Круг иных

Как-то раз, перекапывая поле, крестьянин заметил в земле какой-то сверкающий камень. Он подобрал его и отнес в город. Знаток золотого дела признал в находке самое настоящее золото и сказал, что если поискать, то обязательно найдется еще. Крестьянин стал копать, и предсказания советчика сбылись. Самородки лежали повсюду: на картофельном поле, на заднем дворе и даже в палисаднике. Бедняк обменял находки на деньги, нанял рабочих, и те стали рыть участок, раскапывая жилу. Скоро ничего не осталось от огорода, не стало палисадника с мальвами и заднего двора с поросячьим загоном и яблоней – копали всюду, где находили хоть что-нибудь. Скоро стало ясно, что золотоносная жила проходит и под домом. «Куда же нам деваться?» – всплакнула жена, видя, во что превратилась их земля. «Не переживай, – ответил крестьянин. – Теперь мы богаты. Построим себе настоящий замок».

Они действительно разбогатели и построили замок. Рабочие тем временем копали дальше: дом снесли, рощу вырубили и перерыли. На тот момент, когда жила иссякла, хозяин был самым зажиточным человеком в округе. Они с женой обосновались в замке, где было двадцать четыре комнаты и пять слуг. Закончились те времена, когда крестьянин сажал картошку и колол дрова.

Однажды чета сидела в просторной гостиной своего отапливаемого особняка, и жена сказала мужу: «Как же я соскучилась по живому огню!» «И то правда», – ответил хозяин и приказал построить в углу очаг- такой же, как в прежнем доме. Супруги сидели у огня, и женщина пожаловалась: «Я мерзну в такой большой зале». «И то правда», – ответил хозяин, и залу сделали поменьше. Потом весь дом стал казаться слишком просторным. «Зачем нам столько комнат? – сокрушалась жена. – Все равно пустуют». И они снесли лишние спальни, оставив только шесть помещений: переднюю, гостиную, кухню и три комнаты на случай приезда гостей.

«А помнишь нашу старую яблоньку?» – взгрустнулось бывшей крестьянке. И они посадили за особняком яблоневое деревце, а в память о былых временах устроили под ним загон и даже завели поросенка. Однажды супруги решили пригласить гостей, но хозяйке было неуютно при чужих, и они никого приглашать не стали. Вскоре оказалось, что повариха, которая готовила хозяевам пищу, их обворовывает, и ее прогнали. «Ничего страшного, – утешала супруга. – Я сама буду стряпать, как раньше». Ей не нравилось работать на кухне отдельно от мужа, который сидит перед очагом в соседней комнате, такой маленькой и уютной, и они перенесли в комнату плиту, чтобы быть вместе, а заодно и раковину с буфетом. Гостей эти люди больше не принимали, так что надобность держать дополнительные помещения отпала и часть особняка снесли.

«А знаешь что? – как-то раз сказала жена. – Теперь здесь все похоже на наш старый маленький домик, только палисадника не хватает». И они разбили палисадник и выложили тропку, которая огибала усадьбу кольцом. А чтобы ее было видно из окна, как раньше, пришлось снести переднюю.

Теперь осталось всего две комнаты, совсем как в прежнем доме, словно семейство никуда и не переезжало. Крестьянин с женой повеселели.

«Выходит, у нас и раньше было все, что нужно для счастья, – сказали они друг другу, – просто мы этого не знали. Спасибо за урок: золото научило нас довольствоваться тем, что имеешь».

Теперь все приобрело прежний вид – за исключением разве что буковой рощи. Крестьянин высадил новые саженцы, да только деревья растут медленно. Хозяин умер, так и не дождавшись того дня, когда можно будет гулять под тенистыми кронами в летнюю жару и любоваться белыми кружевами ветвей в зимнюю стужу.

Эту трогательную историю поведал в своей книге Вицино. Он не высмеивает деревенских жителей с их золотой лихорадкой и примитивными устремлениями.

Мне нравится, что мораль рассказа допускает разностороннюю трактовку. Да, они лишились буковой рощи, но месте с тем крестьянин перестал зависеть от монотонных полевых работ. А еще ему подарили одну важную хрупкую ценность: понимание, чего же ты хочешь от жизни. Золото уберегло его от обиды и разочарования. Всегда так: что-то теряем, что-то находим.

