Страница 57 из 144
- Сойдёмся с врагами лицом к лицу, не станем отсиживаться за стенами, - витийствовал воевода.
- Я не так мыслю, - тихо сказал Иван Гюргич Суздальский. Его скуластое лицо, менее половецкое, чем у Андрея, осветилось смущённой улыбкой. - Я среди вас новик, здешнего положенья не ведаю, но скажу: ежели засада[293] крепка и припасов довольно, не разумнее ли отсидеться, покуда не подоспеет мой отец? И град сохраним, и воинство. А выйдем за стены на авось - все потеряем враз. На нас время трудится, на них - сила.
- А я бы поставил военное счастье на кон! - пылко вскочил ещё не старый боярин Андрей Лазоревич.
- И я! И я! - ухарски взмахнул кулаком боярин Дмитрий Жирославич.
Оба похожи, как близнецы: русые бороды лопатой, русые волосы в два крыла. Оба, что называется, в теле да ещё преисполнены боевого духа.
- Мы тут не костари, не в зернь играем, - вежливо улыбнулся Иван Гюргич.
- Не взыщи за мою погрубину, княже, - вновь выставился Внезд. - Сдаётся мне, преизлиха ты робок не по летам.
Иван вспыхнул, но смолчал.
За него отозвался другой Иван, изгой галицкий, Берладник.
- Дело не в робости, а в уме, - коротко бросил он.
Род даже удивился: вчера был завистником суздальцу, сегодня пособник.
Обмякший в главном кресле кутырь, как бы очнувшись от тяжких дум, поднял голову.
- Не защитит Господь града, не защитит ни стража, ни ограда, - звучно вымолвил Ольгович. И приговорил: - Не свариться[294] нам надобно в сей грозный час, а соглашаться. Ты, гость моего сердца, Иван Гюргич, защищай со своей дружиной Курские ворота. А вы, бояре, Дмитрий Жирославич, Андрей Лазоревич, коли рвётесь в бой, идите из Черниговских ворот и покажите ад Давыдовичам.
Оба боярина от оказанной чести нетерпеливо заёрзали на скамьях.
- И тебя, Родислав Гюрятич, с долгощельцами твоими придаю в пособ сим храбрым боярам.
Роду бы молча склонить голову, но он вынудил себя встать.
- Не меня ты предаёшь, государь, - играя словами, заметил юноша, - Ты этим приказом предаёшь часть воинства своего. А оно и без того бедно. Ты не внемлешь разумным речам Ивана Ростиславича и Ивана Гюргича, тебе ближе показная прыть Внезда, шаткого на язык. Что же касается двух почтенных бояр, - Род тяжело вздохнул, - смерть-косариха так и глядит на меня из их воистых очей. Она уж там поселилась. И не мне с моими долгощельскими паличниками, вооружёнными скудным ослопьем[295], спасти их от этой смерти. - Род опустился на скамью и сотворил в думной палате жуткую тишину.
- Дерзок ты, дерзок, - глухо выдавил из себя Святослав Ольгович. - Кабы не заслуги твои в Чернигове да и прежде, не простил бы я такой дерзости. А приказ мой все же исполни. И бояр моих не стращай смертью-косарихой, провидец! А ты, Внезд, - повысил князь голос, глянув на воеводу, - поройся в своих закромах, окольчужь да вооружи долгощельских воинов влепоту. - И Ольгович поднялся: - Ступайте с Богом!
В сенях крепкая рука легла на плечо Рода. Перед ним был Иван Берладник.
- Не взыщи, боярин, за вчерашнее. Каюсь и казнюсь.
Юношу тронуло нежданное покаяние. Он снял с плеча руку князя и крепко сжал:
- Кто старое помянет…
- О-ой-ой! - засопротивлялся Берладник и затряс высвобожденной рукой. - Ты, однако, не токмо духом, а и плотью преизлиха силен. Значит, друзья до гроба!
К Роду подошёл отрок с обритыми по-старинному головой и бородой, с отрощенными вислыми усами и чубом. Щап![296] Роду уже приходилось слышать, что бритье бород и голов, отращивание усов и чубов под древнего князя Святослава Игоревича стало на Руси щегольством.
- Боярин Родислав, - обратился щап. - Тебя князь Иван Гюргич Суздальский благоволит пригласить в свою одрину. Я готов сопроводить.
- Познакомьтесь влепоту, - сказал Берладник и примолвил, указав на щапа: - княжич Олег, государя нашего сынок.
Род чуть склонил голову. Олег вскинул подбородок. Так и пошли, не очень-то приглянувшиеся друг другу.
