Звук моего голоса

— Больших?

— Да. Больших.

Вы пересекли улицу, ее рука все еще была в твоей. Чувство облегчения.

Это было воскресное утро; вы с дочерью шли по улице. Ты только что купил воскресные газеты и нес их домой, чтобы прочитать там с женой. Все было хорошо. Все было отлично.

— Больших, — повторил ты. — Лошадей, жирафов, слонов, но больше всего, — ты сделал паузу, — гиппопотамусов.

Элиз посмотрела на тебя.

— Ты хочешь сказать, гиппопотамов? — совершенно серьезно поправила она тебя.

— Я знаю, что я хочу сказать, юная леди. Латинский язык: гиппопотамус. И они валяются в грязи. Как в песне.

— В песне про грязь?

Ты начал петь:

К конце первого куплета ты пел уже очень громко и недоумевал, почему Элиз к тебе не присоединяется. На самом деле она не сказала вообще ни слова — даже после того как ты закончил. Тебе потребовалось совсем немного времени, чтобы покрыть своей грязью всех ее зверушек — кроликов, котов и хомяков.

— Увидимся, папа! — выкрикнула она, поворачивая за угол в сторону сада, когда ты заходил в дом. Ты отпустил ее руку задолго до конца песни — так легче махать руками в такт музыке.

Во время спартанского обеда — ни джина с тоником, ни вина, ни бренди в конце (по твоему предложению, чтобы убедить себя в том, что пить или не пить — для тебя нет никакой разницы) — ты сидел, улыбался и отпускал шутки. Много шуток. «Наказания» — сын и дочь — смотрели друг на друга, вы с женой смотрели друг на друга. Солнце светило ярко. Цвели цветы. Трава зеленела. «Наказания» росли, и тебе приходилось измерять их едва ли не каждые несколько минут. Мэри улыбалась; ты продолжал улыбаться и шутить.

Потом вы сидели в шезлонгах, ты не пил, и этого было достаточно, чтобы считать себя полностью при деле. Время от времени Мэри поглядывала на тебя, чтобы проверить, насколько ты старательно «работаешь» — на самом деле так и было. А когда ты ловил ее взгляд, она тебе улыбалась.

Мэри любит трудиться, у нее в саду все цветет. Через несколько дней, после того как вы переехали в этот дом, она начала выкладывать сад в форме буквы «Н»: две лужайки, обрамленные клумбами. С тех пор ей всегда удавалось, даже посреди зимы, иметь немного разноцветья на Н-образных клумбах. Когда один участок увядает, другой уже готов заменить его — что-то вроде эстафетной гонки с весной. Шесть весен наступило с момента переезда сюда, хотя и не без потерь во время сильных морозов. Но какой бы ни была погода, если надо — Мэри всегда была там, в перчатках и галошах. Неужели она верит, что если в какой-то момент на клумбах нет чего-то зеленого, то гонка проиграна и весь сад погиб?

— Ну, — Мэри подошла к тому месту, где ты сидел, — поможешь нам?

Ты улыбнулся и ответил, что тебе очень удобно, спасибо.

— Вспомни Святую Книгу, — предостерегающе произнес ты. — Шесть дней будешь трудиться и делать свою работу, но на седьмой…

— Не волнуйся, я просто хочу тебе кое-что показать. Тебе только нужно посмотреть и умилиться, какая я умница и какие у меня золотые руки. И все.

Не так уж много. Ты ответил, что будешь через несколько минут.

— Да ну же, давай сейчас, — продолжала уговаривать она.

— Что такое?

— Сюрприз. Пойдем!

Она потянулась к тебе, и, совершенно не подумав, ты грубо оттолкнул ее руки.

— Через несколько минут! — рявкнул ты. Потом, поняв, что натворил, ты повторил чуть нежнее:

— Я сейчас приду.

Ты улыбнулся и попробовал взять ее за руки. Мэри сделала шаг назад.

— Ублюдок! — тихо произнесла она.

— Что с тобой случилось? — требовательно спросил ты. Тон долгого страдания в этом невысказанном «сегодня» довольно безжалостно модулировал твой вопрос, в котором подразумевались шесть лет терпеливого понимания с твоей стороны и упорных капризов — с ее. Мэри разозлилась.

— Я ведь не многого прошу, правда? Несколько мгновений твоего бесценного безделья.

Затем, как ты и ожидал, она замолчала.

