Страница 18 из 148
— Вы считаете, что он — прирожденный убийца, сэр?
— О да! — тяжелые веки чуть приподнялись, и холодноватый взгляд старого полицейского на мгновение остановился на подчиненном. — Он убивает, если ему так хочется. Но не от случая к случаю, как ваши гангстеры. Этот точно знает, что делает. Для простого уголовника он мыслит слишком уж здраво. Возьмем его последнюю гастроль. Если сэр Конрад Белфри уже мертв…
Кэмпион выпрямился.
— К. X. И. Белфри?
— Именно, именно. Известный врач. Сегодня в полседьмого вечера Хейвок задушил его и удрал по пожарной лестнице, так что конвойный, сидевший за дверью приемной, в холле — кстати, полностью в нарушение установленных правил, — не услышал ни звука!
— Боже милостивый! Где же это произошло, сэр? Не в самой же тюрьме Скраббс, по-видимому? — Люк изобразил тюремную решетку.
— Нет. В приемной, на втором этаже, на Уимпол-стрит. Белфри уже месяц кряду донимал власти, чтобы заполучить Хейвока к себе в клинику для исследования, — Оутс, говоря, наклонялся все ниже. — Это вам дает приблизительное представление о личности Хейвока. Свое право высунуть кончик носа из тюрьмы этот человек завоевал ценой трех лет железной самодисциплины, и ставлю пять фунтов, что он сделал все в точности так, как однажды задумал. Убийство сэра Конрада было спланировано Хейвоком прежде, чем он узнал о самом существовании доктора с таким именем. После вынесения приговора Хейвока сперва отправили в Челмсфорд, но его поведение там оказалось столь буйным, что его перевели в Паркхерст. Рассчитывать сбежать оттуда может только кретин — кругом вода. И с некоторого времени стало казаться, что он решил зарабатывать себе билетик в одну из этих новомодных тюрем открытого типа, только вот его послужной список такого права не давал.
— Тогда он якобы заболел, и его увезли в тюремный госпиталь в Скраббсе, так я понимаю, сэр? — Люк не удержался от соблазна перескочить через отдельные подробности рассказа, который его успел увлечь.
Оутс как будто и не слышал. Он спокойно изучал собственные записи на обороте полицейского бланка.
— Вы недооцениваете его, мой мальчик, — сказал он. — Не ожидал от вас. Заболеть-то он заболел, но весьма оригинальной болезнью. Три года назад у него открылся — где это у меня — ага, вот, — синдром компульсивного расстройства на почве числа тринадцать! — он поднял глаза, поймал взгляд Люка и довольно рассмеялся. — Вот именно. Симуляция была настолько безнадежно глупая и жалкая, что в конце концов помогла ему удрать! А во всем, кроме этой своей «странности» он сделался идеальным заключенным, и в течение первого года, года, прошу заметить, его болезнь практически никак не проявлялась, ведь он тщательно разыгрывал не только симптомы, но и прогрессирование болезни. Так, ему становилось плохо каждое тринадцатое число каждого месяца, а потом он стал заболевать и двадцать пятого, потому что в словах «двадцать пятое» тринадцать букв. Поняв, что цифры номера его камеры в сумме дают тринадцать, он объявил голодовку, покуда его не перевели в другую. Он всегда был вежлив, всегда за все извинялся и всем поведением давал понять, что стесняется своей причуды, — объяснял, что, мол, понимает как это глупо, но ничего не может с собой поделать. Естественно, идея быстро распространилась, как это обычно бывает в тюрьмах, и возникла угроза развития массовой истерии. Тут-то врачи за него и взялись. Насколько я понимаю, этот бзик довольно известный, — он вопросительно поглядел на Кэмпиона.
— Да, я что-то подобное слышал.
Подвижные губы Люка беззвучно шевелились, словно произнося что-то вроде «разрази меня Бог».
А тем временем заместитель комиссара продолжал как ни в чем не бывало:
— Еще восемнадцать месяцев он положил на то, чтобы добиться перевода в Скраббс, где есть психиатрическое отделение. Там он предстал перед экспертами — к тому времени все выглядело, разумеется, вполне правдоподобно, во всяком случае, они оставили его у себя, а малый оказался вдруг таким понятливым и покладистым, что сделался всеобщим любимцем. Сэр Конрад, разумеется, не имел к этому отделению никакого отношения, но его любимый ученик работал там консультантом. Около месяца назад учитель заглянул проведать его и ему продемонстрировали пациентов. Хейвок произвел на доктора впечатление, и сэр Конрад решил во что бы то ни стало залучить этого малого к себе на Уимпол-стрит, чтобы испробовать на нем выписанный из Америки прибор под названием «Тестер ассоциативной моторности».