Иванова одрина соседствовала с покоем Святослава Ольговича. Олег прошёл к отцу, Род - к земляку. Князь сидел за накрытым трапезным столом. При входе Рода встал ему навстречу:
- Здрав будь, земляк!
- И ты здрав будь, княже!
Невысокий Иван снизу вверх поглядывал на Рода, чуть прищурившись. Ну вылитый половец!
- А давай не будем чиниться, - крепко обнял он Гюрятича. - Мне в ваших Красных сёлах у батюшки на Мосткве-реке не довелось быть ни разу. Однако слышал твою повесть. Андрей сказывал, что ты Кучкович Пётр, что будто тебя похитили бродники. А ныне из уст Ольговича узнаю совсем иное. Да не изволишь ли откушать вместе? Побеседовать нам есть о чём. Я, коли на откровенность, влюбился в тебя нынче.
Сели и после первой чарки, от которой юноша не посмел отказываться, князь предложил:
- Давай меж собою запросто: Иван, Родислав…
- Род, - подсказал Гюрятич.
- Тем лучше! Род!.. А ведь меня батюшка едва не женил на твоей сестрёнке Улите, любезный Род. Я её и в глаза не видел, да и она меня. Андрей сказывал: раскрасавица! Сам ума лишился из-за неё. А теперь, как хворая его подружия ушла из жизни, он ежедень летит в Кучково. Да вот не повезло ему. Изяслав, киевский захватчик, как узнал, что отец двинулся Ольговичу в пособ, сговорил друга своего Ростислава Ярославича Рязанского напасть на нашу Суздальскую землю. Пришлось батюшке ворочаться с полпути, а Андрею, бросив все домашние дела, спешно выходить на рать с рязанцем. То-то для него была налога![297] Хотя я знаю, что твоя сестра Улита братнюю любовь не жалует, а о посяге с ним и слышать не желает, как прежде о моём заглазном сватовстве.
Род понял, почему в мечтах своих он неизменно видит ненаглядную Кучковну плачущей.
- Она мне не сестра, - тихо молвил он. - Она… она…
Иван прервал сочувственно:
- Теперь я понимаю. Когда узнал от Северского князя твою повесть, все обернулось по-иному. А сейчас гляжу я на тебя и вижу: хоть не сестра тебе Кучковна, ближе, много ближе сестриного её место в твоём сердце. Или я не прав?
Зардевшись, Род потупился.
- Пусть мне не до конца известна смерть твоих родных, - продолжил князь, - в одном уверен: неспроста надумал Кучка усыновить тебя. Как понимаю, не такой он мягкосердый. Или измыслил очень хитрый ход касательно твоей боярской жизни. Или надумал помешать тебе с Улитой…
- Надумал смертный грех загладить, - подсказал Род. - Ведь его люди извели моих отца и мать. Узнал доподлинно. Да жаль, что поздно.
- В жизни нет ничего позднего, - нахмурился Иван. - Лишь после смерти накажут грешника не люди, токмо Бог. Но Кучка ещё жив. Закончится усобица, вернёмся в Суздаль, расставим грешные поступки по праведным местам…
Рано пожаловал зимний повечер. Внесли в одрину свешник о шести огнях. А новоявленные приятели длили свою беседу, почти забыв о питиях и яствах.
- В дни мира, - размечтался Гюргич, - прибудем с тобой к батюшке в Москов. Так названы им села по Мосткве-реке. Повенчаем вас с Улитой, отберём у Кучки твою жизнь, накажем всех злодеев… А Андрейке я велю забыть о той, которая его не любит. Негоже силой в сердце лезть! Я хоть его постарше, а ещё холост. Недосуг! С вражьей жутью ведаюсь, не с женской красотой.
Род поднялся первым:
- Прости, Иван. Утрудил тебя беседою сверх меры.
- Перестань, - встал Гюргич, - Оба отдохнём сейчас, ведь спозаранку - бой, - Приобняв Рода, он чуть откинулся, не отпуская его плеч, и робко молвил: - Говорят, ты ведалец?
- Кто говорит? - насторожился Род.
- Да Святослав Ольгович как-то к слову…
- Мне ведь ты худого не предскажешь? - полушутливо спросил князь.
[293] ЗАСАДА - гарнизон крепости (а также скрытое войско).
[294] СВАРИТЬСЯ - ссориться (от СВАРА - ссора).
[295] ОСЛОПЬЕ - колья, дубины, палки.
[296] ЩАП - щеголь.
[297] НАЛОГА - тягость, осложнение.