Тигр в дыму (сборник)

– Какая шутка?

– Не знаю. Ведь был праздник, все веселились в восточных костюмах. Возможно, какой-нибудь лжеараб перепил или придумал что-нибудь, а шутка не удалась.

– Но мальчику дали снотворное, Чантел. Я собираюсь к капитану.

– Как, сейчас?

– Да. В это время он, вероятно, у себя в каюте. Хочу поговорить с ним. Мне придется принять меры предосторожности до конца плавания.

– Анна, дорогая, ты слишком серьезна.

– Я отвечаю за него. Разве ты не чувствуешь ответственность за свою пациентку?

Она согласилась, и я оставила ее в нерешительности. Пока я поднималась на мостик в апартаменты капитана, мне не пришло в голову, что, по всей вероятности, я поступаю вразрез с устоями. Я думала лишь о том, что кто-то усыпил ребенка и вынес его из каюты и что могло бы произойти, если бы не Джонни Маллой.

Я поднялась по лестнице и постучала в дверь. К счастью, меня попросили войти.

Он сидел за столом, изучая какие-то бумаги.

Поднявшись, он воскликнул: «Анна!», и я вошла.

Его огромная каюта была залита солнцем. На стенах висели картинки кораблей, а на столике стояла модель корабля, отлитая из бронзы.

– Мне пришлось прийти, – объяснила я.

– Поговорить о ребенке? – спросил он, и я поняла, что он уже знает.

– Я ничего не понимаю, – пожаловалась я ему. – У меня неприятное чувство.

– Я уже разговаривал с доктором. Эдварду дали снотворное.

– Я ничего не могу понять. Надеюсь, вы не думаете…

– Моя дорогая Анна, конечно, нет. Я полностью доверяю вам. Но, может быть, вам что-нибудь известно? Что вы об этом думаете?

– Ничего. Чантел… медсестра Ломан полагает, что кто-то пошутил. В его взгляде выразилось облегчение.

– А это возможно?

– Это бессмысленно. Зачем усыплять ребенка? Вероятно, исключительно потому, что тот, кто сделал это, боялся, что он узнает его. Получается, что кто-то был готов на все ради шутки. У меня ужасное подозрение… а что, если кто-то пытался убить Эдварда?

– Убить ребенка? Зачем?

– Я подумала… может быть, вы знаете. Ведь должна же быть причина.

Он выглядел изумленным.

– Никакой причины для этого я не вижу. А Эдвард?

– Ему ничего не известно. Он и не должен знать. Я не уверена, как это подействует на него. Мне придется быть более бдительной. Я должна была сидеть с ним в каюте, а не танцевать. Я теперь буду следить за ним и днем, и ночью.

– Вы что, вините себя, Анна? Вы не должны этого делать ни в коем случае. Он спал. Кому могло прийти в голову, что кто-то захочет навредить ему?

– Однако кто-то же положил снотворное ему в молоко. Кто мог это сделать?

– Кто угодно. Кто-нибудь на камбузе… или когда молоко несли к нему. Безусловно, снотворное было подсыпано в молоко до того, как оно попало к вам.

– Но почему? Почему?

– Может все не так, как вы думаете. Он мог взять таблетки у матери, приняв их за конфеты.

– Он не был у матери. Он целый день плохо себя чувствовал и почти все время спал.

– Он мог взять их и раньше. Это самое вероятное. Он нашел таблетки в каюте матери, засунул их в карман, решив, что это конфеты, и съел ночью.

– А мужчина, которого видел Джонни?

– Эдвард, вероятно, вышел на палубу раньше, чем начали действовать таблетки. Возможно, какое-то время оба мальчика были на палубе, как вдруг Эдвард заснул. Когда Джонни увидел, что он спит, он не знал, что делать, и придумал Галли-Галли, чтобы выпутаться из неприятного положения.

– Похоже, что было все именно так. Вы успокоили меня. Я должна была поговорить с вами. Обязательно.

– Я знаю, – согласился он.

– Мне не следовало приходить сюда… и беспокоить вас. Это очень невежливо с моей стороны.

Он улыбнулся:

– Я хочу вам сказать, что буду рад вас видеть в любое время. Дверь раскрылась так тихо, что мы даже не заметили этого, пока позади не раздался резкий хохот.

– Вот я вас и поймала!

