Кровь боярина Кучки

- Мои книги не знают средства от вашей жабы. У нас в Византии эта сыпная болезнь имеет иное течение. Надо молиться Богу…

Кутырь от больного шёл прямо к иконостасу в своих покоях. Род научился молиться не менее истово, не оставляя надежду и на зелье из жабной травы.

На шестой день болезни произошли два важных события.

Иван Гюргич встретил своего пользователя улыбкой, просиявшей, как солнце после длительного ненастья:

- Мне лучше.

Сыпь стала блекнуть. Понизился жар.

А второе событие - шум за окном. В повалушу, забыв о запрете входить к больному, вбежал Полиен:

- Латники! Тысяча латников! Белозерская тысяча нашего государя Гюргия!

Выпроводив Полиена, Род отлучился узнать подробности.

Во дворе было людно. Сновала челядь. Прошли несколько шлемоносцев-бородачей, сверкая огненными кольчугами. Белозерские латники! Отборные вой Гюргия Суздальского. Ну, теперь берегись, Давыдовичи!

- Э-ге-ге-гей! - раздался давно когда-то знакомый бас, - Да не попал ли я на тот свет? Тут мертвецы разгуливают живьём!

Жёсткая, коротко стриженная бородка напомнила самого Гюргия. Да это ж его ближайший боярин Короб Якун, знаток вин и яств, большой охотник застолий.

- А ведь ты приёмный сын Кучки Пётр! Тебя, я слышал, бродники порешили.

- Настоящее моё имя Род, - отвечал Коробу как бы воскресший из мёртвых. - Взаправду я сын боярина Жилотуга.

- Э, не время сейчас углубляться в истину, - обнял его Короб. - Рад видеть тебя живым.

- И я ох как рад видеть тебя, боярин, - увёртывался Род от объятий, остерегаясь своей заразности. - Только что от князя Ивана. Он выздоравливает.

- Наслышан уж, - басил Короб, - жаль, не будет его нынче на пиру. А твоё место по-прежнему рядом со мной, запомни!

При встрече с Якуном Коробом юноша держал на уме не кучковский пир, а мосткворецкую казнь.

- Скажи, боярин, нынешней зимой имал ли ты по княжескому изволу ростовского епископа Феодорца?

- Имал этого еретика. А что? - удивился Короб.

- Не на Мосткве ли реке? Не в час ли казни волхва Букала? - задыхался Род, страшась услышать ответ.

- Да, он как раз лесовика-язычника сажал в воду. Хотя и оттепель была, да старец в студёной проруби мигом отошёл в иной мир.

Род ухватился за коновязь, чтобы не упасть.

- Что с тобой, парень? - испугался боярин. - На тебе лица нет. Кто тебе сказывал о еретике-епископе и о лесовике-волхве?

- Ни… никто. То есть… я не помню, - лепетал Род, - А что было после с Феодорцем?

- Перед тем он в довершение своих злодейств запер храмы во Владимире. Вот князь Андрей и внял жалобам христианским. После по приговору митрополита еретику усекли язык, отрубили правую руку, выкололи глаза, прежде чем казнить смертью. И поделом: ведь он хулил Богоматерь!

- Стало быть, отомщён мой отец Букал, - трепетно прошептал юноша.

- Что ты бормочешь? - спросил Якун.

- Рядом с тобой сяду… как в Кучкове… на пиру, - поднял голову Род.

- Ну, добро. Повечер увидимся, - махнул рукой удалой боярин.

Однако повечер им увидеться не пришлось. Ольгович на радостях решил попировать вдоволь, потому Род всю ночь оставался с Иваном Гюргичем. Жар покинул князя, сыпь почти исчезла. Пришлось трижды менять сгоревший фитиль в светце, и сызнова оба начинали мечтать о предстоящих двух свадьбах в сиятельном граде Суздале. Больной мечтатель млел от радости, здоровый старался не показывать грусти.

- Представь, друже, - ворковал князь. - В нашем горьком отступлении есть одна услада: с каждым покинутым городом мы становимся ближе к дому, к родному Суздалю. Твоя Улита уж не за тридевять земель, а почти рядом. Я, едва встану, вернусь в Облазню, заберу дочь кузнеца, сделаю её княгиней. Пора мне остепениться. Только ты о происхождении Русаны - никому ни гугу! Будем охранять наши тайны. Кажется, я отсюда вижу, как она выздоравливает… А ведь я полюбил её без сурьмы на бровях, без румян на щеках.

Род согласно кивал, явственно слыша причет и вопли, видя гроб на столе в пятистенке кузнеца. Назойливые речи князя Ивана о Русане удивляли и страшили его.