Впрочем, это не главное. Читаю Вицино, все больше проникаясь предметом его изысканий: в чем состоит природа «хорошо прожитой жизни», как он сам говорит. Он пытается понять, как находить радость в каждом миге существования, и помогает в этом читателям. Зачем суета и возня, к чему мы стремимся, ради чего зарабатываем деньги и проливаем кровь? Когда битва закончена и день тяжких трудов клонится к закату, что остается в качестве награды? Я жадно ищу ответы между строк.

Болею. Долгие дни, проведенные в постели, когда я был слишком слаб и не мог ходить, я читал слова Вицино и размышлял о его идеях. Добрые люди, которые за мной ухаживают, не понимают ни слова по-английски. Мы изъясняемся жестами. Особенно мои жесты и гримасы нравятся Ханне, молодой матери, – она каждый вечер воспроизводит их перед мужем, когда тот возвращается с работы. Хозяин очень стремится понять, но соображает медленно, смотрит на супругу бычьим взглядом, словно теленок из их стада, не в силах уловить суть этого немого представления. Ханна, крепкая, коренастая женщина, которая внешне напоминает мужа, обладает куда более живым и восприимчивым умом. Помню, когда я немного оправился и захотел почитать, я показал на пальто, в кармане которого лежала книга, и изобразил, будто листаю страницы. Эта женщина, я уверен почти на сто процентов, грамоте не обучена, но она меня сразу поняла.

Вообще супруги напоминают мне крестьянскую чету, о которой рассказал Вицино. Их жизнь – тяжелый труд и крайняя примитивность: здесь нет ни водопровода, ни электричества. Оки живут в большом амбаре с низкой крышей, разделенном пополам деревянной перегородкой. В одной части жилища зимуют тридцать коров – собственное стадо Люца, – наполняя дом своим теплом и вонью. В другой стоит выложенная плиткой печка, вокруг которой теснятся деревянные скамьи; здесь же очаг с кирпичным дымоходом и коптящиеся над ним окорока. Над головой торчат пуки соломы, провалившиеся между потолочными досками, – крыша нависает низко, в четырех футах от земли. Крохотные оконца закрыты ставнями на время холодов, и потому в доме царят вечные сумерки. Готовить, стирать, ухаживать за ребенком Ханне приходится в полумраке. Я читаю при свете свечи, утопленной в глиняном блюдце, полном жидкого воска.

Как раз в ту ночь, когда Люц меня подобрал и, словно теленочка, принес на руках домой, начались метели. Снег валил пять дней без перерыва. Помню, когда открылась дверь, я поразился, увидев огромные сугробы. Хозяин по утрам и вечерам выходит с лопатой расчищать дорожку, насыпая с обеих сторон тропки огромные кучи снега. Тропка ведет прямиком к нужнику, узенькому деревянному сарайчику, в котором нет ничего, кроме деревянного сиденья с дырой и глубокой ямищи под ней. Когда я окреп и смог самостоятельно передвигаться, Люц первым делом отвел меня в уборную. Падал снег. Я сидел на отполированном деревянном сиденье и тужился, стуча зубами от холода, а сам все думал, каким, интересно, образом освобождал кишечник последние дни, пока отлеживался у печи на лавке. Судя по всему, по нужде я не ходил. Выходит, держал в себе недельную порцию испражнений; хотя справедливости ради надо сказать, что я толком и не ел.

Болезнь моя по сути и не болезнь, а скорее упадок сил. Хоть и пришлось прокатиться по горному склону, серьезных травм я не получил – побился кое-где да, пока в речушке мок, здорово промерз. Если бы не Люц, меня бы теперь и в живых не было. Однако главная причина лихорадки в другом: я перенес сильное моральное потрясение. С тех пор как я попал в эту несчастную страну, мне довелось увидеть столько страданий и ненависти, столько жестокости, столько смертей… Я оказался не готов. Просто в голове не укладывается, что где-то на земном шаре может царить такой хаос. У меня расшатались жизненные ориентиры, словно до этого момента я жил во сне и теперь меня безжалостно выкинули из мира грез в мир реальности. Зачем, почему? Одному Богу известно. Если это наказание, то какими преступлениями я его заслужил? В душе текут слезы мольбы, горькие слезы вечного ребенка: так нечестно, не обижайте меня, я ничего плохого не сделал!