Это была Моник. С безумным видом, растрепанная, она драла на себе красное шелковое кимоно с золотыми драконом. В груди у нее клокотало, она задыхалась.

– Заходи и садись, Моник, – обратился к ней капитан.

– И присоединяйся к нашему tete-a-tete? Устраивайся поудобней? Нет, я не сяду. Вот, что я тебе скажу. Я не допущу этого! Не допущу! Как только она появилась в замке, она все время пытается отнять тебя у меня. Что теперь она сделает? Хотела бы я знать. Я слежу за ней. Я заставлю ее понять, что ты женат… женат на мне. Ей это может не нравиться… тебе это может не нравиться… но это так, и ничего не изменится.

– Моник, – спокойно произнес он, – Моник.

– Ты мой муж. Я твоя жена. И пока я жива, ничто не изменится. Ничто!

Я сказала:

– Я позову медсестру, Ломан.

Редверс кивнул и попытался отвести Моник в спальню, но она стала метаться и кричать все громче и громче. Чем сильней она кричала, тем больше задыхалась.

Я побежала к Чантел. Она как раз выходила из каюты.

– Ах, Чантел, там кошмар, что творится. Кажется, у миссис Стреттон начинается припадок.

– Где она? – спросила Чантел.

– В каюте капитана.

– Господи, спаси нас, – простонала она и, схватив аптечку, бросилась туда.

Мне хотелось пойти за ней, но я понимала, что этого делать нельзя. Ведь именно я и послужила причиной беды.

Вернувшись к себе, я села, чувствуя себя совершенно растерянной. Что меня еще ждет?

Моник сильно заболела, поэтому ночной эпизод с мальчиками был забыт. Чантел беспрерывно находилась в апартаментах капитана. Все считали, что жена капитана при смерти.

Эдвард выздоровел окончательно. Мы ничего не сказали ему о том, что случилось. Он поверил, что съел что-то не то, поэтому так заснул, что заболел. Он был счастлив, что побывал в лазарете, таким образом он получил преимущество над Джонни. Что же касается Джонни, его мать сделала ему строгий выговор – он относился к ней с огромным почтением – и велела обо всем забыть. Кто-то решил пошутить в связи с «Арабскими ночами», а так как он не имел никакого права находиться на празднике, решение не наказывать его может быть отменено. По этой причине он пришел к выводу, что лучше всего побыстрей обо всем забыть.

А Эдвард еще более заважничал: его мать сильно заболела.

Атмосфера на корабле изменилась. Люди стали относиться ко мне иначе.

Тот факт, что Моник расхворалась, застав меня в каюте капитана, скрыть не удалось, об этом знали все. Мисс Рандл набросилась на новую информацию, как сорока на блестящий камушек. Она приукрасила ее, сдобрила в присущей ей манере и подала ее, придав ей специфический рандловский аромат, как наиболее сочную лакомую закуску.

Появление женщины в его каюте вызвало приступ. Бедняжка, ей столько пришлось выдумывать. Она столько была наслышана о капитане! Мисс Рандл ужасалась тому, куда катится мир. Даже среди небольшой компании пассажиров нашлась медсестра Ломан, которая слишком часто проводит время с мистером Рексом Кредитоном. Интересно, неужели эта интриганка надеется поймать его. (Нашла на что надеяться! Мисс Рандл знала из достоверных источников, что он почти помолвлен с дочерью другого корабельного магната.) А миссис Маллой постоянно находится в компании с первым помощником, а у нее муж в Австралии, а у него жена и двое детей в Сауттемптоне. (Это истинная правда, потому что, когда мистер Гринолл показал ему фотографию своих внуков в Англии, которую везет показать внукам в Австралии, ему пришлось признаться, что он отец двоих детей.) Но все это бледнело перед скандалом с этой гувернанткой, которую застала у капитана его жена, отчего та так сильно расстроилась (бедненькая, и не удивительно!), что чуть не умерла. Нет, она не понимает, куда катится мир, и что можно ожидать с таким капитаном? Все это было крайне неприятно.

Чантел пыталась успокоить меня. Когда она приходила из апартаментов капитана, то звала меня к себе. Эдвард с Джонни оставались под присмотром миссис Блэйки, но в эти минуты я сильно волновалась. Мне казалось, что я обязана беспрестанно следить за ним, и, хотя миссис Блэйки была очень добросовестной, мне не хотелось терять его из виду. С другой стороны, я боялась показать свой страх и передать его ему.