Страница 47 из 66
Каждый из находившихся здесь знал, что в этом листке обречённых есть или будет и его имя.
Окинув пленных злым взглядом, Анрио пробежал глазами список и нарочито медленно произнёс:
— Терри!
Последовала пауза, длинная, томительная.
— Леонтина Бажу, чулочница… Кордье, гравёр…
Назвав эти три фамилии, Анрио поспешил, скрыться.
Первым нарушил молчание Терри:
— Кто останется жив, пусть помнит моё завещание, — он потряс в воздухе кулаком: — уничтожайте врагов! Не знайте жалости!
— Идём! — грубо крикнул один из конвойных, схватив Терри за руку.
— Да здравствует Коммуна! — крикнул Терри.
— Идём! — конвойный подтолкнул пожилого человека с длинными усами и бородой, гравёра Кордье.
Кордье поднял голову и сказал:
— Я расстаюсь с жизнью на склоне лет, но вы, молодые…
— Мне только двадцать три года, но пусть знают всё: я горжусь, что кровью своей, жизнью своей заплатила за то, что люди дышали свободно семьдесят дней! — задорно и молодо крикнула чулочница Бажу. Она повернулась к державшему её конвоиру — А ты, наёмная гадина, иуда, будь проклят навеки! — И плюнула ему прямо в лицо.
Разъярённый жандарм набросился на неё и пинком ноги вытолкнул за дверь. Увели Терри и Кордье.
Ошеломлённые пленные услышали за дверями три голоса, слившиеся в один возглас:
— Да здравствует Коммуна!
Потом всё умолкло. В скорбном молчании стояли коммунары перед трупом Левека. Жозефина Ришу прикрыла его лицо платком.
Сколько времени прошло — никто не знал. Час, может быть, два, может быть, значительно больше…
Кри-Кри сидел на полу, поблизости от двери. Мысли путались в его голове. Он не думал о смерти, которая подстерегала его за порогом этой двери. Наоборот, дверь влекла его как возможность спасения. Он не терял надежды, что ему удастся проскользнуть через неё незамеченным в какой-то удобный момент. Постепенно он стал впадать в дремоту, как вдруг ему почудился где-то совсем близко разговор, сразу заставивший его встрепенуться. Придвинувшись к самой двери, Кри-Кри приник к ней ухом.
Разговаривали двое:
— Возьми двадцать солдат, переодень их в форму национальных гвардейцев, и отправляйтесь по одному или по двое на баррикаду Рампонно.
— А пароль?
— Запомнить нетрудно: «Коммуна или смерть!» Исполнишь всё, что прикажет капитан Капораль.
На этом разговор оборвался.
Кри-Кри был ошеломлён. Как, Люсьен Капораль заодно с Анрио?! «Постой, постой… — думал Кри-Кри. — Надо хорошенько во всём разобраться… Да чего тут разбираться! Я слышал ясно: “Исполнишь всё, что прикажет капитан Капораль”… Сомневаться нечего: Люсьен — предатель. Что же теперь делать? Как предупредить дядю Жозефа?..»
Он был так погружён в свои размышления, что не заметил, как в погреб ввели нового пленника.
Ненавистный голос Анрио заставил мальчика вздрогнуть:
— Ты, щенок, я вижу, торопишься стать к стенке… Эй, Таро, приглядывай за ним, пока я не вернусь!
Дверь за Анрио захлопнулась.
— Гастон!
Этот крик вырвался из самого сердца Кри-Кри. И радость встречи, и страх, и волнение за судьбу друга — всё было в этом возгласе.
— Кри-Кри, как ты сюда попал?.. — И Шарло очутился в объятиях Гастона. — Разве и в нашем районе версальцы уже рыщут по домам?..
Пользуясь отсутствием Анрио, друзья устроились в уголке и принялись обсуждать свои дела.
— Рассказывай, рассказывай скорей! — торопил Гастон. — За мной могут прийти каждую минуту.
Сбиваясь и волнуясь, Кри-Кри поведал о своих приключениях. Он поминутно прерывал печальную повесть возгласом: «И подумать только, какой я дурак!»
— Но важно не это, — говорил Кри-Кри. — Самое главное — я только здесь узнал об измене Люсьена. А ведь это было ясно ещё и там, у Трёх Каштанов, когда эти два шпиона о чём-то шептались… Но скажи, как попался ты?
