Страница 28 из 49
Обводной судоходный канал, сооруженный Францией в 20-х годах нынешнего столетия, еще более ухудшил положение. Уровень грунтовых вод Верхнерейнской долины снизился еще на 2–3 метра. Последствия неразумного вмешательства в устоявшуюся природную систему Рейна продолжают сказываться до сих пор.
Описанный выше случай не единичен, многие реки Европы и Северной Америки пострадали от спрямления русл. Казалось бы, весь этот отрицательный опыт должен был предостеречь гидротехников и гидромелиораторов. «Семь раз отмерь — один раз отрежь» — принцип, как нельзя более применимый в данном случае. Но нет. Слишком велика инерция, слишком довлеют еще над общими интересами узковедомственные, цеховые взгляды. И некоторые наши реки серьезно пострадали от гидромелиораторов. Добро бы они прилагали свои усилия в проточных водоемах плоской и заболоченной Полесской низменности, где ускорение стока иногда может быть действительно оправданным. Но нет, для «исправления» выбрали реки засушливого Придонья…
В среднем течении Дон принимает в себя несколько притоков: Тихую Сосну, Икорец, Потудань, Битюг и некоторые другие. Это красивейшие лесные реки. Словно оазисы, встречают путника их прохладные поймы в жаркий день. Лежащие в открытой степи, они и в самом деле являются оазисами, в которых можно найти и воду, и зелень пойменных дубрав, и шелковистые травы заливных лугов.
В конце 50-х годов Воронежский облводхоз принял решение осушить заболоченные участки пойм. Для этого, по мнению авторов проекта, требовалось ускорить сток, спрямить русла. Никого не интересовало ни будущее рек, ни мнение населения прибрежных сел. Все затмила перспектива получения нескольких сотен гектаров поименных лугов.
Раскроем повесть воронежского писателя лауреата Государственной премии Г. Троепольского «О реках, почвах и прочем…» С болью и гневом пишет старый агроном, страстный природолюб и охотник о загубленной в результате «преобразований» Тихой Сосне.
«Ночь. Белая луна над рекой, еще недавно такой красивой, чистой, прозрачной, как слеза. Ни рыбы, ни дичи — ничего! Не рябит месяц, не играет в реке. На весле вошел в прокоп: как в могиле — тихо, безжизненно-черные отвесы стен… Луна теперь провалилась в этот жуткий проем, поэтому теряешь ощущение неба вверху… Неподалеку слегка ухнуло, как будто послышался протяжный вздох со стоном: то обвалился где-то берег. В глубокой ночи слышу немой укор, просьбу о пощаде. Река стонет!»
Низовья Битюга хорошо известны зоологам по книге крупного русского ученого А. Северцева «Звери, птицы и гады Воронежской губернии». Приустьевая часть реки, которую он посетил в 1849 году, оставила у ученого неизгладимые впечатления. В те времена на левобережье находилось большое Черкасское озеро. Вокруг него в густых тальниковых зарослях было разбросано множество мелких озер и болотин. Среди обширных пространств камышей и тальников виднелись ольховые перелески.
Богатейший птичий мир встретил здесь ученый. Озеро и его окрестности буквально кишели птицами. Тысячи куликов, парящие в воздухе рыбники, «на каждой волне колышется и крякает утка», стадо казарок, подорлики и болотные луни, то и дело налетающие на озеро.
«При этом виде у меня, как говорят, — глаза разбежались. Помню, что я долго стоял растерявшись», — писал А. Северцев.
