Страница 17 из 18
А я вот сижу тут в Монтане, описываю сплошь погоду, сплошь настоящие перемены или те, что угрожают сбыться, но не сбываются. Любопытно, описываю ли я при этом себя. Кажется, я в начале книги говорил, что это своего рода краткий географический календарь моего странствия по жизни.
И к тому же я последний, кто узнаёт о происходящем в моей жизни, но я подозреваю, может, так у всех и вера в самопостижение — просто иллюзия. Наверное, я заговорил как «Пророк» Джебрана.[7]
Одно сегодняшнее письмо — от моей дочери. Открытка на День отца. Дочери двадцать один год, живет на востоке. В том году вышла замуж, я не одобрил брака, и с тех пор мы общаемся натянуто. Я знаю, ей сильно досталось, но мне тоже досталось сильно, потому что я ее очень люблю. Просто нужно время, чтобы все решилось. Мы с ней были очень близки, пока она не вышла замуж. А теперь общаемся минимально и напряженно.
Может, надо мне было слегка уступить.
Не знаю.
Я по-прежнему не одобряю ее брака.
Неделю назад, в воскресенье, она звонила мне поздравить с Днем отца. Мы не общались с ноября. Не признали друг друга на Рождество, на мой день рождения и на ее. Похоже, телефон сейчас играет в моей жизни важную роль. То был малоприятный разговор. Мы обходили темы, которые в открытую, вероятно, сможем обсудить лишь через много лет.
Я чересчур углубился в детали насчет своего весеннего преподавания. Минут пятнадцать она терпеливо слушала, наверняка скучая. Потом рассказала, чем занимается, о некоторых вещах не поминая, некоторые обходя.
Я-то по правде скучал, хотя ее истории хватило всего нескольких минут.
Потом наконец мы закрасили пустоту, отведенную под телефонный звонок на День отца и наш первый разговор с ноября, почти за восемь месяцев, и настало время одному из нас вешать трубку.
Помимо прочего, мы не говорили о том, когда опять увидимся. Она знала, что я не хочу ее видеть в ближайшем или дальнейшем будущем вместе с мужем — и в Нью-Йорке, и здесь, в Монтане. Я не могу пригласить ее, выйдет неловко: приезд ее мужа мы опустим.
Я положил начало концу разговора, сказав:
— Ну ладно, мы, кажется, и так уже кучу твоих денег потратили.
— Наверное, — ответила она.
Теперь секундомер отсчитывал последнюю минуту нашего первого разговора за восемь месяцев. Наступила пауза, и еще несколько секунд мгновенно высохли спиртовой протиркой.
А вопрос — когда мы опять увидимся? — болтался среди электронов меж одиноким телефоном в Монтане и столицей американской энергетики Нью-Йорком.
Наконец она сказала:
— Надо бы нам как-нибудь пообедать.
Я ответил, что, может, окажусь в Нью-Йорке где-то в декабре или позже, в следующем году, может весной. Меня пригласили во Францию, и по дороге туда или обратно я наверняка остановлюсь в Нью-Йорке. Может, пересечемся, если наши планы совпадут.
Мы быстро закончили разговор.
Я ужасно разнервничался. Лучше бы она вообще не звонила.
Я смотрел на телефон, меня вновь обвел вокруг пальца этот странный, столь далекий от природы инструмент. Никогда не встречал в природе ничего похожего на телефон. Облака, цветы, скалы — ничто не напоминает телефон.
Не знаю, что будет между нами с дочерью. Я перекопал возможности, точно археолог. Эти руины озадачивают меня и терзают. Но у меня ни малейшего представления о том, как их каталогизировать, в каком музее они закончат свои дни, только ли начались раскопки или уже завершились.
28 июня 1982 года продолжается…
Я только знаю, что нет ничего разрушительнее, отчаяннее и чудовищно глупее семейных распрей, но так трудно добиться объективности, устроить перемирие и вернуть на землю согласие.
Я столько раз видел, как семейная вражда лесным пожаром выгорала из контекста, и в итоге весь пейзаж — сплошной пепел.
А потом?
Наверное, пора прерваться. Пожалуй, выпью вина и чуток погуляю. Прямо у сарая — старая, заброшенная бывшая машина. Я иногда люблю сидеть на капоте, будто на диване, прислонившись к ветровому стеклу, смотреть на снежные горы в нескольких милях к востоку.