К утру в повалушу заглянул Владимир Святославич, изгнанник муромский:

- Хочу попрощаться с вами. Вот-вот запрягут коней, и мы с боярином Коробом поспешим в град Москов, бывшее Кучково. Благовольный князь Суздальский ждёт меня, чтобы посадить на столе рязанском. На голову разбитый окаянный мой дядя Ростислав бежал к половецкому хану Алтуку.

- Рад я за тебя, брат, - живо откликнулся князь Иван, - Издали благословляю тебя. Будь счастлив.

Ох, помозибо, брат. Издали обнимаю тебя по- родственному, - сжал руки и потряс ими новый князь Рязанский. - А твоё, боярин, предсказание сбылось, - улыбнулся он Роду. - Выйди на чуток из повалуши. Есть что передать тебе.

Когда вышли, новоиспечённый властелин Рязани, изменясь в лице, истиха сказал:

- В доме у Ольговича измена. На пиру Берладник с ножом к горлу приставал к хозяину: дескать, вот Белозерская тысяча пришла, и Иван Гюргич тянет на поправку, надо без промешки вдарить по Давыдовичам, возвратить утерянное. А Ольгович ни в какую: «Князь Иван поправится, тогда пойду». Сразу пир - на слом. Боярин Якун Короб прежде времени покинул стол. Святослав Ольгович удалился в свою ложню. Все бы пустяки, да этот объюродевший Берладник после общего ухода повязал хозяйскую охрану, занял дом своей дружиной, прямиком пошёл в покои государя. Меня слушать не всхотел. «Ежели, - говорит, - применишь силу, князю Северскому - карачун! Он обманщик и предатель!» Я пытался помешать ему, да меня из дому выкинули вон. У него же не дружина, а ватага бродников!

Род недолго размышлял:

- Скажи Ивану, будто отлучусь в задец. Сам побудь за дверью. Чуть что, кликнешь Полиена. Я недолго.

Проводил его дрожащий шёпот:

- Берегись, любезный Род!

Даже чёрный ход наверх, в покои Северского князя, был под стражей.

- Ты куда? Пускать не велено!

Род взял стражника выше локтя. Меч выпал из его руки.

- С кем связываешься? - испугался второй стражник. - Это же ведун! Напустит корчету…

Род по ступеням птицей взлетел в сени, рванул дверь в княжеский покой.

Иван Берладник считал деньги на столе.

- Все верно. Двести гривен серебром, шесть фунтов золотом. Я ухожу…

- Позор! Измена! Бог покарает тебя, брат неблагодарный! - причитал Ольгович.

- Иван, верни чужое, - велел Род.

Берладник поднял голову и отшатнулся:

- Ты?.. Кто тебя впустил?

- Верни, - повторил Род. - Иначе слишком мало лет пройдёт, как ты умрёшь.

Изгой отдёрнул руки от рыжих слитков, белых гривен и попятился к двери.

- Пусть забирает, - простонал ограбленный, - Пусть поскорей уходит…

Род отвернулся от стола:

- Воля твоя.

Он слышал, как Берладник сгрёб металл и хлопнул дверью.

- Силой взял! - пыхтел кутырь, - К Ростиславу-Михаилу побежит в Смоленск. Скиталец он и есть скиталец!

- Жизнь в мошне не страшно потерять, - бормотал Род, - Жизнь в твоём теле - вот что главное… Ну, я вернусь к больному, государь. Тебе уже ничто не угрожает.

- Коли б не ты, быть бы мне убиту, - сыпал князь благодарными словами. - Взъярился, аки пардус…

Дружинников Берладника не стало в доме и вокруг него. Но у дверей подклета выросла тень и заступила путь.

- Клянёшь меня? - прозвучал голос Ивана Ростиславича.

Род тяжело вздохнул:

- Впусти к болящему.

- Ты думаешь, легко было решиться на такое? - стонал Берладник, - Посулы - ложь. Дружина в ропоте. Боюсь остаться вновь один как перст.

- Страх гонит тебя в стан врагов, - заметил Род.

- Нет, Ростислав Смоленский нам не враг, - захлёбываясь, произнёс Берладник. - Он никому не враг. Он промеж двух сторон.

- Коли попадёшь меж двух сторон, вскорости к одной прибьёшься, - напомнил Род.

- Ах, эти Рюриковичи так переплелись, - дышал недавним пиршеством Иван. - Кто нынче друг, тот завтра враг…

- Я к вашей родове не отношусь, - неодолимо отстранил Берладника теряющий терпение боярич. - Пусти…