Страница 80 из 90
Все забивал высокий, тонкий, пронзительный звук — он шел от проглоченной таблетки. В сущности, это и звуком назвать было нельзя, это было нечто зримое, напоминавшее туго натянутый канат на большой высоте. Джо быстро скользил по канату, и полет непостижимо переплетал воедино все его чувства — зрение, осязание, слух.
С высоты полета он увидел участников вечеринки, слившихся в безликую массу, и ковбоя, устремившего взгляд в угол комнаты, где на полу у ног старухи сидели двое молодых людей, одетых в черное.
Но с высоты было видно, что в этой троице не хватало четвертого. Четвертым был он сам. Он и эти трое — одно целое. Итак, их четверо: он — ковбой Джо Бак, рядом — женщина с белыми волосами, чуть поодаль — юноша и девушка в блеске своей красоты.
Теперь он понял, почему пригласили именно его: он был разлучен с этими людьми, но сейчас вернулся, и теперь все будет хорошо.
В углу комнаты возникло оживление. Головы присутствующих повернулись туда, где, судя по всему, готовилось какое-то представление. Барабанщик выбил дробь, а девушка попыталась извлечь из флейты трубные звуки.
Тем временем Макальбертсоны помогли старухе встать. Казалось, она либо пьяна, либо наглоталась наркотиков. Но на ногах еще держалась, шла без посторонней помощи, хотя и шаталась, как кукла, ведомая неумелой рукой. Ее шаги сопровождали нестройный звон побрякушек, нашитых на платье, и доброй дюжины браслетов, украшавших руки от запястий до локтей.
Старуха прошествовала в центр комнаты.
Джо уверовал, что настал момент, когда все поймут, зачем собрались, так же, как это понял он. Происходило нечто, напоминавшее подготовку к венчанию, хотя нет, скорее к воссоединению людей, между которыми пролегла более глубокая и таинственная связь, нежели обычное родство. То, что он до нынешнего вечера не был знаком с этими тремя людьми, не имело значения: мысли Джо строились так причудливо, что все, противоречащее формальной логике, немедля обретало некий высший смысл.
К примеру, то, что последовало далее, не укладывалось в рамки здравого смысла и тем не менее произошло. Седая женщина пристально оглядывала собравшихся, взгляд на секунду коснулся Джо и проскользил дальше. Джо задрожал всем телом, похолодел от страха — на него смотрели глаза Салли Бак.
С тех пор как он видел ее последний раз, она сильно постарела, стала выглядеть еще более нелепо. И все же это была Салли, живая Салли, какой он помнил ее.
Теперь Джо понимал, что его бабка восстала из гроба и послала двух потусторонне-прекрасных, печальных, как вестники смерти, отроков на улицы Нью-Йорка отыскать его. Зачем? Разумеется, чтобы сообщить ему нечто важное. И вот сейчас он узнает, что именно.
Макальбертсоны, изящные и бесполые в своих черных одеждах, и впрямь казались духами из сновидений, посланцами с того света. Они придвинулись поближе к старухе, словно желая подхватить ее, если она начнет падать.
Старуха воздела руки, требуя внимания, а когда шум затих, ее ладони метнулись к лицу, она хрипло закашлялась. Казалось, она совсем забыла, что хотела говорить. Макальбертсоны быстро переглянулись.
Одалиска в оранжевом платье, увидев покрытый испариной лоб Джо, спросила, что с ним, но тот не реагировал. Тогда она предложила:
— Тебе бы пожевать надо, после таких таблеток нужно все время есть, не знал? Дать тебе бутерброд?
Джо что-то пробормотал, и она отошла.
Старуха и Гретель тем временем простерли руки к Гензелю. Все гости, не отрываясь, смотрели, как он выводил огромный черный крест, перечеркивая лозунг «Наше время истекает». Потом он снова сунул кисть в ведро и вместе с сестрой обратил свой взор на старуху, переключая на нее внимание собравшихся. Та позвенела браслетами, закашлялась, сплюнула в платок, заткнутый у пояса, затем взмахнула рукой, требуя тишины. Когда стало тихо, она заговорила. Голос был громким, монотонным; по вибрирующим тягучим интонациям можно было распознать уроженку Среднего Запада.
— Наше время истекло, времени больше нет!