— Извини, Моррис.

— Все нормально, — ответил ты с утомленным великодушием. Ты улыбнулся бессильно, как обычно, потом продолжил: — Давай посмотрим на твой сюрприз, что ли?

Ты встал с кресла и, предложив ей руку, начал пробираться через лужайку к правому углу сада, где «наказания» уже копались в грядке. Мэри говорила что-то насчет того, что это хороший сюрприз, совершенная неожиданность, и что она…

Но тебе становилось все сложнее ее слышать. Как будто с момента, когда вы тронулись в путь, кто-то постепенно уменьшал громкость звука в саду.

Вы продолжали идти.

— Мэри! — выкрикнул ты и схватил ее за руку. Она обернулась на тебя. В твоем лице явно просматривалась паника. Все словно замедлило ход. Требовались усилия, чтобы переставлять ноги — одну за другой; ты почувствовал себя таким тяжелым, как будто давление воздуха или гравитация вдруг резко выросли.

Она что-то говорила тебе; ее губы шевелились, но ты ничего не слышал. Рука ее стала обхватывать тебя за талию — медленно, утомительно. Стало трудно дышать; каждый вздох — все более и более тяжкое усилие.

К тому времени когда вы дошли до «наказаний», ты уже сражался за каждую каплю воздуха. Медленно, очень медленно, дети повернулись к вам. Челка Тома неимоверно долго не ложилась на место. Чтобы дышать, тебе пришлось распустить галстук и расстегнуть верхние пуговицы рубашки.

Губы Мэри снова двигались. Ты попытался разобрать, что она говорит. Она показывала на клумбу, однако ты думал лишь о дыхании. Том и Элиз отодвинулись в сторону, чтобы ты мог лучше видеть.

Что-то там было в земле, в грязи, что-то, пытающееся зарыться назад в почву, подальше от солнечного света и воздуха.

Том поднял совок и деловито раскапывал землю, чтобы представить то, что там было, всеобщему вниманию.

А ты чувствовал, что вот-вот потеряешь сознание от недостатка кислорода.

Каждый раз, когда создание почти оказывалось на поверхности, почва вдруг медленным движением вновь обрушалась на него. Элиз тоже принялась копать, потом и Мэри.

У тебя больше не было сил еще раз набрать полные легкие воздуха. Ты повернулся и бросился к дому — задыхаясь, согнувшись почти пополам.

Коктейльный шкафчик был закрыт. Где же ключ?

Внутри, за стеклом, ты видел большую бутылку джина. Твои пальцы скользнули вдоль стеклянной плоскости; ты стоял на коленях, пытаясь открыть дверцу. Где же ключ?

Там было три бутылки: джин, бренди и водка. А ключа нет. Ты задыхался, борясь с позывами рвоты.

Мгновение спустя вкус джина напоминал жидкий кислород. Давление моментально исчезло, ты снова мог дышать. Будто в первые мгновения после того, как выныриваешь из воды, ты хватал воздух огромными глотками.

Затем ты обернулся и увидел входящую Мэри.

— О нет, Моррис! Нет! — выкрикнула она.

Но ты уже был настороже и отстранился от нее. Она не отнимет у тебя бутылку, по крайней мере сейчас.

Ты сделал еще глоток.

— Я умирал там, умирал, понимаешь? Мэри начала плакать.

— Мне нужно было выпить глоток, и все. Я не мог дышать, — добавил ты. — Теперь все хорошо.

— Глоток! — воскликнула она. — Моррис, ты выпил почти полбутылки. И на тебе везде кровь…

Она снова начала плакать.

Полбутылки? Нет, меньше. Хотя твои руки были в крови — ты разбил стекло коктейльного шкафчика.

«Наказания» последовали за ней и теперь стояли в проеме большого, от пола до потолка, французского окна.

— Мама вернется через минутку. — Мэри повернулась к ним. — Папа порезался. Сейчас мы промоем рану и наложим повязку.

Однако Элиз уже была в комнате. Она стояла в нескольких футах и пристально смотрела на тебя. Слишком испугалась, чтобы говорить?. — Я хотел пить, ведь так жарко, понимаешь? — объяснял ей ты.

Она продолжала смотреть на тебя. Молча. Ты хотел еще выпить — но не сейчас, пока она здесь стоит, не на фоне такой тишины. Если она повернется и уйдет, так и не сказав ни слова…