Страница 94 из 107
Всеволод Ярославич, как был в походной одежде, ринулся на женскую половину дворца, дабы самому удостовериться в правдивости сказанного.
Огнищанин не солгал. Кунигунда и Ростислав действительно пребывали на ложе, когда пред ними предстал разгневанный Всеволод Ярославич.
Великий князь разразился длинной тирадой по поводу женской развращённости и сыновней непочтительности. Однако гневный тон вдруг перешёл в нечленораздельный хрип, после чего к ужасу застигнутых врасплох любовников и слуг Всеволод Ярославич страшно побледнел и без чувств рухнул на мозаичный пол.
Прибежавшие лекари кое-как привели великого князя в чувство. Однако разговаривать он не мог: отнялся язык.
Киевская знать была в смятении. Все решили, что Всеволод Ярославич долго не протянет. Среди бояр и купцов образовались две группы: одна выступала за то, чтобы киевский стол достался Владимиру Всеволодовичу; другая ратовала за то, чтобы великим князем стал Святополк Изяславич. В Новгород и Смоленск были отправлены гонцы.
Вскоре Святополк и Владимир прибыли в Киев, причём оба с дружиной.
На двадцатый день после злосчастного обморока ко Всеволоду Ярославичу вернулась речь. Первой фразой, произнесённой им после долгого безмолвия, был вопрос: «Где Кунигунда?»
Слуги привели Кунигунду к постели больного. Вид Всеволода Ярославича с глубоко запавшими глазами и обострившимися скулами вызвал слезы у девушки. Она, стоя на коленях, принялась просить прощения у великого князя. В знак примирения Всеволод Ярославич протянул Кунигунде слабую руку.
Впоследствии лекари говорили втихомолку, что одно присутствие немки в опочивальне действует на больного лучше всяких лекарств. Самый опытный из лекарей заметил, что другого такого обморока Всеволод Ярославич не переживёт.
Видя, что великий князь пошёл на поправку, Святополк Изяславич уехал обратно в Новгород. Владимир задержался, дабы подождать полного выздоровления отца. Прежде всего Владимир спровадил в Переяславль своего сводного брата Ростислава, строго-настрого запретив ему показываться в Киеве.
Княгиня Анна, мать Ростислава, с самого начала не приветствовала сближение сына с дочерью графини Розамунды. Анна обещала Владимиру извещать его обо всех намерениях строптивого Ростислава, которому даже смерть отца казалась благом: ему удалось бы быть с Кунигундой.
Однако Владимира больше беспокоил не Ростислав, а Ростиславичи и поляки, которые вовсю бряцали оружием. Лишь надвигающаяся зима удержала их от очередного вторжения на Волынь.
Глава двадцатая. СДЕЛКА.
Всеволод Ярославич сдержал своё обещание. В течение пяти лет под власть Олега перешла большая часть черниговских владений на Руси. В связи с этим Давыду пришлось перебраться из Ростова в Новгород-Северский, а Ярославу перейти из Вышгорода в затерянный в вятских лесах Муром. Теперь под властью братьев Святославичей находился Окский торговый путь и путь по Дону до Хазарского моря.
Во время встречи братьев в Новгороде-Северском Давыд не скрывал своего злорадства:
- Трепещет великий князь! Перед тобой трепещет, брат. - Давыд подмигнул Олегу. - Припугни его, он тебе и Чернигов отдаст. Кончилось времечко Всеволода Ярославича, ныне наше время пришло. Станем властителями Руси от Волги до Днепра!
- Говорят, Всеволод Ярославич хворый совсем, - молвил Ярослав. - Ему о душе пора думать. Поэтому надо бы вытребовать Чернигов у дядюшки, покуда он в здравом рассудке. Не ровен час помрёт, тогда Владимир нам без боя Чернигов не отдаст. А он воитель храбрый!
Олег слушал братьев, стараясь не показывать, как неприятны ему эти разговоры. В кои-то веки ему удалось выбраться на Русь, вдохнуть воздух Родины, напитанный весенним цветением садов и трав, услышать родную северскую речь. Не успел Олег нарадоваться всему этому, - почитай восемь лет не был на Руси! - а братья его уже омрачили настроение, наговаривая злыми языками на великого князя. Знают они, что путь Олега лежит в Киев, где предстоит встреча со Всеволодом Ярославичем, дабы заключить новый ряд. Отсюда стремление внушить Олегу, что дядя ныне слаб, поэтому его можно одолеть и без войны.
