Страница 92 из 107
Но то ли Розамунда, расхваливая Кунигунду, перешла меру допустимого, то ли Всеволод Ярославич вдруг на старости лет лишился разума от красоты девушки. Случилось непредвиденное: и великий князь и его младший сын оба воспылали сильной страстью к Кунигунде.
Неопытную Кунигунду внимание к ней со стороны юного княжича и далеко не молодого великого князя привело в смятение: оба ждали от неё именно тех проявлений симпатии, которые рано или поздно сводят на одном ложе мужчину и женщину. Розамунда же считала случившееся великой удачей. Она постоянно твердила дочери, чтобы та не скупилась на улыбки и старому князю и его юному сыну.
- Став женой Ростислава, ты станешь переяславской княгиней, - твердила Розамунда, - а став любовницей Всеволода Ярославича, ты обретёшь ни с чем не сравнимое могущество. Только вдумайся в это!
Однако Кунигунда не собиралась вдумываться. Ей претила сама мысль о близости со стариком, каким бы могуществом он ни обладал.
- Я желаю добропорядочного замужества, матушка, - отвечала Кунигунда, - ты же толкаешь меня в разврат! Это постыдно и греховно! Если ты не блюдёшь свое тело, то я своё блюду.
Такие речи в конце концов разозлили Розамунду, которая решилась не просто унизить дочь, но наказать её. Больше всего Розамунду выводило из себя то, что обожаемая дочь посмела сравнить мать с блудницей! Как будто она делит ложе со Всеволодом Ярославичем из любви к нему, а не из желания добиться счастья для своей капризной и неблагодарной дочери.
«Что ж, - мстительно думала Розамунда, - я отучу тебя от капризов, милая моя. Я заставлю тебя испить из той же чаши, из которой пью сама, не жалуясь и не ропща».
Однажды Розамунда вдруг объявила дочери: Всеволод Ярославич передумал женить на ней своего младшего сына.
- Похоже, великий князь подыскал Ростиславу невесту в державе ромеев, - добавила она.
После сказанного матерью девушке показалось, будто у неё земля уходит из-под ног. Кунигунде, жившей последние месяцы с ощущением близкого счастья, надеявшейся и верившей в то, что Ростислав станет ей мужем, хотелось плакать от обиды и отчаяния. Прекрасный замок её мечты рушился на глазах!
- Неужели ничего нельзя сделать, матушка? - спросила Кунигунда, чуть не плача.
- Наверно, и можно что-нибудь сделать, дочь моя. Голько для этого, боюсь, придётся переступить через греховное и постыдное, - нарочито медленно проговорила Розамунда. - Ежели ты снизойдёшь до великого князя и ляжешь с ним в постель да сделаешь это не единожды, тогда, быть может, Всеволод Ярославич и пожелает выдать тебя за Ростислава, дабы не потерять такую красивую наложницу. Решай сама, дочь моя. Мне после твоих упрёков делить ложе со стариком нет охоты.
Кунигунда принялась целовать у матери руки и просить прощения за сказанное сгоряча. Она умоляла её уговорить, задобрить великого князя, вырвать у него согласие на брак.
- Матушка, ведь ты же умеешь повелевать мужчинами, когда захочешь, - Кунигунда стала перед матерью на колени.
- Когда захочу, - сделала ударение Розамунда, - а я ныне не хочу. Я решила блюсти своё тело, дочь моя.
Ни слезы, ни мольбы дочери не разжалобили графиню, которая в мести была так же тверда, как и в любом другом деле.
Тогда Кунигунда решилась на отчаянный шаг. Она вознамерилась уговорить Ростислава тайно обвенчаться с нею в какой-нибудь церкви за пределами Киева. Однако на беду Ростислав уехал по какой-то надобности в Переяславль. Этот внезапный отъезд только укрепил Кунигунду в её опасениях: великий князь своими происками старается разлучить с нею своего младшего сына.
В отчаянии Кунигунда сказала матери, что согласна лечь в постель с великим князем, согласна на все ради Ростислава.
- Но это же греховно и постыдно, дочь моя, - с язвительной усмешкой заметила Розамунда.
Кунигунда ничего не ответила на этот упрёк, чувствуя недоброжелательность к себе. Она и хотела бы возненавидеть мать, но не могла.
