Страница 5 из 21
— Бандиты, чтоб вам пусто было!
Поделив апельсины, мы направились на Деланси-стрит, где находился мой дом.
— Смотри-ка, это Пегги, Пегги Бумеке, — взволнованно прошептал Косой.
У нашего подъезда, лениво прислонившись к двери, стояла светловолосая Пегги — дочь дворника и нимфоманка.
— Привет, ребята! Дай мне кусочек твоего апельсина, Лапша! — крикнула она мне.
— Я дам тебе кусочек своего апельсина, если ты дашь мне кусочек своей…
Патси не закончил фразу; он стоял, улыбаясь и с надеждой глядя на нее.
— Ну ты и нахал. — Она хихикнула, довольная этим предложением. Тем не менее Пегги его отшила. — Позже, птенчик, не сейчас. И не за апельсин — принеси мне пирожное, русскую шарлотку, если хочешь, чтобы я дала тебе кое-что взамен.
Проходя мимо Пегги, я ее ущипнул.
— Ох, Лапша, перестань, не здесь, лучше пойдем под лестницу, — прошептала она.
Я был очень молод. Я сказал:
— Нет, сейчас я голоден.
Макси бросил мне вдогонку:
— Встретимся после ужина у Джелли, Лапша.
— Я приду! — крикнул я в ответ.
Я бегом промчался по пяти пролетам скрипучей лестницы и влетел в нашу темную и тесную квартирку. В ней стоял чудесный запах пекущегося хлеба.
— Ужин готов, мама? — завопил я, швырнув в угол учебники.
— Это ты, мой мальчик, мое золотце?
— Да, ма, я спрашиваю — ужин готов?
— Что ты спрашиваешь?
— Я спрашиваю, ма, — ужин готов?
— Да, да, он готов, но подожди, пока твой отец и братья вернутся из синагоги, и я зажгу праздничные свечи.
— Я голоден, ма. Почему я должен ждать твоих свечей и папы?
— Потому что, если бы ты был как твой папа и братья, ты бы не попадал все время в неприятные истории, и не ходил бы всегда таким голодным, и, может быть, хоть иногда думал бы о синагоге. — Мама испустила глубокий вздох.
— Я думаю о еде и о том, чтобы делать деньги, большие деньги, мама, — миллион долларов.
— Миллион долларов? Это очень глупо, сынок, поверь мне. Миллион долларов — это для миллионеров; а для бедных людей есть синагога. А теперь не мешай, пожалуйста, — мне надо закончить со стиркой, чтобы мы могли принять ванну перед Днем отдохновения. И не забудь напомнить — я должна вымыть тебе голову с керосином.
— Ма, а папа занял денег, чтобы заплатить за квартиру?
Я услышал, как мама снова глубоко вздохнула:
— Нет, сынок.
Я взял «Робин Гуда», которого одолжил мне Макси, и стал перечитывать его заново. Я был ненасытным читателем. Я мог читать все, что попадалось мне под руку.
Я слышал, как мама энергично трет одежду, замоченную в ванной. Дневной свет начат постепенно меркнуть. Скоро читать стало трудно. Я чиркнул спичкой и взобрался на кресло. Я попытался включить газ, но в лампе его не было. Я крикнул:
— Ма, у нас нет газа!
Она тяжело вздохнула:
— Я весь использовала, чтобы выпечь хлеб и нагреть воду для стирки.
— Брось в счетчик четвертак, ма, я хочу читать.
— Не могу, сынок.
— Почему, ма?
— Сегодня вечером у нас будут свечи.
— Но я не могу читать при свечах.
— Прости, сынок, но больше тратить нельзя. Я заправлю лампу завтра вечером. Может быть, так мы сможем дотянуть до следующей недели.
Я хлопнул дверью и отправился в туалет, который находился в коридоре: им пользовались все шесть семей, живших на нашем этаже. Мне потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к стоявшей в нем вони. В потайной нише за унитазом я держал коробочку с окурками, которые вылавливал в сточных канавах. Я выкурил три окурка, чтобы подавить аппетит. Я заметил, что на стене, где обычно висел на гвозде рулон оберточной бумаги, ничего нет.
— Кончилась бумага для дерьма, — пробормотал я.
Про себя я заметил, что надо достать немного бумаги на Атторни-стрит, где торговцы фруктами выбрасывали ее, когда разворачивали свои апельсины, или, как запасной вариант, стянуть телефонную книгу из кондитерской Джелли.
Я услышал приближавшиеся шаги. Я с надеждой ждал. Дверь туалета открылась. Да, это оказалась Фанни, она жила дальше по коридору. Фанни была моя ровесница.
