Страница 191 из 229
– Пожалейте нас, дама моя… – стонала компаньонка. – Давайте вернемся в наши апартаменты… Из-за вас я умираю…
Дорогая Алакаит, чей постоянный страх был сравним лишь с ее лояльностью…
Они заметили группу матрон, оживленно беседующих перед ароматным фонтаном. Эти иссохшие тараканши строили заговоры днем и ночью. Интриги были единственным смыслом их существования: их не ждал ни муж, ни любовник, ни ребенок. И чтобы не возвращаться в ледяное одиночество своей комнаты, они предпочитали согревать себя бесполезными речами и немыслимыми проектами. Дама Сибрит иногда спрашивала себя: когда они успевают спать? Быть может, они и вовсе не спали, опасаясь, что не проснутся, отравленные собственной желчью.
Автопсихозащита обязывала, и они попытались застывшими улыбками и подобострастными реверансами разбавить яд своих взглядов. Они не простили императрице отказа отдать свои овулы, не простили ей красоты, высокомерия, ума, мятежности… Они не прощали, потому что не умели прощать, не умели чувствовать что-то иное, кроме злобы и зависти. Интригуя, они добились изгнания Ксафит, дочери дамы Сибрит и сеньора Ранти. А теперь методично осаждали муффия Барофиля Двадцать Четвертого, чтобы тот согласился аннулировать брак императора Менати и провинциалки, который весь двор считал трагической ошибкой. Дама Сибрит, любившая их провоцировать, прошла мимо, сделав вид, что не заметила. Маленькая демонстрация презрения, которая вместе с ее вызывающим нарядом и походкой могла занять их разговорами на целый месяц.
В конце коридора показалась монументальная дверь покоев императора, над которой на плите из белого мрамора был выгравирован девиз семьи Ангов: «Ради Красоты и ради Добра». Здесь мрамор был так отполирован, что стенки отражали лучше зеркала малейшие завитушки и резные фигурки, вырезанные на дереве створок. Вблизи личных апартаментов императора Менати царило возбуждение, беспорядочно сновала шумная толпа. Слуги, кардиналы, скаиты Святой Инквизиции, придворные, высшие полицейские чины, официальные историографы, знаменитые артисты толкались перед клеточным идентификатором, встроенным в мраморную плиту.
Внезапное появление дамы Сибрит и ее компаньонки поразило собравшихся. В коридоре воцарилась полная тишина, и десятки недоверчивых, удивленных взглядов остановились на двух женщинах и их мыслезащитниках. Завсегдатаи императорского дворца не привыкли к такой наглости: не пристало императрице наносить официозные и неожиданные визиты абсолютному властителю вселенной. Он сам должен был призывать ее к себе официально, чтобы удовлетворить свое суверенное желание. Так требовал этикет. Дама Сибрит была известна своим непредсказуемым характером и проделками, но она еще ни разу не дошла до такой беспардонности, чтобы ночью явиться к своему августейшему супругу, не спросив предварительно разрешения у церемониймейстеров.
Однако недовольные остерегались высказывать свои мысли вслух. Они с почтением поклонились, как требовал этикет, за что придворные и получали хорошее вознаграждение. Главным было любой ценой остаться в фаворе, не разонравиться провинциалке, чтобы не пополнить ряды знатных семейств, испытавших на себе императорскую немилость. Даму Сибрит не любили, но это не было причиной рубить сук, на котором они с таким удобством расселись. Если бы первой даме империи Ангов пришла в голову абсурдная фантазия вас возненавидеть, ее ненависть могла бы стать началом бессрочной ссылки, ибо любой придворный ощущал себя изгоем, если становился нежелательным гостем во дворце, в святая святых, в императорском раю…
Поэтому дама Сибрит и ее эскорт без затруднений переступили порог монументальной двери частных покоев Менати. Ни один часовой не осмелился предложить ей пройти через клеточный идентификатор, ибо подобное требование было равнозначно завуалированной форме самоубийства. Она вошла в первый вестибюль, где теснилась толпа слуг, придворных скаитов. И здесь все замерли, увидев ее. Она пробежалась глазами по лицам, узнала представителей нескольких знатнейших домов Венисии, среди которых были Бурфи де Кервалор и Жокири Пассит-Паир, два человека, которых запятнал невероятный скандал с детьми, членами движения Машамы. Она также заметила бесстыдно размалеванных женщин, подруг или явных соперниц, чьей единственной целью было хоть раз пробраться в постель императора Менати. Они буквально посерели, несмотря на хваленую автопсихозащиту. Этой ночью им точно не быть покрытыми абсолютным хозяином вселенной. А потому придется раздувать угасающее пламя желания собственных мужей или гасить яростное желание какого-нибудь молодого хищника, поджидающего одинокую и легкую добычу.
