Страница 62 из 115
Дверь за нами закрыл Зигмунд Штрейхер. Мюллер заулыбался. У него был торжествующий вид коммерсанта, который в августе первым завез кондиционеры в Атланту, что в штате Джорджия.
— Это Драм, — объявил он по-немецки. — Частный сыщик из Америки.
— Помню, — процедил Зигмунд Штрейхер, и, отведя плечо назад, изо всей силы меня ударил. Меня отбросило назад, я ударился спиной о дверь и осел на пол. Зигмунд помассировал кулак и взглянул на меня сверху вниз.
— Руст, — произнес он. — Тогда ночью на Рейне мы бы взяли Руста, если бы не он. А теперь смотрите, в какой мы оказались заднице.
— На здоровье я не жалуюсь — ни к селу, ни к городу вдруг ляпнул Мюллер.
Я встал с пола, и он указал мне «Люгером» на один из стульев. Я сел с ощущением, будто мою челюсть накачали новокаином.
— К чему это вы, насчет вашего здоровья? — поинтересовался Зигмунд.
— А к тому, что я здесь не для того, чтобы его поправлять.
— Нет, конечно. Вы — вместе с нами.
Мюллер улыбнулся.
— Кто это вам такое сказал? Отто Руст?
— Ja, Руст.
— Мне надо то же, что надо Русту и вашей сестре. Свою долю за Драма. Утром он свалился бы вам, как снег на голову, и взял бы вас голыми руками.
— Ни за что, — отрезал Зигмунд.
— Ну, все равно, были бы неприятности. С полицией, например. Вам это было нужно?
— Нет, — поразмыслив, признал Зигмунд.
— Ну вот, видите? — оживленно подхватил Мюллер. — И не надо так отчаиваться. Руст мертв, но я убежден, что в тех же целях можно использовать и американку. Но сначала…
— Я не желаю даже слышать о деньгах! — воскликнул Зигмунд.
— Но ваша сестра…
— Утром мы с сестрой вернем девчонку и извинимся. Если, конечно, наши извинения будут приняты. А за то, что вы сделали, вам предоставят политическое убежище в Восточной Германии.
— Убежище? — переспросил Мюллер, лукаво поглядывая на меня. — Вы полагаете, что мне нужно здесь убежище в то время, как по миллиону немцев в год бежит из Восточной Германии? У беженцев даже есть нечто, вроде анекдота. Они говорят: надо было не уезжать и через некоторое время стать премьер-министром, потому что не осталось бы никого, кого можно было бы назначить. Понимаете? — он рассмеялся. — Так вы поняли?
— Заткнитесь. Вы абсолютно ничего не понимаете в классовой борьбе, — откликнулся Зигмунд.
— Восемьсот тысяч марок, — ответил Мюллер, проводя языком по губам. — Вот в чем я понимаю.
В прихожей за моей спиной раздались шаги, и дверь открылась. В дверном проеме стояла Зиглинда в своем баварском костюме.
— Золотом, — прошептал Мюллер. — Золотыми слитками!
— Я не желаю говорить о деньгах, мне это неинтересно. Деньги способны приносить лишь горе, я их ненавижу! — с чувством проговорил Зигмунд.
Зиглинда подошла к тому месту, где он сидел.
— Тебе надо немного поспать, — сказала она, гладя его по волосам. — У тебя такой усталый вид.
Она бросила взгляд на его ободранные костяшки пальцев, поцокала языком и посмотрела в мою сторону с таким выражением, будто то, что моя голова еще находилась на своем месте, было чудом.
— Как девчонка? — спросила она.
— Все спокойно. С ней Отто Руст.
— Не нравится он мне. Думаю, ему нечего здесь делать, — с раздражением произнес Зигмунд. — В классовой борьбе не может быть места человеку, который ставит свои личные интересы выше долга.
— Но он же сын прусского юнкера! Он не может понимать того, что понимаешь ты, Зигмунд. И никогда не поймет. Но он нам нужен. Ему известно…
— О деньгах. Только о деньгах.
— Пойди, поспи немного, — предложила Зиглинда. — В задней комнате.
Зигмунд упрямо потряс головой и уселся на свой стул.
Я стоял прямо перед Зиглиндой. Мюллер выглядел озадаченным и поигрывал «Люгером». Зиглинда пожала плечами.
— С девушкой все в порядке? — поинтересовался я.
Зиглинда усмехнулась.
— А если нет? Что тогда, Herr Драм?