— О, это ты! — воскликнула она, глядя на меня с приятным удивлением. — Почему ты не запираешь дверь, как принято? — Фанни кокетливо улыбалась.
Я отвесил насмешливый поклон:
— Заходите, заходите, как сказал паук мухе.
Она, улыбаясь, стояла в двери.
— Похоже, птенчик, ты не прочь потрогать меня своими невинными ручками?
Фанни хихикнула. Положив руки на свои широкие бедра, она стала покачиваться взад-вперед. Короткое тугое платье плотно обтягивало ее полную круглую грудь и всю маленькую пухлую фигурку. Это меня сильно возбудило. Я запустил руку за вырез ее платья. Я нащупал теплые гладкие молодые груди. Я слегка сжал ее соски. Она продолжала покачиваться с закрытыми глазами, прерывисто дыша.
— Ну как, это нравится твоим сиськам, Фанни? — прошептал я.
Фанни открыла глаза. Она улыбнулась:
— Сиськи — это то, что дают малышам, чтобы они сосали молоко, а не то, чем играют мальчики.
— Входи, — прошептал я в возбуждении, — я запру дверь, и мы с тобой поиграем. — Я потянул ее за руку.
Она подалась назад:
— Сначала сходи к Джелли и купи мне русскую шарлотку.
— Кто тебя этому научил? Пегги? — проворчал я.
Фанни хихикнула.
— Ну что, купишь мне пирожное? А если принесешь два, я позволю тебе поиграть у меня между ногами.
— Да, да, — задыхался я, — я куплю тебе целую коробку шарлоток.
Она засмеялась, услышав мой прерывавшийся голос. Я обхватил ее за мягкие большие ягодицы и притянул к себе. Мне почти удалось закрыть дверь. В это время с другого конца коридора донесся глубокий рев, похожий на мычание коровы, зовущей своего теленка.
— Фанни, Фанни, скорее, я тебя жду.
Фанни прошептала:
— Это мама. Мы собираемся идти на ужин к моей тете Рифке. Дай мне пройти. Я позволю тебе поиграть со мной в другое время.
Мне не хотелось ее отпускать. Я был слишком возбужден.
— Пожалуйста, пусти меня. Я хочу писать, — сказала она. — Если не отпустишь, я напущу себе в штанишки.
Я выпустил ее из рук. Она задрала платье, спустила штанишки и села на унитаз. Я с отвращением ушел. Я решил, что она слишком вульгарна.
Я спустился вниз в надежде встретить Пегги. Я посмотрел в подвале. Проверил все туалеты на каждом этаже. Даже на крышу заглянул. Ее нигде не было. Разочарованный, я вышел на крыльцо и стал смотреть на девушек и отпускать непристойные замечания, когда они проходили мимо.
У подъезда появился запыхавшийся Макси. Он махнул мне рукой:
— Пошли, Лапша.
Я сбежал по ступенькам и поспешил за ним.
— Что случилось, Макс?
— Идем, нас ждет мой дядя на Пирс-Эрроу.
— Твой дядя повезет покойника на катафалке? — обрадовался я.
— Да, мы поедем в Гарлем. На Мэдисон-авеню. Надо ему помочь. Подвернулась неожиданная работенка.
В похоронное бюро мы прибежали, едва переводя дыхание, и как раз вовремя, чтобы помочь дядюшке Макса поднять борта его катафалка. Мы с гордым видом уселись на большие передние сиденья. Пустив экипаж трусцой мимо парка по Пятой авеню, дядя Макса указывал нам на стоявшие вдоль улицы богатые дома.
При этом он отпускал саркастические комментарии:
— Смотрите-ка, ну точь-в-точь такие же, как в Ист-Сайде. Наверное, и этим беднягам в их домах тоже не хватает еды вдоволь.
Его замечание напомнило мне о моем хроническом голоде. Я прошептал Максу:
— Может быть, мы раскрутим твоего дядюшку на несколько хот-догов или что-то в этом роде?
Макси в ответ закивал и подмигнул. Он подтолкнул меня локтем:
— Когда-нибудь мы сможем купить себе много хот-догов.
— Мне уже не терпится, — сказал я.
— Что, ребятки, хотите получить парочку хот-догов? — усмехнулся дядюшка Макси. — Ладно, я понял намек, но сначала надо забрать покойника.
Когда, погрузив покойника, мы возвращались обратно в Ист-Сайд, дядя Макси остановился у фургончика с хот-догами и купил нам по два франкфуртера. Мы разлеглись на катафалке, поглощая угощение. Обернувшись, дядя Макси ради шутки протянул нам сигары. К его удивлению, мы их взяли, закурили и пыхнули дымом. Он разразился довольным смехом: