформация в представлениях о его деятельности приводила к невозможности использовать в настоящей работе результаты исследований, полученные другими авторами: необходимо было все начинать фактически с нуля, что сопрягалось с невероятно большим объемом обработки располагаемой информации. Поэтому мы не можем вступать в дискуссию с каждым автором многочисленных работ о К.Э. Циолковском (всего о нем было написано свыше 800 работ), да еще и почти по каждому их положению, и сконцентрируем свое внимание на анализе только его работ, что само по себе представляется трудоемкой и сложной задачей. Нас также мало будут интересовать мелочи его небогатой внешними событиями жизни, описание которой будет крайне сжатым.
Полемика с К.Э. Циолковским имеет одну особенность: он не может возражать.
Это обстоятельство создает серьезные предпосылки для необъективности, для перехода от наблюдавшегося ранее восхваления и возвеличивания К.Э. Циолковского к его незаслуженному принижению, что было бы досадно, поскольку из этих двух зол гуманнее выбрать первое.
Причины необъективности могут таиться в принципиальной невозможности пересказать здесь не только все отдельные положения К.Э. Циолковского, но и, даже, все его работы. Но любой отбор уже субъективен. В самом деле, если, например, вместо ста выдающихся работ ученого, привести всего три, но ошибочные, то вместо образа выдающегося человека, мы получим образ невежды.
Застраховаться от этого нам поможет сам К.Э. Циолковский. В начале автобиографии [171] он, подводя итоги своей творческой деятельности, писал:
«Я был выскочка, реформатор и как таковой не признавался…
Кто мог согласиться с человеком, который осмелился колебать самые основы наук. Как можно отрицать Лобачевского, Эйнштейна и их последователей в Германии и России! Однако у меня были сторонники даже на континенте.
Как можно не согласиться с ходячими теориями образования солнечных систем (Лаплас, Дарвин, Джине)!
Возможно ли опровергнуть второе начало термодинамики (Клазиус, Томсон)!
Кто может сомневаться, что газовый воздушный корабль (дирижабль) должен навсегда остаться игрушкой ветров (мнение VII отдела бывшего Императорского технического общества)!
Можно ли придумать что-нибудь безумнее металлического дирижабля (дирижабли хуже аэропланов, металлический дирижабль никуда не годится (проф. Ветчинкин, Жуковский и другие почтенные ученые)!
Как можно отрицать целесообразность всех азбук и орфографий (все филологи мира)!
Что может быть нелепее доказывать возможность заатмосферных полетов (все академики и все «серьезные» ученые)!
Можно ли стоять за дирижабли, когда они давно сданы в архив (общее мнение до Цеппелинов)!» [171].