Слабость Всеволода Ярославича Давыду и Ярославу прежде всего виделась в том, что Ростиславичи не изъявляли ему свою покорность, как полагалось по княжеской лествице, а победить упрямых братьев силой он не мог. Не смог победить и непокорного полоцкого князя. И теперь, если поляки вновь затеют войну за червенские города, то самое лучшее, полагали Давыд и Ярослав, это помогать полякам, а не великому князю.
- Всеволод Ярославич немало нам зла сделал, за это мстить полагается, - зло молвил Давыд, глядя в глаза Олегу. - Надеюсь ты не забыл, как погибли наши братья Глеб и Роман?
- И за Бориса Вячеславича отомстить надо, - вставил Ярослав.
- Не пойму я тебя, брат, - сказал Олег, обращаясь к Ярославу. - Ведь ты собираешься взять в жены дочь Всеволода Ярославича. Неужто тебе не жаль своего будущего тестя?
Ярослав нахмурился, помрачнел.
- Расстроилась помолвка, - пояснил Давыд. - Митрополит запрет наложил. Мол, двоюродных брата и сестру сочетать браком нельзя, не по-христиански это.
Олег понимающе покивал головой. Всего на два дня задержался он в Новгороде-Северском, затем двинулся дальше вдоль реки Десны ко граду Чернигову. На пути у него не раз щемило сердце от здесь пережитого. В этих холмистых краях, ещё когда был жив отец, Олегу в составе черниговской дружины довелось участвовать в преследовании половецкой орды хана Шарукана. В этих знакомых местах Олег вместе с Борисом Вячеславичем спешно собирали пешую рать за несколько дней до роковой битвы у Нежатиной Нивы. По этим светлым лиственным лесам князь уходил с остатками дружины и телом Бориса ко граду Путивлю, что на Сейме-реке.
В Чернигове Олег встретился с Владимиром и его женой Гитой. Гита особенно старалась, чтобы между её супругом и Олегом не промелькнуло и тени отчуждения. Владимир в своё время принимал участие в сожжении Чернигова, а в битве при Нежатиной Ниве именно приведённые Олегом касоги перебили так много Владимировых дружинников. Сам Владимир в той сече был ранен стрелой в ногу.
После жестокой межкняжеской распри Чернигов был отстроен заново. И хотя городские улицы и переулки пролегали там же, где и раньше, придирчивый глаз Олега подметил много новшеств.
Все Предгородье, сплошь и рядом застроенное домами из свежеотёсанных брёвен, выглядело уже не таким, каким запомнился Олегу этот самый обширный квартал Чернигова. И ремесленное предместье за речкой Стриженые ныне было совсем другим. Олег словно очутился в другом городе, где не бывал раньше. И только в Окольном Граде и в Детинце все оставалось по-прежнему. Так же гордо возносился к небу главный купол белокаменного Спасо-Преображенского собора. И княжеский дворец из белого камня все так же радовал глаз фигурными изразцами на стенах между узкими закруглёнными кверху окнами, блестевшими на солнце ячейками из разноцветного венецианского стекла.
Олег задумчиво бродил по широкому княжескому двору, окружённому конюшнями, кузницей, баней и другими строениями. Здесь все дышало памятью о днях юности. Даже видневшиеся за высоким тыном терема бояр, потемневшие от времени, были неразрывны с его молодостью. Находясь в плену на чужбине, Олег вспоминал эти терема такими, какими видел их из окна своей опочивальни. И сад, засаженный вишнёвыми и яблоневыми деревьями, очень много значил для него, ибо примыкал к женской половине дворца. Летними вечерами, притаившись в тени деревьев, Олег ещё будучи подростком любил слушать, как поёт грустные саксонские баллады у раскрытого окна его мачеха.
Олег во власти печальных дум долго бродил в саду по прошлогодней опавшей листве.
Здесь его нашёл Владимир, сообщивший, что ко княжескому дворцу пришла большая толпа черниговцев.
- Желают видеть тебя, брат. Я распорядился пропустить бояр на подворье, а чёрный люд оставить за воротами. Этих смутьянов впускать в Детинец опасно.