Демоны Боддеккера

— Они вовсе не склонялись перед тобой, Боддеккер, — возразила Хонникер из Расчетного отдела. — Они пытались избить тебя. А ты дал им сдачи — да так, что они получили хороший урок. Быть может, сегодня, не подчинившись их требованиям, ты спас семь чужих жизней.

Она снова поцеловала меня.

— Тогда сделай мне одолжение. Не давай раздуться от гордости — как бы штаны не лопнули.

Взгляд ее сообщил мне, что она не поняла метафоры.

— Все это низкопоклонство, что ты видела сегодня, оно же не ограничивается только горсткой болванов в дурацких прикидах. Заразило даже болванов во вполне деловых костюмах.

— И то верно.

Хонникер села и начала расстегивать блузку. Причем уже не дрожала, так что я понял: надо рассказывать побыстрее.

— Чай «Бостон Харбор», — произнес я. — Клиенты забраковали мой сценарий рекламного ролика.

— Стыд и срам!

Она сбросила блузку и потянулась к одеялу.

— Вернули его с кучей поправок. Я переработал сценарий, кое-какие замечания и правда были по делу, но большинство — чистая прихоть, из разряда тех, что предъявляют

просто потому, что имеют власть. Гризволд не хотел с ними ссориться. Ну как же, новые клиенты. Не стал даже защищать работу группы — слишком боялся потерять заказчиков.

Хонникер понимающе хмыкнула. Я услышал, как упали на пол ее туфельки.

— Так что я сдал компромиссный вариант, но они на него даже не взглянули. Заявили, им, мол, нужна совершенно новая концепция. Тогда я сказал Гризволду: передай им — пусть ищут себе совершенно новую группу.

Она извивалась, пытаясь стянуть что-то с плеч, но тут остановилась.

— И что дальше?

— Финней связался с ними и сказал, что я — тот, кто написал рекламу для «Наноклина». А сегодня утром Гризволд приходит ко мне в офис и говорит: «Бостон Харбор» решили вернуться к твоему первоначальному сценарию, без изменений.

— Подержи-ка, — попросила Хонникер из Расчетного отдела. Я протянул руки и через мгновение в них оказались атласные лямочки ее лифчика. — Ну и в чем тут соль?

— Соль в том, что компромиссный сценарий был лучше, потому что они выдвинули несколько вполне законных вопросов про место съемок. Но они предпочли исходный вариант, потому что его состряпал тот самый Боддеккер, который создал ролик, рекламирующий «Наноклин». Я стал пятисотфунтовой гориллой.

Хонникер, совершенно обнаженная, со всего маху взгромоздилась на меня.

— Ну ладно… тогда я — Джейн, — произнесла она. — А теперь заткнись и поцелуй меня, пока Тарзан не вернулся.

Почему-то на следующее утро мне было страшно идти на работу. И самое смешное, я не мог объяснить себе, чего так боюсь. На часах у меня не было никаких сообщений, предвещающих поступь рока. Все прочее, от продленного после недавних успехов проката «Их было десять» до нынешнего состояния рекламы «Бостон Харбор», шло ровно и гладко.

Единственной тучкой на безоблачном горизонте продолжала оставаться Бэйнбридж. Я еще не успел официально дать ей отставку, но думал, что и так все ясно — не я ли постоянно держусь в обществе Хонникер из Расчетного? Мне было решительно нечего делать с моим новым специалистом по лингвистике, если не считать наших профессиональных отношений.

Не лучший, конечно, способ разрулить ситуацию, я и сам знал, однако, учитывая склонность Бэйнбридж лить слезы по любому поводу, вышло все в общем-то к лучшему. Я списал ее со счетов и решил, что проблема утратила актуальность — ведь каждый божий день на неделе она заглядывала в мой офис «просто поболтать» и заставала там Хонникер, явившуюся с той же целью.

Скоро я выяснил, что сильно недооценивал серьезность ситуации. Судя по ходившим в агентстве слухам, Бэйнбридж ревностно несла факел с моим именем, терпеливо поджидая окончания интрижки с Хонникер из Расчетного — ну точь-в-точь верная женушка, пережидающая роман мужа с молоденькой дурочкой.