Взгляд Люка устремился на обладателя роговых очков, треугольники бровей поднялись вопросительно. Мистер Кэмпион, смутившись оттого, что обнаружил себя знатоком в области столь подозрительной для его друзей, опять кивнул.
— Я вижу, старший инспектор решил, что либо мы спятили, либо он сам, — беззлобно констатировал Оутс. — Я вам всего лишь излагаю факты. Сэр Конрад в конце концов добился своего. Они стенку лбом прошибут, такие люди. Сегодня в седьмом часу вечера ему доставили Хейвока на машине. Его сопровождали двое конвоиров, как это предусмотрено тюремным распорядком, но один из них остался внизу, а ко второму Хейвок не был пристегнут наручником. Некоторое время этот второй конвойный тоже находился в приемной, но Хейвок так старался помочь доктору, а присутствие охранника его настолько явно сковывало, что старик Белфри в конце концов уговорил того посидеть за дверью. Конец же истории именно такой, как вы подумали. Двери в таких особняках хорошего дерева, не пропускают ни звука. К тому времени, как злополучный констебль стал нервничать и решился-таки заглянуть в приемную, все уже было кончено. Белфри лежал на полу, окно настежь, а Хейвок исчез. Кэмпион нахмурился.
— Вы всерьез считаете, что все это планировалось заранее?
— Я готов в этом поклясться, — ответил Оутс. — И не удивлюсь, если он даже заранее наметил для побега именно ноябрь, когда вероятны туманы вроде теперешнего.
Чарли Люк широким жестом отбросил прочь все свое недоверие: он в буквальном смысле слова умывал руки.
— По-видимому, этот Хейвок в некотором роде обаятелен, сэр? — спросил наконец инспектор, одаряя собеседников неотразимой улыбкой, словно облекшись в одеяние искреннего, непосредственного очарования. Как-то бессознательно он выпятил свой поджарый живот и, казалось, вот-вот разразится песенкой из какого-нибудь мюзикла.
Оутс с мрачным интересом наблюдал за его метаморфозой:
— Нет, — сказал он. — Ничего подобного.
Люк тотчас же погас.
— Хотел бы я его увидеть.
Оутс задумался.
— Я бы хотел увидеть его мертвым, — произнес он наконец с доверительностью человека бывалого, и в его устах эти слова прозвучали достаточно весомо.
Мистер Кэмпион ощутил некоторый холодок между лопаток, а Люк, чей профессионализм оказался так уязвлен, был попросту огорошен и чувствовал себя крайне неловко.
Во время возникшей паузы, тихонько извиняясь, вошел сержант. Люк взглянул в открытую дверь позади него, ведущую в помещение уголовной полиции. Некий молодой человек с мрачным лицом, одетый с аккуратной небрежностью современного клерка, стоял там, крепко сжимая свой плащ-дождевик и сложенную вчетверо газету. Он ожидал у стола, глядя через плечо на спину сержанта и мужественно сдерживаемая, но жестокая обида явственно читалась на его лице.
— Кто это? — от старательно пониженного голоса Люка стены все же чуть вибрировали. — Зять Шмотки Моррисона? Нет. Не вижу никакой необходимости с ним беседовать. Что? А, газеты? Ладно, постараемся. А с оглаской ничего не попишешь. Такое дело, — и он знаком выпроводил своего подчиненного, но его место словно бы занял вернувшийся Шмотка Моррисон и стоящие за ним проблемы.
— Респектабельные родственнички? — поинтересовался старик Оутс. — Забавно, но у многих таковые имеются. Его сестра, надо полагать, ждет ребенка? Они всегда так, — он полез в карман за трубкой. — Ладно, Люк, кое в чем мы все-таки продвинулись, вы понимаете. Думаю, Хейвок во всей этой истории наверняка как-то замешан. Именно Хейвока так боялся Шмотка, непонятно только, каким образом тот ухитрился его убить. В это время он физически не мог этого сделать, даже если бы знал, где найти Шмотку, что тоже сомнительно.