Страница 34 из 66
Пленный оказался из его деревни.
Солдат вздрогнул, поднял голову, невольно сделал несколько шагов по направлению к Гастону, стоявшему с ружьём в руках, затем отступил.
— Ты здесь, Гастон? Заодно с ними?!
— Венсен! — пронзительно закричал Гастон. — Ты охотишься на коммунаров?! Убить тебя мало!
— Эй вы, земляки, хватит! — остановил Гастона национальный гвардеец Клод Прэнс. — Наговоритесь и поспорите на досуге, теперь не время!.. Послушай, — обратился он к Венсену, — ты не щетинься так и не дрожи. Никто тебя тут не тронет без справедливого суда. Малыш отходчив, а какие повзрослей, те понимают, кто тебя одурачил. Ты не первый и не последний. Только всё-таки надо и свою голову на плечах иметь. Посмотри, с кем ты воевал, против кого шёл! Руки наши в мозолях, как и у тебя.
— А чего вы бунтуете? — огрызнулся Венсен. — Из-за вас домой нас не отпускают…
— Под прусские пули тебя кто погнал? Рабочие? Кто тебе эту дурь вбил в голову?
Венсен угрюмо молчал.
— Это полковой поп говорил? — настаивал Прэнс.
Солдат с удивлением взглянул на него и нерешительно ответил:
— Он самый…
Тем временем подошёл командир и приступил к допросу Венсена:
— Как ты сюда попал?
— Через Обервилье.[61]
— Да ведь там пруссаки!
— Они пропускают наших.
— Ты, значит, заодно с врагами Франции?
Венсен молчал.
— Зачем пробирался в Париж?
— Я отстал от батальона, искал своих, — сумрачно ответил пленный.
Одна из женщин, взявших в плен разведчика, подала командиру бумажку.
— Это нашли у него в кармане. Тьер снова пытается нас запугать! — с ненавистью в голосе сказала она.
Командир взял листок и быстро пробежал его глазами. Последние слова он прочитал вслух:
— «Если даже нужно будет потопить Париж в крови, если нужно будет похоронить восставших под развалинами сожжённого города, это будет сделано…»
Командир скомкал листок и швырнул его на землю. Он сурово посмотрел на Венсена:
— Ради этих зверей ты убиваешь своих братьев и сам лезешь под пули!
Солдат понурил голову и молчал.
— Отведите его в штаб, — распорядился командир.
Собравшиеся добровольцы между тем приступили к постройке укреплений.
Как это ни казалось странным, Монмартр до последнего дня оставался неукреплённым.
Женщины и дети работали вместе с рабочими-специалистами так дружно и согласованно, что казались опытными строителями. Они нагружали булыжникам корзины, а мужчины укладывали их рядами.
Из-под ловких рук быстро вырастали крепостные стены в три метра шириной и такой же высоты, с амбразурами для стрелков. Перед каждой стеной бы вырыт глубокий ров.
В некоторых местах укрепления представляли собой просто груду камней и песка в человеческий рост вышиной. Песок и землю дети непрерывно подвозили на тачках с бульваров.
При такой дружной работе в течение нескольких часов здесь были возведены баррикады, на постройку которых ещё недавно требовалось две недели.
— Почему мы не делали этого раньше? — сокрушались строители. — Как можно было полагаться на подрядчиков! Они, наверное, получали больше денег от Тьера, чем от Коммуны.
— Тьер и сам получал от Государственного банка больше, чем Коммуна, — сказал кто-то.
— А потом эти деньги возвращались в Париж, прямёхонько в руки тьеровских шпионов, — сказала пожилая женщина, стряхивая с рук песок.
— Эх, попался бы мне хоть один из них!..
Звуки барабана заставили работавших повернуть голову к самому высокому холму Монмартра.
Генерал Ла-Сесилия, прославившийся своей смелостью, готовил к бою собравшихся здесь национальных гвардейцев и давал необходимые указания артиллеристам.
Узнав, что Гастон стрелял из орудий Майо, генерал присоединил его к группе артиллеристов, приводивших в порядок пушки и митральезы.