Вестибюль внезапно превратился в зал со статуями. В ледяной тишине слышался только шепот.
– Вернемся, дама моя! – пробормотала Алакаит де Флель, которую встревожили убийственные взгляды, которыми осыпали ее хозяйку.
Компаньонка знала, что ее мольбы останутся без ответа. Эта ночная выходка была лишь еще одним испытанием в длинном перечне страхов, вызванных поведением неукротимой императрицы.
Две женщины и их мыслехранители обогнули центральный фонтан, струи которого наигрывали мелодичную и печальную симфонию. Десяток дверей меньшего размера, богато разукрашенных резьбой, вырисовывались на фоне стен из живой ткани с меняющимся узором. Лучи светошаров, подгоняемых едва ощутимыми сквозняками, накладывались друг на друга, образуя беглые переплетенные фигуры. Статуи вновь ожили, кланяясь и отступая на шаг, когда даме Сибрит требовался проход. Она направилась к двери справа от фонтана, которая выходила в переговорную спальни императора и которую охраняла большая группа пурпурных гвардейцев.
Она сунула руку в овальную нишу и нажала кнопку открытия двери. Растерянные гвардейцы обрели армейские рефлексы и вытянулись по стойке «смирно». В сопровождении дамы Алакаит де Флель и своих мыслехранителей императрица вошла в переговорную – крохотную комнату, залитую голубым светом и уставленную уютными подвесными креслами. Шаровые экраны ОГ, Официального Головидения, передавали беспрерывный репортаж о подвигах императора Менати. Как всегда, дама Сибрит улыбнулась, узнав себя в одном из крошечных персонажей, занятых какой-то непонятной деятельностью.
Главный церемониймейстер, мужчина с суровым лицом и в строгих одеждах, словно комодский дьявол, вылетел из темного уголка переговорной и устремился к ней. Его удивление было так велико, что реверанс превратился в далекий от протокола поклон, недостойный его поста.
– Дама моя! Почему вы не предупредили меня о своем посещении? Император настоятельно потребовал от меня, чтобы я никого не впускал!
– Сир вряд ли говорил о своей жене! – возразила она резким тоном.
Церемониймейстер выпрямился. Его бегающие глазки, усмешка, скривившая выкрашенные перламутром губы, выдавали откровенное замешательство, которое разнесло в клочья основные принципы его ментального контроля. Ему было легко фильтровать придворных, мужчин и женщин, требовавших аудиенции императора Менати, но внезапное появление императрицы вызвало у него неприятное ощущение, что он попал между молотом и наковальней. Ослушаться императора – означало потерять его доверие и быть сосланным в нижнее крыло дворца, если не в другой дворец. Противиться императрице – означало навлечь на себя ее гнев и провалиться в бездну. В любом случае он терял все свои привилегии, добытые умелыми подковерными интригами.
– Давайте уйдем, дама моя, – выдохнула Алакаит де Флель. – Мы ставим этого человека в неудобное положение…
Дорогая Алакаит, всегда готовая сочувствовать бедам других…
– Подождете меня здесь вместе с мыслехранителями, – произнесла дама Сибрит. – Император Менати – мой законный супруг, и я не принимаю приказов от его лакеев! Извольте набрать код открытия!
– Дама моя, заклинаю вас…
– Исполняйте – или в первую же зарю я займусь вашей карьерой!
Смертельная бледность залила лицо церемониймейстера. Медленными шажками, сгорбившись, словно нес на плечах все беды мира, он приблизился к бронированному тамбуру, округлой нише, прикрытой листом золотистого опталия, и извлек из кармана накидки пульт управления. Его пальцы коснулись клавиш с клеточной идентификацией. Двойной щелчок нарушил бархатную тишину в переговорной, дверь тамбура приоткрылась, и дама Сибрит, не обращая внимания на удрученный вид церемониймейстера и умоляющий взгляд Алакаит, решительно вошла в спальню императора.