Страница 44 из 197
Сван Хирд так крепко задумался, что, имея достаточную фантазию, можно было даже представить себе скрип мозговых извилин, изгибаемых сверхкритическим усилием (по аналогии с рессорами сильно перегруженного автомобиля).
— Я врубился! — заявил он через минуту, — Ты послушала этот монолог Мерфи, и теперь считаешь всех артистов полными угребками!
— Знаешь, — ответила Елена, — эти матерные рассуждения о цене, по которой женщины продают дырку для секса, не очень-то приятны. Но меня зацепило, что Мерфи прав с юридической точки зрения. Он аутентично перевел на матерный язык то, что юристы называют общими основами института брака. Зеркало не виновато, что морда кривая. Цивилизованное общество построено на принципе купи-продай, и все институты, без исключения, создаются по этому принципу. Дружба, любовь, красота, искусство — все должно быть товаром. Все должно продаваться, или сдаваться в аренду, или в залог, в обеспечение кредита, и быть предметом денежных споров в суде. А если что-либо не продается — то оно антиобщественно по определению. Оно порочно. Оно аморально.
— Ты что, шутишь так? — неуверенно спросил гало-рок музыкант.
— Нет, я популярно рассказываю тебе о юриспруденции.
— Но… Черт!.. А как тогда… Ну… Если мужчина и женщина… Вообще?
— Знаешь, — ответила Елена, — миллион лет мужчины и женщины легко обходились без фиксации акта гражданского состояния, без золотых колец, и без колокольного звона. Вообще. И ты до сих пор обходился без этого вообще. Что за проблема-то?
— До сих пор было просто, — пробурчал он, — а теперь все по-другому. Вообще. Может, поживем вместе, а? Ну, если тебе не нравятся акты с кольцами и колоколами. У меня в Зеебурге секция таунхауса. Выход на Гросс-канал, и от центра Амстердама близко.
— Это вариант, — сказала она, — все равно мне жить негде.
— Как — негде?
Она улыбнулась и с легкой иронией пояснила:
— Вообще — негде. Комната в хостеле. Я же торчала без работы. Сейчас можно было бы купить какое-нибудь жилье, но времени нет, и смысла я пока не вижу.
— Ну, тогда, правда, переезжай ко мне.
— Не торопи события, Сван. Где мы, а где Амстердам?
— Я не тороплю, я просто… Ну, как, это называется вообще?.. — возможно, Сван бы еще уточнил бы эту свою мысль, но внезапно зазвонил сотовый телефон Елены Оффенбах.
— Так! — произнесла она, протянула руку и ловко выдернула телефон из кармана своего новенького костюмчика, сброшенного на кресло, — Сто чертей! Похоже сюрпризы.
Адвокат Эдвард Флегенхайм из Цюриха уже 30 лет работал на семью антикварных и химических магнатов Раттенкопф, и, можно сказать, перешел к нынешнему магнату, Петеру Раттенкопфу по наследству. Хотя, обычно такие давно устоявшиеся семейные адвокаты обращаются к клиенту по имени. Флегенхайм называл Петера не иначе, как «мингерр» (архаичный термин, означающий «мой хозяин»). Теперь, когда клиент стал «Тетрархом», хлопот у адвоката сильно прибавилось. Очень непросто совмещать две правовые системы: внешнюю (цивилизованного мира) и внутреннюю (гипер-лайнера «Либертатор»). Теперь добавились две неприятные темы: первая — с наглецом Гарри Лессером, внуком и эмиссаром американского медиа-магната Джулиана Бронфогта, и вторая — с Линдой, вдовой голландского цветочного короля Иоганна Вилворта.
Переговоры с Лессером были оставлены на потом (этот субъект выглядел более-менее понятным — пусть молодой и наглый, но, по крайней мере, бизнесмен, из своего круга). Совсем иначе обстояло дело с юной вдовой Вилворт. Она сбежала, и связалась с некой семьей каморры, а старшие офицеры ССБ «Либертатора», вместо того, чтобы сразу же передать дело в руки адвокатов, пытались решить все нахрапом. Кретины. Теперь ему, адвокату Флегенхайму, придется договариваться с «консильери» (мафиозным аналогом адвоката). Вот радость-то… Пока в динамике телефона, включенного в режим громкой связи, слышались только гудки дозвона…
… Петер Раттенкопф, который сейчас (как обычно в своей манере) присутствовал при важных телефонных переговорах, ведущихся через адвоката, спросил:
— Вы чего-то опасаетесь, Эдвард?
