Долина зверей

— Вы пойдете один, мистер Гримвуд.

Англичанин чуть не задохнулся от злости.

— Я же заплатил тебе! — прорычал он, — И ты будешь делать то, что говорю я, а не ты! — Крики его разбудили эхо.

Но индеец твердо стоял на своем.

— Я дальше не пойду.

Этого Гримвуд снести не мог.

— Ты слишком часто повторяешь одно и то же, Тушалли. — И ударил его в лицо.

Индеец упал, поднялся на колени, вновь повалился на бок, потом все-таки сел. И все это время его взгляд не отрывался от глаз англичанина.

А тот угрожающе навис над индейцем.

— Этого достаточно? — выкрикнул он.

— Я дальше не пойду. — Ответ не заставил себя ждать, хотя из разбитой губы индейца уже струилась кровь. Но в глазах его не было страха. — Это долина Иштота. Иштот все видит. Он видит и ВАС, — последнее слово Тушалли выделил особо.

Гримвуд, вновь было занесший руку для удара, вдруг замер. Затем рука его упала. Он не мог сказать, что именно остановило его. Возможно, он испугался собственной ярости. Знал, что дай ей волю, и он будет махать кулаками, пока не забьет индейца до смерти. А может, дело было не только в этом. И его сдержала спокойная твердость Тушалли, умение терпеть боль, прямой и загадочный взгляд. И что-то было во фразе «Иштот все видит».

Короче, он так и не понял, почему не ударил второй раз. Но англичанину стало как-то не по себе. Всем своим нутром он ощутил тишину окружающего их леса. И дыхание этого леса, молчаливо взирающего на него, способного вот так запросто убить человека, разом охладило его пыл. Кулаки Гримвуда разжались, дыхание выровнялось.

— Ну ладно, я по натуре не такой уж злодей, но твое упрямство выведет из себя и святого. Даю тебе еще один шанс. У тебя впереди ночь, чтобы все обдумать. Ты понял, Тушалли? Посоветуйся со своим… — предложения он не закончил. Язык не повернулся произнести имя Бога. Гримвуд вернулся к своему спальнику, забрался в него и через десять минут уже крепко спал, утомленный не столько долгим дневным переходом, сколько недавней вспышкой ярости.

Индеец же так и остался сидеть у едва тлеющего костра.

Ночь правила лесом, небо сияло мириадами звезд, лесная жизнь, тайные законы которой шлифовались миллионы лет, текла своим чередом. И краснокожий, с младенчества живущий вблизи этой тайны, растворился в кустах, как делали это его четвероногие учителя.

Он двигался, возможно, не подозревая, что двигается. Мудрость его, почерпнутая у вечной матери-природы, не подвела. Мягкая, крадущаяся походка, ровное дыхание. Ни звука, ни шороха. Звезды видели его, но молчали. Легкий ветерок знал о его местонахождении, но не выдавал…

Холодный рассвет забрезжил меж деревьев, выхватывая из темноты серую золу и лежащего рядом человека, с головой забравшегося в спальник. Человек ворочался, потому что видел сон. Перед ним возникла темная фигура. Прошептала: «Возьми, — и сунула в руку искусно вырезанную палочку. — Это тотем великого Иштота. В долине белые Боги оставят тебя. Позови Иштота… Позови, если посмеешь», — и темная фигура исчезла из сна и памяти…

Проснувшись, Гримвуд первым делом заметил отсутствие Тушалли. Костер не горел, не бурлил котелок с чаем. Не оставалось ничего иного, как подниматься и самому разжигать костер. Душу наполняли смятение и тревога. Лишь одно он знал наверняка — проводник покинул его.

Холод пробирал до костей. Не без труда от разжег костер, вскипятил воду для чая. Индеец ушел. То ли удар в лицо, то ли страх перед Богом, а может, и то и другое погнали его прочь.

И он, Гримвуд, остался один. То был непреложный факт.

Когда он скатывал спальник — автоматически, кляня про себя на все лады индейца, — его рука наткнулась на деревяшку. Он уже хотел выбросить ее, но обратил внимание на необычную форму. И тут же вспомнился этот странный сон. Сон ли? В руках он держал тотем, сомнений не было. Значит, это был не сон. Тушалли ушел, но, следуя только ему ведомому кодексу чести, краснокожий позаботился о его безопасности. Гримвуд хмыкнул, но все же сунул тотем за пояс.

— Кто знает, может, и пригодится, — пробурчал он себе под нос.

