Избранное

То раз садовника к себе он призывает

И говорит ему: «Ефим!

Блюди особенно ты за растеньем сим;

Пусть хорошенько прозябает».

Зима настала между тем.

Помещик о своем растенье вспоминает

И так Ефима вопрошает:

«Что? хорошо ль растенье прозябает?»

«Изрядно, – тот в ответ, – прозябло уж совсем!»

Пусть всяк садовника такого нанимает,

Который понимает,

Что значит слово «прозябает».

БЕЗВЫХОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

г. Аполлону Григорьеву, по поводу статей его в «Москвитянине» 1850-х годов [19]

Толпой огромною стеснилися в мой ум

Разнообразные, удачные сюжеты,

С завязкой сложною, с анализом души

И с патетичною, загадочной развязкой.

Я думал в «миртавой поэме» их развить,

В большом, посредственном иль в маленьком

масштабе.

И уж составил план. И к миросозерцанью

Высокому свой ум стараясь приучить,

Без задней мысли, я к простому пониманью

Обыденных основ стремился всей душой.

Но, верный новому в словесности ученью,

Другим последуя, я навсегда отверг:

И личности протест, и разочарованье,

Теперь дешевое, и модный ггаш дендизм,

И без основ борьбу, страданья без исхода,

И антипатии болезненной причуды!

А чтоб не впасть в абсурд, изгнал экстравагантность…

Очистив главную творения идею

От ей несвойственных и пошлых положений,

Уж разменявшихся на мелочь в наше время,

Я отстранил и фальшь и даже форсировку

И долго изучал без устали, с упорством

Свое, в изгибах разных, внутреннее «Я».

Затем, в канву избравши фабулу простую,

Я взгляд установил, чтоб мертвой копировкой

Явлений жизненных действительности грустной

Наносный не внести в поэму элемент.

И технике пустой не слишком предаваясь,

Я тщился разъяснить творения процесс

И «слово новое» сказать в своем созданье!..

С задатком опытной практичности житейской,

С запасом творческих и правильных начал,

С избытком сил души и выстраданных чувств,

На данные свои взирая объективно,

Задумал типы я и идеал создал;

Изгнал все частное и индивидуальность;

И очертил свой путь, и лица обобщил;

И прямо, кажется, к предмету я отнесся;

И, поэтичнее его развить хотев,

Характеры свои зараней обусловил;

Но разложенья вдруг нечаянный момент

Настиг мой славный план, и я вотще стараюсь

Хоть точку в сей беде исходную найти!

В АЛЬБОМ КРАСИВОЙ ЧУЖЕСТРАНКЕ  [20]

Написано в Москве

Вокруг тебя очарованье;

Ты бесподобна. Ты мила.

Ты силой чудной обаянья

К себе поэта привлекла.

Но он любить тебя не может:

Ты родилась в чужом краю,

И он охулки не положит,

Любя тебя, на честь свою.

СТАН И ГОЛОС

Басня

Хороший стан, чем голос звучный,

Иметь приятней во сто крат.

Вам это пояснить я басней рад.

Какой-то становой, собой довольно тучный,

Надевши ваточный халат,

Присел к открытому окошку

И молча начал гладить кошку.

Вдруг голос горлицы внезапно услыхал…

«Ах, если б голосом твоим я обладал, —

Так молвил пристав, – я б у тещи

Приятно пел в тенистой роще

И сродников своих пленял и услаждал!»

А горлица на то головкой покачала

И становому так, воркуя, отвечала:

«А я твоей завидую судьбе:

Мне голос дан, а стан тебе».

ОСАДА ПАМБЫ

Романсеро, с испанского

Девять лет дон Педро Гомец,

По прозванью Лев Кастильи,

Осаждает замок Памбу,

Молоком одним питаясь.

И все войско дона Педра,

Девять тысяч кастильянцев,

Все, по данному обету,

Не касаются мясного,

Ниже хлеба не снедают;

Пьют одно лишь молоко.

Всякий день они слабеют,

Силы тратя по-пустому.

Всякий день дон Педро Гомец

О своем бессилье плачет,

Закрываясь епанчою.

Настает уж год десятый.

Злые мавры торжествуют;

А от войска дона Педра

Налицо едва осталось

Девятнадцать человек.

Их собрал дон Педро Гомец

И сказал им: «Девятнадцать!

Разовьем свои знамена,

В трубы громкие взыграем

И, ударивши в литавры,

Прочь от Памбы мы отступим

Без стыда и без боязни.

Хоть мы крепости не взяли,

Но поклясться можем смело

Перед совестью и честью:

Не нарушили ни разу

Нами данного обета, —

Целых девять лет не ели,

Ничего не ели ровно,

Кроме только молока!»

Ободренные сей речью,

Девятнадцать кастильянцев,

Все, качаяся на седлах,

В голос слабо закричали:

Sancto Jago Compostello! [21]

Честь и слава дону Педру,

Честь и слава Льву Кастильи!»

А каплан [22] его Диего

Так сказал себе сквозь зубы:

«Если б я был полководцем,

Я б обет дал есть лишь мясо,

Запивая сантуринским».

И, услышав то, дон Педро

Произнес со громким смехом:

«Подарить ему барана;

Он изрядно подшутил».

ЭПИГРАММА № II

Раз архитектор с птичницей спознался.

И что ж? – в их детище смешались две натуры:

Сын архитектора – он строить покушался,

Потомок птичницы – он строил только «куры».

ДОБЛЕСТНЫЕ СТУДИОЗУСЫ

Как будто из Гейне

Фриц Вагнер, студьозус из Иены,

Из Бонна Иеронимус Кох

Вошли в кабинет мой с азартом,

Вошли, не очистив сапог.

«Здорово, наш старый товарищ!

Реши поскорее наш спор:

Кто доблестней: Кох или Вагнер?» —

Спросили с бряцанием шпор.

«Друзья! вас и в Иене и в Бонне

Давно уже я оценил.

Кох логике славно учился,

А Вагнер искусно чертил».

Ответом моим недовольны?

«Решай поскорее наш спор!» —

Они повторили с азартом

И с тем же бряцанием шпор.

Я комнату взглядом окинул

И, будто узором прельщен,

«Мне нравятся очень… обои!» —

Сказал им и выбежал вон.

Понять моего каламбура

Из них ни единый не мог,

И долго стояли в раздумье

Студьозусы Вагнер и Кох.

ШЕЯ  [23]

Моему сослуживцу г. Бенедиктову

Шея девы – наслажденье;

Шея – снег, змея, нарцисс;

Шея – ввысь порой стремленье;

Шея – склон порою вниз.

Шея – лебедь, шея – пава,

Шея – нежный стебелек;

Шея – радость, гордость, слава;

Шея – мрамора кусок!..

Кто тебя, драгая шея,

Мощной дланью обоймет?

Кто тебя, дыханьем грея,