Она помолчала, втягивая щеки и причмокивая, словно внезапно пересохшие губы мешали ей продолжать. Похоже было, что она рассыпала скучающей публике воздушные поцелуи. Гретель протянула ей банку пива. Старуха выпила, облизала губы, перевела дух и снова выкрикнула:
— Время!
Руки ее были воздеты вверх, они словно держали время — ненужную безделицу. Тут старуха вновь забилась в кашле.
Гости сперва хранили молчание, но мало-помалу по рядам побежал шепоток. Джо слышал, как кто-то произнес:
— Пусть уж лучше кривляется здесь, чем на улице. Она совсем выжила из ума — не понимает, что они с ней творят.
Ему ответила женщина:
— Все она понимает. И, по-моему, это жестоко. Они, может, и психи, но хоть какое-то соображение иметь надо!
Старуха вновь принялась шушукаться с Макальбертсонами; очевидно, те ей пытались что-то втолковать. Потом она снова оглядела собравшихся и неожиданно возопила:
— Время вытекает из нас! Его больше нет!
Она оскалилась, обнажив мелкие желтые зубы. На лице застыла улыбка — достойное творение умелого кукольника.
Старуха повернулась к Макальбертсонам: ну как, мол? Те энергично закивали. Тогда, словно сломавшись пополам, она уронила корпус вперед под нестройный перезвон браслетов. Поклон под занавес.
Макальбертсоны зааплодировали, за ними остальные. Поднялся дикий шум, люди кричали, визжали, свистели, топали ногами.
Крыс пихнул Джо локтем:
— А ты чего ладони отбиваешь? Что, она тебе спела или сплясала? Я думал, она хоть отчебучит что-нибудь интересненькое.
Джо отошел от приятеля и стал осторожно пробираться сквозь толпу, перешагивая через вытянутые ноги, обходя сидящих на корточках, столики для коктейлей и скамейки. Он уже миновал музыкантов и шел напрямую к старухе, которая опять села рядом с Макальбертсонами. Неожиданно ему преградила дорогу брюнетка в оранжевом. Она протянула Джо огромный толстый бутерброд.
— Я думала, ты голоден.
Джо поблагодарил, но бутерброд не взял. Легонько отодвинув ее в сторону, он вновь устремился к старухе.
Джо чувствовал, что вечер для него испорчен. Лишь недавно он знал что-то очень важное про себя, а теперь забыл. Или только подбирался к этому важному, а перед ним хлопнули дверью. Вот эта самая старуха и хлопнула. Кто же она в конце концов?
Теперь он изучал ее вблизи и увидел, что она еще более дряхлая, чем казалась во время представления. Она явно страдала от боли, и, по-видимому, это отражалось на ее мозгах. Лоб покрывала сетка морщин и складок. Толстый слой пудры скрывал какие-то язвы на лице. Глаза безостановочно мигали. Не знающие отдыха веки трепетали, как диковинные цветы на ветру, цветы, выросшие из бесконечного страдания, истоки которого затерялись во времени. Иногда приступ боли вынуждал старуху морщиться, словно от тычков. Веки на мгновение смыкались, лицо превращалось в ворох крашеных складок, напоминало смятую бумажку от конфеты.
Джо силился вспомнить, что он хотел спросить у старухи или у Макальбертсонов. Вон он перед ними, но они не обращают на него никакого внимания, будто у них достает сил смотреть только друг на друга. Да и сам Джо не мог больше смотреть на них. Зародившиеся в нем чувства умерли. Он более не чувствовал внутреннего родства с хозяевами. Просто симпатичные молодые люди вместе с больной старухой захотели устроить вечеринку. Джо давно мечтал побывать на таком собрании, ну вот, дождался, его пригласили, а удовольствие — ниже среднего. Если все вечеринки такие, то лучше уж по улицам бродить.
Здоровый мужик с лоснящимся круглым лицом схватил Джо за руку.
— Ты что, не слышал, что сказала Мать-вещунья? Времечко-то твое вытекло. Так что брякайся, малыш, на пол, ты уже дохленький!
Мужик расхохотался и повернулся к другому гостю:
— Слыхали? Этот парень, оказывается, не понял, что Мать-вещунья говорила. А она сказала…
Джо, словно очнувшись, быстро сцапал мужика.
— Ты чего ко мне прицепился?