Пожалуй, так я и сделаю — посмотрю на тишину горных снегов, что через пару дней проревут в ручье мимо дома.
Да, отличная идея.
Идея оказалась не ахти, потому что температура — под восемьдесят градусов, солнце палит над машиной, прямо поджаривает ее на летнем дне.
Раскаленная, сидеть почти невыносимо, но я все равно пару-тройку минут диванно посидел, а потом сообразил, что не надел ни шляпы, ни рубашки с длинным рукавом, а поскольку я очень светлый, на такой высоте — около пяти тысяч футов — я быстро изжарюсь живьем вместе с машиной, так что я вернулся.
Разум для некоторых вещей полезен — их не чертовски много, но пара-тройка наберется. Уходя к машине, я выпил бокал вина, как и говорил: перерыв на пятиминутку монтанской природы. Вот я почувствовал, как что-то слабо ползет по руке, — той, в которой нету авторучки, — и увидел очень-очень-очень крохотного рыжего паучка, пробирающегося на верхушку волоса.
Я очень блондинисто волосат. Порой женщины мне сообщали, что их сексуально привлекает шерсть на моем теле. Нужно ли говорить, что для меня это непостижимо.
Паучок сейчас отдыхает на одном особенно длинном светлом волоске. Я не двигал рукой с тех пор, как обнаружил паучка, поскольку не требовалось перевернуть страницу. Он завис на мне, как я на этой странице, но скоро мне ее переворачивать, у меня место кончается. Куда, блядь, паучок думает, его занесло? Он, можно сказать, отдыхает. Не исключено, что планирует паутину сплести и поселиться у меня на руке на веки вечные.
Ладно, вот я перевернул страницу, двинул рукой, а ему до лампочки. Может, он думает, я ветка, а когда шевелюсь — это просто ветер дует?
Он теперь очень неподвижен, свернулся на кончике волоска.
Я считаю, он уснул.
А, нет, проснулся и давай метаться по округе — то есть, так случилось, по моей руке. Как вы, вероятно, уже догадались, меня от пауков не тошнит.
Он жуть какой маленький. Примерно вчетверо больше точки. Да черт возьми, он паутину плетет! Пожалуй, с меня довольно. Не бояться пауков — одно дело, но плести паутину и собираться на мне жить совсем другое.
Избавлюсь-ка я от парнишки.
Вот сойду с веранды и сдую его с руки. Пусть другое место себе ищет. Налицо один из тех случаев, когда предупреждение о выселении за месяц необязательно.
Желаю ему всяческих удач и сдуваю с руки в траву на заднем дворе — жилплощадь явно получше моей руки. А то угнездится на руке — может, еще парочка насекомых с две точки размером в паутине, — и первый же мой душ станет для него непоправимым переживанием.
Так на чем я остановился перед тем, как заметил, что на мне селится паук? Ах да, налив себе вина, я не пошел прямо к машине. Я сходил к соседнему дому — глянуть, не вернулись ли соседи из месячной поездки на восток. Они звонили человеку, присматривающему за домом, и сказали, что выехали на машине из Чикаго вчера утром и сегодня возвратятся.
В общем, выпив вина, я сходил к ним, а там ни души. Они еще не вернулись из Чикаго, а тот человек, что напоил меня водкой, тоже куда-то подевался, поэтому я отправился домой, задержавшись на мосту через ручей и поглядев, как внизу ревет припудренный водою снег.
Не помню, я ту небольшую прогулку упоминал в первый раз? Вообще, это не очень важно. Потом я вернулся к жареной машине, сел и стал смотреть на горы. Я особенно сосредоточился на двух горах, где снег обрамлен деревьями, и валунами, и синим небом.
Я смотрел на снег, что вскоре выскажется вниз по ручью. Интересно, думал я, он вообще представляет себе, что его ждет: ему предстоит сплавляться до Мексиканского залива, скоро он станет Пайн-Криком, а потом частью Йеллоустоуна, что вольется в Миссури, а потом в Миссисипи, потечет мимо Натчеза и в конце концов запахи креольской кухни поплывут над его ко всему уже привычными водяными ноздрями.
7
Джебран Халиль Джебран (1883–1931) — ливанский писатель и художник. «Пророк» — его книга притч, опубликованная в США в 1923 г.