Очки для близости

Мне повысили (!) оклад и определили к буйной Дюймовочке.

Через полгода Инесса без проблем поступила в лицей, освоила нотную грамоту и научилась плясать цыганочку с выходом.

Дрессура Дюймовочки далась мне без труда. Я всего лишь показала ребенку изнанку жизни.

Совершая челночные рейсы между Витиным домом и квартирой, в которой лежала парализованная мама, я была вынуждена иногда брать Иночку с собой.

Первое время на девочку нападало оцепенение, едва она переступала наш порог и попадала в запахи лекарств, лежачего больного и мокрых простыней, развешанных всюду. Постепенно малышка освоилась, и, пока я разогревала маме обед, она поила больную чаем, рассказывала о котенке Тиме, кукле Регине и гладила больную по волосам, обещая выучиться на врача.

Окончательный перелом наступил в день, когда девочка, ненавидевшая рояль, села за наше домашнее фортепьяно и сыграла для мамы «И мой сурок со мною». После этого все гаммы и пьесы мы разучивали только у меня дома. Приходящий учитель музыки не переставал удивляться — неуправляемый ребенок выполнял все требования педагога беспрекословно и на отлично.

И поползли слухи о моих исключительных способностях. И пошла я по рукам.

Требование к нанимателям у меня было только одно — невзирая на расстояния, два раза в день я должна быть дома. То, что Серафима становилась старше, значения не имело. Болеет моя мама.

Три года назад мамы не стало. Мне было двадцать девять, Симе — шестнадцать, и я отвечала за все.

Сестра закончила школу, поступила в институт, я вспахивала ниву образования чужих детей, пока не споткнулась на предпоследнем клиенте.

Сам приличный мужик, он имел великовозрастного сына-оболтуса, которому ни одна гувернантка уже не поможет. Только тюрьма.

Нанимателя звали Василий Федорович, оболтуса — Алекс, я занималась младшим представителем семейства Игнатом.

Милый мальчик с хорошими задатками не доставлял мне никаких хлопот. Мягкая корректировка испанских фраз, отточка грубой тевтонской речи и привычная прививка хороших манер. Через год Игнат отбыл бы в швейцарский пансион, а я получила бы очередное рекомендательное письмо и отправилась удобрять очередную ниву.

Если бы не Алекс. Субтильный, вечно пьяный оболтус решил использовать гувернантку не по назначению.

Первый раз я согласилась жить в загородном доме клиента. Москва меня начала утомлять, взрослая Сима довольно осмысленно вела хозяйство и присмотра не требовала. Мне выделили апартаменты с душем и клозетом, окнами в сад и с антикварным бюро. Под потолком висела клетка с канарейкой, а повар готовил китайские блюда.

Я даже собиралась отдохнуть. Если бы не Алекс.

Однажды ночью я проснулась от ощущения рук на своем теле. Мерзкий оболтус, пьяно бормоча, снимал с меня ночную рубашку.

Орала я так, что сбежались все. Кухарка и повар, привратник и хозяин в шелковой пижаме.

Стаскивая с меня мало что соображающего оболтуса, Василий Федорович лупил его тапком, а негодяй лишь ржал:

— Да че вы, в натуре! Я этой уродине за счастье, козе старой!

Много чего нового услышала я о себе в ту ночь. Утром собрала вещи и отправилась прощаться с Василием Федоровичем.

— Мария Павловна, — хозяин дома снял очки и потер переносицу, — я, так сказать, прошу у вас прощения за ночную сцену.

Мальчики растут без матери…

— Не стоит, Василий Федорович, — перебила я его. — Надеюсь, вы понимаете, что оставаться далее в вашем доме я не могу.

— Да, да, конечно. Я заплачу вам за два месяца вперед…

— Лучше наймите на эти деньги кучера с вожжами. Вашему сыну требуется порка, — не выдержала я.

Василий Федорович встал, подошел ко мне и усадил на диван.

— Я все понимаю, Мария Павловна. Но все же, как бы это так сказать.., я надеюсь на вашу скромность.., то, что произошло.., я все оплачу…

— Перестаньте. — Я остановила неловко мнущегося мужчину. — Я не собираюсь болтать об этом на всех перекрестках.