Розамунда свела на ложе свою дочь и Всеволода Ярославича с умением опытной искусительницы. Сначала графиня подстроила так, что великий князь смог подглядеть за обнажённой девушкой, совершавшей вечернее омовение в большом ушате у себя в опочивальне. Затем Кунигунда вместе с матерью несколько дней кряду ходили по пятам за великим князем, упрашивая его наказать Ростиславичей за убийство Ярополка. Когда же Всеволод Ярославич наконец объявил, что начнёт против братьев войну, Кунигунда, якобы в порыве признательности, пожелала сойтись с великим князем на ложе.
В постели девушка вела себя так, как ей велела мать, имевшая возможность хорошо изучить сластолюбивые наклонности Всеволода. Ночь, проведённая с Кунигундой, показалась ему сплошным потоком непередаваемых ощущений. Великий князь будто обрёл вторую молодость. И хотя придворный лекарь предостерёг Всеволода Ярославича, что в его возрасте подобные излишества до добра не доведут, тот был глух к этим словам. Великий князь рвался-вновь и вновь на ложе с Кунигундой. Розамунде с немалым трудом удалось не допустить этого, ибо она видела, каких душевных сил стоило дочери преодолеть отвращение к старому князю и отдаться ему.
Розамунда сказала Всеволоду Ярославичу, что его ждут новые ласки красавицы, если он исполнит своё обещание и сурово накажет дерзких Ростиславичей.
В предвкушении новых наслаждений Всеволод Ярославич сам повёл полки в юго-западную Русь. Воеводы недоумевали, глядя, как великий князь, забыв про свои года и седую бороду, лихо гарцует на коне впереди марширующих походным порядком колонн. Подобного ратного рвения никто не замечал за Всеволодом Ярославичем и во времена, когда тот был моложе и здоровее. Было непонятно, что произошло с великим князем, отчего ему не терпится вступить в битву с Ростиславичами.
У города Перемиля киевские полки соединились с войском Давыда Игоревича, который горел желанием отнять у Ростиславичей города Бужеск и Броды.
Братья, узнав, что на них идёт войной сам великий князь, попытались сначала договориться миром. От Ростиславичей в Перемиль прибыли послы. Они были заранее на все согласны за исключением одного - послы наотрез отказывались признавать причастность Рюрика к убийству Ярополка. Свидетельство жены Володаря послы называли просто бабьими сплетнями, обращать внимание на которые великому князю никак не пристало.
Всеволод Ярославич, видя несговорчивость послов, прервал переговоры, сказав: даже у ангелов небесных иссякло терпение взирать на вызывающую дерзость Ростиславичей.
Сначала великий князь взял приступом Броды и Бужеск, потом осадил Звенигород. К этому городу от Перемышля, Галича и Теребовля спешно двигались полки Ростиславичей, возлагавших надежды на своё единство и на то, что со Всеволодом Ярославичем не было его старшего сына, ратолюбивого Владимира. Давыда братья не опасались.
(О той битве под Звенигородом летописец сообщает скупо, видимо, не желая умалять величие Всеволода Ярославича, начавшего войну с Ростиславичами с успешного взятия двух городов.
«Сошлись две враждебные рати в чистый четверг в четвёртый день Петрова поста, словно в память об убиенном князе Ярополке Изяславиче, носившем в христианстве имя Пётр, - написал летописец. - Крепко стояли в сече волыняне и киевляне. И пособил Господь Всеволоду Ярославичу обратить вспять дружины Рюрика и Володаря. И увлеклись преследованием киевляне, расстроив ряды свои. А затаившийся до поры Василько Ростиславич со своим конным полком обрушился на киевлян, чаявших себя победителями, и много воев погубил, и бояр, и воевод, и Всеволодовых любимцев… И вновь пособил Господь Всеволоду Ярославичу, наслав на землю сильный ливень, будто потоп случился. Этот ливень избавил Всеволода Ярославича от злой участи побеждённого и заодно не дал Ростиславичам считать себя победителями»).
Как бы там ни было, но Ростиславичи полагали: в сражении под Звенигородом они взяли верх над великим князем. Во всяком случае, Всеволод Ярославич, оставив Звенигород, повёл полки прямо на Галич.