— Я опасаюсь неожиданностей, мингерр.
— Каких неожиданностей? Вот увидите, они будут рады получить легкие деньги.
— Каморра не так проста, — начал адвокат, и в это время абонент ответил.
— Алло! Елена Оффенбах слушает!
— Добрый вечер, мисс Оффенбах. Это адвокат Эдвард Флегенхайм. Прошу прощения за поздний звонок. Вы не могли бы уделить мне немного времени?
— Смотря по какому вопросу, мистер Флегенхайм.
— Видите ли, мисс Оффенбах, я представляю интересы шиппера гипер-лайнера, а ваша клиентка, Линда Вилворт, насколько я понимаю, выражает интерес в реализации своей действительной или мнимой доли в этом корпоративном бизнесе.
— Мистер Флегенхайм, — прозвучал холодный, как жидкий азот, очень спокойный голос девушки-консильери, — если вы сомневаетесь в том, являются ли права миссис Вилворт действительными, вам следует говорить не со мной, а с мэтром Паоло Гоззо. Согласно решению амстердамского суда, именно мэтр Гоззо назначен трастовым управляющим имуществом и материальными правами покойного мистера Иоганна Вилворта. У него имеются ясные инструкции суда о том, в чьих интересах он осуществляет управление.
Эдвард Флегенхайм внутренне вздохнул. Похоже, что эта девчонка-консильери была настроена вести дело жестко. Намек на сомнения в правах Линды Вилворт мгновенно вызвал встречный намек на то, что каморре уже удалось протащить через суд своего управляющего-душеприказчика, этнического неаполитанца, живущего в Нидерландах. Теперь возникла альтернатива: отказаться от слова «мнимые» или прервать этот раунд переговоров. Адвокат вопросительно посмотрел на Петера Раттенкопфа. Тот кивнул.
— Мисс Оффенбах, — примирительным сказал Эдвард, — я не имел в виду, что оспариваю известные права вашей клиентки, а лишь применил максимально общую формулу.
— Никаких проблем, мистер Флегенхайм. Я просто уточнила положение вещей.
— Да, конечно, мисс Оффенбах. Перейдем к делу, если вы не возражаете.
— Я не возражаю.
— Отлично. В таком случае, что вы скажете о сумме 50 миллионов долларов?
— Смотря за что будут выплачены эти деньги, мистер Флегенхайм.
— За десять акций компании «Гипер-Лайнер» номиналом по 4 миллиона долларов. Мистер Вилворт приобрел их в августе прошлого года. Эти акции, согласно уставу компании, не подлежат свободной продаже, а если права на них оказываются у персоны, которая не является участником компании, то они подлежат выкупу компанией, либо участником компании, по действительной цене. Совет установил, что сейчас цена акций равна 5 миллионов за единицу. Таков предмет сделки.
В разговоре возникла пауза длительностью полминуты. А затем Елена Оффенбах, без малейшего изменения тона, объявила.
— Наши экономисты считают, что цена этих акций 56 миллионов долларов за единицу, следовательно, вопрос может обсуждаться, начиная с цены сделки 560 миллионов.
— Простите, мисс Оффенбах, не могли бы вы повторить вашу цену за десять акций?
— Никаких проблем, мистер Флегенхайм. 560 миллионов долларов за десять акций.
Швейцарский адвокат снова вопросительно посмотрел на клиента. Петер Раттенкопф, кажется, сдерживал возмущение только предельным усилием воли. Даже лицо у него покраснело. Потом он сделал ладонью жест, будто раздавил что-то. Адвокат (отлично изучивший жесты этого клиента) понял его приказ: жестко сбивать цену, и произнес, обращаясь к «консильери каморры»:
— Мисс Оффенбах, ваши экономисты пользуются недостоверными данными. Никакая судебная инстанция не примет всерьез расчеты, сделанные столь нереалистично. Даже простой здравый смысл подсказывает, что акции современного предприятия не могут взлететь менее, чем за год почти в 14 раз, особенно если предприятие пока на стадии формирования доходной базы, и не приносит фактической прибыли. Давайте не будем выходить за пределы разумного. Вам предлагаются объективно хорошие условия.