Растерялись и участники небольшой экспедиции, организованной Воронежским заповедником для учета численности бобров на Битюге, когда в июне 1959 года они достигли тех же мест. За одним из поворотов облик Битюга вдруг резко изменился. До этого он неторопливо бежал в извилистом, заросшем речными травами ложе, среди высоких берегов, занятых чащами осок и тала. Теперь же перед экспедицией находилась огромная, прямая, будто по линейке вырытая канава. Берега ее состояли из крупных, не успевших зарасти травой глинистых глыб. Мутная вода неслась к Дону. Моторист выключил мотор, и около двух километров, отталкиваясь веслами от набегавших берегов, мчались путешественники. Близ самого устья канава закончилась, течение замедлилось. Флегматичный, обычно невозмутимый егерь Митрофан Иванович отер рукавом пот со лба и в сердцах воскликнул: «Какой же дьявол мог так изуродовать реку?! Зачем и кому это понадобилось?..»
Участники экспедиции вышли на берег. Слева виднелась группа ольх, находившихся когда-то в центре целой системы приустьевых озер и болот. Среди пожелтевших от недостатка влаги тростников кое-где угадывались небольшие бочажки с водой. Птиц почти не было видно. Над поймой стояла гнетущая тишина. Сказочно богатая дельта Битюга оскудела…
Следует сказать откровенно: спрямление русл лесостепных рек не принесло даже тех мизерных (по сравнению с утратами!) хозяйственных выгод, на которые рассчитывали гидромелиораторы. Медленный сток воды в ложе таких рек не является причиной образования пойменных болот.
Пусть читателю не покажется, что мы отвлеклись от основной темы главы. Ведь многие реки спрямлялись именно под лозунгом борьбы с болотами! Кроме того, приведенные примеры достаточно красноречиво, на наш взгляд, показывают, насколько осторожно должен подходить человек к преобразованию любого из звеньев круговорота воды на Земле.
Крупными неудачами заканчивались некоторые работы, связанные с непосредственным осушением заболоченных территорий.
В Белоруссии, например, односторонняя мелиорация привела кое-где к тому, что легкие торфянистые почвы оказались переосушенными. Возникала ветровая эрозия, проносились пыльные бури, полыхали пожары. И это в бывшем царстве болот!
Причины неудач были различными — от нарушения элементарной технологии гидромелиорации до ошибок, связанных с непониманием природных закономерностей: «ланцет» гидромелиораторов вонзался не туда, куда следует. Иногда осушение проводилось просто ради осушения, без учета реальных потерь и выгод.
Итак, охрана болот или их осушение? Ответ в общих чертах не составляет труда: и охрана и осушение. Важно только правильно определить роль тех или иных переувлажненных территорий в природном комплексе и экономическую эффективность гидромелиоративных работ. Само собой разумеется, что к болотам надо относиться совершенно по-разному в зонах избыточного увлажнения и в районах, где влага дефицитна. Но необходимо иметь и какие-то конкретные критерии, которые можно положить на весы при определении судьбы того или иного заболоченного урочища. На одной чаше — хлеб, продукция животноводства, которые можно получить на осушенных землях, увеличение биологической продуктивности «извлеченных из болот» лесов. Это ясно, это можно оценить и выразить в рублях и копейках. Прибавим сюда оздоровление территорий, улучшение быта людей, развитие транспортных коммуникаций (что тоже немало «весит»!). Но из будущих доходов мы должны вычесть весьма значительные затраты на осушение.
Ну а что может лежать на второй чаше? Сюда поместим критерии весьма серьезные, но, к сожалению, не всегда поддающиеся конкретной экономической оценке.
О роли болот в поддержании водного режима мы уже говорили. Если даже они действительно поступают иногда как скупцы и не делятся с реками всеми накопленными сокровищами, то непреложными остаются и другие факты. Заболоченные территории существенно замедляют поверхностный сток, столь опасный для гидрологического баланса (помните? — каждая капля воды, упавшая на поверхность земли, должна стекать как можно медленнее!).
Множество ручьев и речек берут начало в болотах. И наша великая Волга тоже рождается в заболоченном урочище Калининской области. Уничтожьте эти зыбкие топи — и вы лишите реки питающих их истоков: только разветвленная система притоков всех рангов поддерживает полноводье речных артерий.
От болот зависит характер местного климата: они смягчают жару, уменьшают перепады температуры, насыщают атмосферу влагой.