Ла-Сесилия послал депешу Совету Коммуны, описав жалкое состояние обороны Монмартра. Он умолял членов Коммуны лично явиться сюда, на эту важнейшую крепость революционного города, и прислать в подкрепление людей и боевые припасы.
Генерал хотел скорей открыть огонь по Батиньолю, откуда версальцы атаковали баррикады на улице Кардине. Там федераты под командой Малона и Жаклара самоотверженно удерживали проходы к сердцу Монмартра.
Время уже шло к вечеру, а подкрепление всё не приходило.
Неожиданно, к общей радости и удивлению, появился Домбровский.
— Я пришёл к вам как простой солдат, — сказал он генералу Ла-Сесилия. — Приказом военного делегата устранено всякое центральное руководство, и Национальная гвардия растворилась в общей массе защитников Коммуны.
— Здесь, Ярослав, вы остаётесь по-прежнему генералом Коммуны. Примите командование маленькой, но готовой на всё армией Монмартра, — ответил Ла-Сесилия, пожимая руку Домбровскому.
Кругом раздались возгласы одобрения.
— Я готов принять на себя всю ответственность. Но знайте: нам теперь неоткуда ждать помощи. Вы послали телеграмму в ратушу, но там некому дать на неё ответ. Члены Совета разошлись по округам, чтобы руководить защитой своих улиц. Отныне нет более единого центра управления всей жизнью революционного Парижа. Только мы с вами отвечаем за Монмартр.
Не теряя времени, Домбровский принялся осматривать укрепления, давая распоряжения защитникам. Подойдя к артиллеристам, отвечавшим неприятелю частым огнём своих немногочисленных орудий, Домбровский заметил Гастона. Юноша заряжал пушку.
— Ну вот и довелось нам опять с тобой встретиться! — сказал генерал, и на лице его мелькнула улыбка.
Юный канонир зарделся и, выпрямившись по-военному, ответил:
— Мне с тех пор два раза снилось, что я воюю под вашей командой, генерал.
— Сон в руку! — засмеялся Домбровский и нагнулся к пушке Гастона, проверяя линию прицела.
Глава тринадцатая
«Коммуна или смерть!»
При постройке укрепления на улице Рампонно Жозеф Бантар использовал опыт сооружения баррикад, накопленный за время непрерывных боёв на парижских улицах. Сюда были свезены десятки возов с бочками ими было заполнено пространство между двумя стенами. Одна стена сооружалась из камней, другая — из бумажных кип.
Теперь и Кри-Кри принимал самое живое участие этой работе. Мадам Дидье уже не смела больше задерживать его подолгу в кафе, да к тому же оно эти дни открывалось позднее и закрывалось раньше обычного.
Несмотря на непрерывный гул орудий, доносившийся с холмов Монмартра, строители баррикады перебрасывались весёлыми шутками.
— Эй, глядите-ка, что я нашёл! Вот так находка!
Жако, молодой парень с маленькими, недавно пробившимися усиками, разглядывал какой-то металлический предмет. Федерат извлёк его из кучи строительного мусора на развалинах дома, разрушенного версальскими снарядами.
— Что там такое? — отозвался Кри-Кри. — Уж не кости ли слона из зоологического сада?
— Дурень, это же осколок зажигательной бомбы!
— Ну-у!
Кри-Кри наклонился вместе с Жако и стал рассматривать остатки металлической коробки с неровными краями.
— Что за мерзавцы эти версальцы! — сказал наборщик Вине с возмущением. — Ведь это одна из тех страшных бомб, какие придумали ещё перед войной. Они не решались применять их против пруссаков. Ну, а для парижских рабочих все средства хороши!.. Негодяи!
— Друзья, как подвигается работа? — С этими словами неизменно свежий, чисто выбритый и аккуратно одетый Капораль показался у баррикады.
Увидев Люсьена, все снова принялись за дело.
— Ничего, гражданин Капораль, как будто близится к концу. Нам осталось уже немного.
— Хорошо, хорошо, — сказал Люсьен, осматривая сооружение из бумажных кип, бочек, щебня и мешков с песком. — Хорошо! — ещё раз повторил он и направился в другой конец баррикады, где возводилась каменная стена.
61
Форт Обервилье, занятый прусскими войсками, входил в нейтральную зону.