Да, думал он, ситуация сложная. Он один в девственном лесу. Опытный проводник, знающий лес как свои пять пальцев, покинул его. Что же ему делать? Слабак повернул бы назад, идя по своему же следу. Но он, Гримвуд, из другого теста. Да, он встревожен, но сдаваться не собирается. Да, у него есть недостатки. К примеру, вспыльчивость и грубость. Но и решимости ему не занимать. Он настоящий игрок. Он пойдет вперед. И через десять минут после завтрака, предварительно припрятав оставшуюся провизию, Гримвуд двинулся вниз, в загадочную долину — Долину зверей.

В рассветных лучах она казалась особенно красивой. Деревья смыкались за ним, но он этого не замечал. Долина манила к себе…

Гримвуд шел по следу гигантского лося, которого хотел убить. Воздух пьянил, как вино, то и дело попадались пятнышки крови на листьях, на земле. Постепенно он все более проникался очарованием долины. Могучие ели вздымались к небу. Гранитные утесы сверкали на солнце… Долина оказалась гораздо больше, чем он предполагал. Он чувствовал себя в полной безопасности, словно попал домой… Здесь можно остаться навсегда и обрести покой… Оказалось, что в одиночестве есть своя прелесть. Впервые в жизни душа его успокоилась.

Происходило что-то странное. Жажда преследования сменилась желанием узнать жизнь долины. Охотничья страсть, стремление найти и убить, настичь свою жертву, прицелиться и выстрелить ужасали с каждым шагом.

Перемена была разительной, для человека его склада даже противоестественной, но он ничего не замечал. Следы лося становились отчетливее, пятна крови встречались чаще. Гримвуд нашел место, где лось отдыхал: громадное тело оставило след на мягкой почве. Он видел обглоданные веточки. Зверь, несомненно, был где-то рядом, и Гримвуд в любую минуту мог столкнуться с ним и подстрелить с близкого расстояний. Но стрелять-то уже и не хотелось.

Впервые он почувствовал что-то неладное, осознав, что лось стал менее осторожным. Он должен был давно уже учуять охотника, ибо лоси славятся развитым обонянием, а ветерок дул Гримвуду в спину. Вот это-то и поражало: зверь не обращал внимания на близость охотника. Он не боялся.

Именно перемена в поведении животного натолкнула его на мысль, что изменился он сам. Он шел по следу уже два часа и спустился футов на восемьсот, а то и на тысячу. Деревья стали тоньше и отстояли друг от друга на большем расстоянии. Тут и там попадались полянки с изумрудной травой. Ручейки с кристально чистой водой сбегали вниз, еще на тысячу футов ко дну долины.

У маленькой запруды, под нависающими над ней скалами, лось, похоже, останавливался, чтобы напиться.

Гримвуд проследил взглядом следы лося, ясные и отчетливые на болотистой почве у запруды, и вдруг совершенно неожиданно для себя самого встретился глазами со взглядом животного. Их разделяло не более двадцати ярдов, а ведь Гримвуд стоял здесь никак не меньше десяти минут, захваченный красотой окружающей природы. Все это время лось находился у него под боком. И спокойно пил, ни в малой степени не обеспокоенный присутствием человека, без малейшего страха.

Гримвуд был потрясен. Какое-то время он стоял недвижим, обратившись в изваяние, едва дыша. Все было как во сне. Животное медленно наклонило голову, чуть повернуло ее, чтобы лучше разглядеть человека. Он видел широко расставленные сильные ноги, могучие мышцы плеч. Размерами и статью лось поражал воображение. А о подобных рогах он и мечтать не мог: поистине редкостные, превосходящие все мыслимые представления. «Самый большой лось в мире» — крутилась в голове фраза. Где это он слышал ее?

Но что самое удивительное, Гримвуд не стрелял. Мало того, он не испытывал ни малейшего желания стрелять. Привычный инстинкт, обычно мгновенно просыпающийся, на сей раз молчал. Стремление убить исчезло. Поднять ружье, прицелиться, выстрелить почему-то стало невозможным, абсолютно невозможным. Гримвуд не шевелился. Человек и лось смотрели друг на друга в безмолвии долины. Вдруг послышался глухой удар. Это ружье выскользнуло из пальцев и упало на мох. И лось тронулся с места. Неспешно подошел к человеку, наклонил великолепную голову, едва не коснувшись его плечом, гигантские рога оказались совсем рядом. Гримвуд мог потрогать их руками. Но он видел лишь рану на левом плече лося, сочащуюся кровью. И сожалел о том выстреле. Лось же обнюхивал ружье.