— Вот и договорились, — пробормотал бывший хозяин и вынул из кармана пиджака пухлый конверт. — Это вам, Мария Павловна, так сказать, за моральный ущерб.

Я взяла конверт, отсчитала из толстой пачки купюр две месячных оплаты, остальное вернула.

— Я морально ущемленной себя не чувствую.

Простились мы сухо.

Через два дня он приехал ко мне домой.

Слегка смущаясь, сияя щеками, лысиной и глазами, Василий Федорович по-хозяйски расположился в гостиной и заявил:

— У меня для вас, можно так сказать, — фразы «так сказать», «как бы это так сказать», «если можно так сказать» Василий Федорович использовал, как грузчик мат вместо знаков препинания, — приятное известие. Новую службу вы уже подыскали?

— Нет.

— Вот и отличненько, так сказать.., ага… о чем это я? Вот. Младший, так сказать, Буратино ищет новую гувернантку.

Судя по количеству «знаков препинания», Василий Федорович сильно волновался. Я плохо помнила, кто именно из его приятелей называется Младшим Буратино, и сразу остановила трудно льющуюся речь.

— Кто такой Буратино?

Василий Федорович побагровел и задохнулся от возмущения:

— Как?! Вы уже забыли?!

Я утвердительно кивнула головой.

— Дмитрий Максимович Бурмистров!

Таким тоном возвещают о прибытии самодержца. И Дмитрия Максимовича я вспомнила сразу. Огромный шумный дядька с замашками купца первой гильдии.

— И что, господин Бурмистров ищет гувернантку? — определившись с Буратино, спросила я.

— Да. О вас он спрашивал дня, так сказать, четыре назад. Но, бог свят, — Василий Федорович прижал круглые ручки к круглой груди, — я бы вас ни за что не уступил. А в свете, так сказать, последних событий.., вспомнил о разговоре и вчера вечером позвонил ему. Он дал добро. Так сказать.

Кошмар. А ведь этот аристократ духа как-то людьми руководит. Типичный двоечник в кабинете директора.

— Василий Федорович, а почему вы так уверены, что это место устроит меня? — Акцент я сделала на последнем слове.

Посетитель отлепил руки от груди и всплеснул ими, возмущаясь довольно искренне:

— Ну вы даете, милочка! Ваши коллеги за это место копья ломают, я вам, так сказать, все устроил, а вы кобенитесь!

Положительно, Василию Федоровичу нельзя волноваться. Такой сумбурной речи я от него еще не слышала. Винегрет из «копья ломают» и «кобенитесь» — это нечто. Впрочем, роль смущенного посетителя не его амплуа.

— Мария Павловна, для того чтобы продолжить наш разговор, я, так сказать, сразу назову вам сумму.

И он «так сказал» сумму, что «наш разговор» стал приятен, невзирая на лексику.

Я откинула шкрабские [1] придирки и начала внимать.

Невероятный, фантастический оклад объяснялся просто. Спасая себя от сплетен, хитрый Василий Федорович намекнул другу Буратино, что прославленная гувернантка отказалась от места по причине недостойной оплаты. Дмитрий Максимович, эдакий барин, небрежно увеличил оплату вдвое, и результат превзошел все мыслимые пределы. — Теперь, Мария Павловна, вам и отказаться-то, так сказать… — Василий Федорович развел руками.

Я сидела в потертом кожаном кресле и чувствовала на своих плечах долларовый ДОЖДЬ.

Вчера вечером Симочка познакомила меня с Андреем. Милый провинциальный мальчик, с открытым, так сказать (тьфу, теперь привяжется! Я всегда легко перенимаю акценты, диалекты и чужую манеру речи), не столичным взглядом и повадками дрессированного тюленя. Сто килограммов добродушия и мягкого юмора. В первопрестольной таких уже истребили, урбанизированный климат — не их среда обитания.

И если я правильно поняла намеки, в ближайшее время я стану почти тещей и тетей обязательно. Осуждать Симу я не посмела, от мужчин с такими глазами надо рожать.

— Когда я могу приступить к своим обязанностям?

— Сегодня, — неловко тявкнул бывший хозяин. — И вот еще что. Забыл сказать.

У Дмитрия Максимовича двое детей. Мальчики-близнецы шести лет.

1

Шкраб — учитель начальной школы и ПТУ (сленг)