Как бы там ни было, Хонникер я ничего говорить не стал. Она знала о Бэйнбридж и ее чувствах ко мне, да к тому же была подсоединена к передающей сплетни сети Пембрук-Холла. Так что происходящее никак не представляло для нее тайны, но я чувствовал: упомянуть об этом вслух — значит в каком-то смысле предать наши отношения.

Кроме того, любое признание в страхе или неуверенности с моей стороны немедленно повлекло бы за собой повторение ночной атаки в стиле Джейн. А я, как бы ни был восприимчив к физическим чарам и талантам Хонникер из Расчетного отдела, все же хотел поспеть на работу вовремя.

Мы вместе добрались на велорикше к Пембрук-Холлу и поднялись на тридцать седьмой при помощи недавно завоеванного мной «ключа года». Вместо того чтобы там и расстаться, я пошел проводить Хонникер к ее кабинету на тридцать девятом. Мы обсуждали, не удастся ли взять Торка в ученики-курьеры и выучить его читать, как вдруг сверху, из лестничного проема, гулко донеслось мое имя:

— Боддеккер! Эй, Боддеккер, это ты? Я глянул на Хонникер.

— Гм… да?

Зазвучали быстрые шаги, и показался Черчилль.

— Боддеккер! Привет! Как здорово…

Один взгляд на Хонникер из Расчетного — а может, первый удар ее феромонов ближнего действия, — и он остановился, точно пораженный громом.

— Ух ты.

Забыв обо всем, бедняга так и стоял бы, бессмысленно таращась на мою спутницу, но я положил этому конец, представив их друг другу. Черчилль, вздрогнув, вышел из транса и повернул ко мне голову — медленно и с усилием, точно каждый мускул его шеи отчаянно сражался за то, чтобы оторвать хозяина от столь захватывающего зрелища.

— Я… я тут подумывал… — начал Черчилль сомнамбулически, однако, наконец поймав в поле зрения меня, зачастил: — В общем, я хотел бы написать кое-что для нашей группы. В смысле, конечно, для средств массовой информации пишет Апчерч, но мне пришло в голову сверстать что-то вроде книги о моей работе… Ну а для нее, само собой, нужен какой-то текст. Так я и подумал: а почему бы самому не попробовать, верно? Чем больше, тем веселее. И… гм… я не очень-то уверен в своих писательских талантах… то есть, в смысле, уж явно не твоего, Боддеккер, уровня, но был бы ужасно благодарен, если бы ты просмотрел взглядом знатока страничку-другую. Как считаешь, ты ведь мог бы оказать мне такую услугу, если бы я попросил?

— А ты просишь? — уточнил я. Он засмеялся.

— Да. Похоже на то.

— А Апчерч тебе с этим проектом не помогает?

— Ну… я не хочу, чтобы он знал, потому как занимаюсь этим на стороне. То есть это как раз не важно, потому что «старики» одобряют, когда ты работаешь над личным проектом, который стимулирует твои творческие способности, но Апчерч так любит критиканствовать…

— А я, по-твоему, не критиканствую?

— Я хочу, чтобы меня критиковали, а не критиканствовали, — сказал Черчилль.

Хотелось ответить напрямик — что на язык просилось, — однако я чувствовал, как глаза Хонникер из Расчетного отдела так и буравят мою спину.

— Когда что-нибудь наработаешь, дай знать. Если буду не слишком занят, обязательно взгляну.

Лицо Черчилля расплылось в широкой улыбке.

— Спасибо, Боддеккер, честное слово, огромное спасибо. Как что, сразу свистну.

И с этим он поковылял вниз по ступенькам. Я взял Хонникер под руку, и мы вместе начали подниматься на тридцать девятый.

— Почему тебя эта перспектива совсем не обрадовала? — спросила она.

— Апчерч вполне способен сам покритиковать его писания.

— Но он хочет узнать именно твое мнение.

— Он хочет узнать мнение пятисотфунтовой гориллы, — возразил я. Здесь мне ничего не грозило — заниматься сексом на лестнице было слабо даже Хонникер из Расчетного.

— Ну и что тут такого плохого? — осведомилась она.

— Ничего. Только я помню, как встретил его на лестнице месяц назад, когда «Наноклин» еще не прогремел, а я был просто-напросто одним из чернорабочих на потогонной творческой фабрике. Он меня и парой слов не удостоил.

— Может, он просто застенчив? — Хонникер попыталась подсластить свои слова улыбкой.