Я понял, что не стоило развивать эту тему, и обернулся к Мюллеру, который снова принялся играть своим «Люгером».
— Они понимают английский? — спросил я его.
— Откуда мне знать, — насупился Мюллер.
С улыбкой я повернулся к Зигмунду и сказал по-английски:
— Ты — сутенер, а сестрица твоя — шлюха. Зигмунд продолжал молча на меня таращиться. Я бросил Мюллеру:
— Передайте, что я попросил разрешения закурить.
Мюллер перевел мои слова на немецкий, и Зигмунд разрешил. По-английски он понимал примерно так же, как я по-непальски. Я закурил и, обращаясь к Мюллеру, проговорил:
— Похоже, нам ничто не мешает потолковать.
— Мне не о чем с вами говорить, — ответил Мюллер.
— Вот как? А я так не считаю. Или вам уже безразличны эти восемьсот тысяч марок?
— Вы что, хотите сказать, что вам они небезразличны?
Я бросил на него взгляд исподлобья.
— Неужели вы серьезно думаете, что я потащился в Восточный Берлин ради красивых глазок мисс Киог?
— Говорите на немецком! — резко бросила по-немецки Зиглинда.
Покачав головой, я сказал Мюллеру:
— Передайте ей, что я хотел бы кое-что сообщить, но из-за слабого немецкого не могу этого сделать. Скажите, что, как только мы закончим наш разговор, вы тут же переведете.
Зиглинду это, похоже, успокоило. Зигмунд сидел чернее тучи.
— Ну, и что же дальше? — поинтересовался Мюллер.
— Он собирается сдать ее властям «красных» взамен убитого Вильгельма Руста.
— Знаю.
— А она сама не знает, чего она хочет. Она думает, что ей нужны деньги, но Зигмунд вполне может вправить ей мозги. А вы, Мюллер?
— А сами-то вы как думаете?
— Ну, хорошо. Американка мне доверяет. Будет ли у нее повод не доверять вам, если я скажу ей, что вы — человек Ферге?
Это Мюллера заинтересовало.
— Нет, — ответил он. — Не будет.
— Тоже прекрасно. Вы что, хотите, чтобы близнецы нам все испортили?
— Но каким образом…
— Пошевелите мозгами. Нам вместе с американкой надо смываться.
— Ага, так я и знал. Вам надо, чтобы я помог вам бежать.
— Даю вам двадцать пять процентов.
— А если меня все устраивает, как есть? Ферге упоминал, что вы находитесь здесь с заданием отыскать пропавшего американца. Фреда Сиверинга, кажется.
— У меня и дома работы столько, что никуда ехать не надо. Конечно, черт возьми, мне надо найти Сиверинга, ведь они, Сиверинг и девчонка, вместе могут вывести нас на деньги. Но, разумеется, если вы предпочитаете якшаться с двумя «красными» психопатами… Не думаю, что вы настолько глупы, — с ехидством закончил я. — Постойте-ка. Кажется, я понял. Вы просто хотите выжать больше, чем двадцать пять процентов.
В черных, как агат, глазах Мюллера загорелся интерес. Впервые за все время они ожили, и в них отразилась вся гамма его переживаний: они вопрошали, сомневались, взвешивали. Я продолжил:
— Вы получите ровно четвертую часть найденного нами, и не более того. Не хотите — не надо.
— Без моей помощи вам крышка. Штрейхеры прихлопнут вас. Другого выхода у них нет.
Однако я так не думал. Только один человек в этой комнате мог желать моей смерти, и этим человеком был Мюллер. Если, конечно, он рассчитывал вернуться на Запад и продолжить свою работу у Ферге. Я был уверен в том, что он прекрасно это понимает. Но ему вовсе не надо было знать, что мне это известно, и поэтому наша дискуссия принимала чисто риторический характер.
— Ведь это я выяснил, что Сиверинг в Германии, — вновь заговорил я. — Черт с вами, треть.
— Пятьдесят на пятьдесят, — ответил Мюллер.
Я развел руками.
— Мюллер, с вами трудно спорить. Ладно, делим пополам. А вы сможете нас отсюда вытащить?
Зиглинда метнула беспокойный взгляд сначала на меня, потом на Мюллера.
— Ну? — произнесла она.
— Скажите ей, что я закинул удочку насчет того, как бы не передавать девчонку «красным» властям.
— Пятьдесят на пятьдесят, — повторил Мюллер.
Я печально улыбнулся.
— У меня нет другого выбора.