— Нас окружили, когда мы защищали баррикаду на перекрёстке улицы Монтрей и бульвара Шарко. С тыла неожиданно нагрянул сильный отряд версальцев: пруссаки, пропустили их через нейтральную зону… Пока у нас были патроны, мы отстреливались, а когда перешли в штыки, на каждого из нас навалилось по десятку солдат. От удара прикладом в грудь я упал. Кто-то крикнул: «Этого оставьте! Придёт в себя — может, развяжет язык!» Солдаты поставили меня на ноги и повели… Вот не думал, что увижу здесь тебя.
— Ты попался, исполняя боевой приказ Коммуны, — печально сказал Кри-Кри, — а я… Мне стыдно! Подумать только, какой я дурак! Мышь поймала меня в мышеловку, которую я для неё поставил!
— А из этой мышеловки редко кто уходит живым, — сказал Гастон.
— Я не боюсь умереть! — воскликнул Кри-Кри. — Но как предупредить дядю Жозефа об измене Люсьена?
Гастон слушал, нахмурив брови.
— Об этом как раз я и думаю, — проговорил он. — Тебе надо отсюда бежать во что бы то ни стало. Необходимо предупредить Дядю Жозефа и спасти то, что ещё возможно.
— Разве я могу бежать отсюда, оставив тебя в опасности?
— Ерунда! — отрывисто бросил Гастон. Он говорил сейчас как старший, как взрослый, и Кри-Кри невольно почувствовал его превосходство. — Моя судьба решена. Меня схватили с оружием в руках. Мне никто уже не поможет. — Голос его звучал бодро. — Но всё обернётся по-иному, если предательство Люсьена будет раскрыто и удастся схватить вместе с ним и других заговорщиков. Ты должен отсюда вырваться!
— Но как бежать?
Кри-Кри безнадёжно огляделся вокруг. Стены прочны и крепки, единственное окно огорожено снаружи железной решёткой, охрана строгая и неусыпная.
— Надо что-нибудь придумать, — несколько раз повторил Гастон. Лицо его выражало сильное напряжение, на лбу обозначилась морщина. — Надо что-нибудь изобрести…
И неожиданно он добавил, наклонившись к Шарло:
— Ты не забыл, о чём я просил тебя тогда, на площади?
Кри-Кри почему-то сконфузился:
— Конечно, помню. Ты это о стихах для Мари?
Гастон кивнул головой:
— Да!
— Конечно, конечно! — заторопился Кри-Кри. — Если только я увижу когда-нибудь Мари…
— Ну вот и хорошо!
— А если не мне, а тебе посчастливится увидеть Мари? — спросил вдруг Кри-Кри.
— Тогда я прочту ей стихи и скажу, что это ты написал их для неё.
— Идёт! Только замени тогда слово «светлый» словом «нежный».
— Хорошо! Непременно!
Послышался звук поворачиваемого в замке ключа, и все сразу замолкли.
Появившийся в подвале Анрио спросил:
— Кто здесь из батальона школьников?
Гастон сделал два шага вперёд, остановился перед Анрио и спокойно ответил:
— Я, Гастон Клер!
— Ну-ка, малый, поговорим. Ты кажешься мне очень дерзким. Признайся: ты стрелял в нас?
— Стрелял.
— Сколько раз?
— Я считал до сорока, а потом бросил.
— Ах ты, каналья! — процедил сквозь зубы Анрио. — Ну, теперь на тебя понадобится не больше одного заряда. Идём!.. Эй, Таро!
Кри-Кри бросился на шею Гастону.
— За себя и за Мари… — шептал он сквозь слёзы, горячо обнимая друга.
— Париж бессмертен, пока в нём будут рождаться такие дети! — раздался чей-то восхищённый голос.
Это замечание подлило масла в огонь.
— Чего ты смотришь, Таро! Разними этих бездельников!
Таро силой вырвал Гастона из объятий друга.
— Прощай, Кри-Кри! Да здравствует Коммуна!
Это были последние слова Гастона, которые донеслись до Кри-Кри. Железная дверь с шумом захлопнулась за Гастоном и его палачами.
Вне себя от горя Шарло подбежал к окну. Он не переставал кричать: «Гастон! Гастон! Прощай, Гастон!», хотя юноша не мог уже его слышать…
Раздался глухой ружейный выстрел. Его значение не сразу дошло до сознания Кри-Кри.
Жозефина Ришу, всё время с глубоким состраданием следившая за мальчиками, тихо прошептала:
— Бедное дитя! Ему, наверное, не было ещё пятнадцати лет!
Кри-Кри вздрогнул и подбежал к Ришу:
— Почему вы сказали «было»?