Кровь боярина Кучки

- Как ты узнала меня, Мякуша? Я тебя не уз нал, - задыхался от счастья Род.

- Немудрено, Родислав Гюрятич. Стары мы стали. А я гляжу: вроде ты. Боюсь ошибиться. Ишь ка кой чужестранец! Стало быть, из дальних краёв… Вспомнила, что под левым ухом у тебя знадебка[478] не видно её: власы густы, как у молодого. А ветром их отодвинуло - и вот она, знадебка, объявилась!

- Как же ты угодила в рабство? - вёл её Род неведомо куда.

- Ой, тяжко говорить! Хожу сызнова в издирках, как нищенка на Софийской паперти в Киеве, помнишь?

- Где тебя Первуха Шестопёр глазом приласкал? - улыбнулся от тёплых воспоминаний Род.

- Мы ведь с Первушей из Киева утекли, когда власть сменилась, - стала рассказывать Мякуша. - Однако он не служил больше своему князю. Мы сюда, на мою родину, в Новгород утекли. Правда, убийца-мор сгубил всю родню. Опереться не на кого. Да что нужды! Первуша мытником[479] смог устроиться. И зажили мы, аки у Христа за пазухой. Грустили, деток Бог не даёт. А теперь скажу: слава Богу! Жизнь такая: то геенна, то преисподняя. Новый великий князь Андрей-суздалец сровнял Киев с землёй, пожелал и нам той же участи. За что опузырился? Должно быть, за непокорство.

- Тшшш, Мякуша, душа моя! - истиха оглянулся Род. - За нами неведомый человек следит.

- Каков человек? - перепугалась Мякуша. - Кметь? Обыщик? Чей? Кому мы в понадобье?

- Простой человек, - успокоил Род. - Платье смурного сукна[480]. Стало быть, показалось. Продолжай далее.

Он перевёл свою спутницу на Софийскую сторону. Свернул на Славкову улицу, на Косьмодемьянскую, затем на Рогатицу, всю в богатых теремах. Здесь было особое многолюдье.

- Суздалец, по Гюргиеву обычаю, перекрыл Торжок, - поведывала Мякуша. - Хлеба в Новгороде не стало. Сызнова - голодуха! Кмети Андреевы принялись разорять область. Жгли села, имали людей, убивали и продавали в рабство. Вот и нас захватили на Имволожском погосте, где Первуша собирал мыто. Меня продали булгарину, а его купчине, кажется, из смолян. А тем часом под городскими стенами разгорелась битва. Новгородцы икону Богоматери вынесли, установили на забороле. Кто против Бога и Великого Новгорода? И вот - страсти Господни! - суздальская стрела возьми да и угоди в икону. Богоматерь сразу - к врагам спиной, ликом к городу. Из святых очей - слезы. Одна капнула архиепископу на фелонь[481]. Что тут стряслось! Все небо помрачилось. На суздальцев напал ужас. Новгородцы их гнали до самых своих границ. Десять суздальцев отдавали за гривну, как задарма. А вернулись - хлеба-то нет! Грош цена победе! Четверть ржи - гривна серебром. Пришлось с суздальцами мириться. Своего князя выгнали, который их защищал. Взяли Андреева посаженника. Вот меня, новгородку, и продаёт булгарин в моем собственном городе…

- Обожди, Мякуша, - остановился Род.

Оставив женщину, он вернулся на несколько шагов к странному преследователю. Чего соглядатай хочет? Лицом купец, а одеждой - смерд.

- Пошто шествуешь за нами? Ты кто?

Это был ещё весьма крепкий человек. В озорном взоре нечто вдавни знакомое.

- Я-то новгородеч. А ты кто, немеч?

- Никакой я не немец, - пытливо всматривался в новгородца взывавший к памяти Род. - Моё имя Родислав Гюрятич Жилотуг. Мои корни здесь. Так же, как твои.

Преследователь широко улыбнулся.

- Корни здесь, а Богомил Соловей давно там, - указал он на небо.

В следующий же миг они бросились обнимать друг друга.

- Я говорил, Бог даст, свидимся, - задыхался в лапах богатыря Зыбата Нерядец. - Жизнь прожили, а все-таки свиделись.

- Почитай, весь день разыскиваю тебя, - не отпускал его Род. - Значит, ты за мной шествовал?

- Вовсе не за тобой, - высвободился наконец Зыбата, - Я шествовал за ней, - указал он на подступающую Мякушу.

- Знаешь его? - обратился к Мякуше Род.

Она резко затрясла головой:

- Не ведаю, кто таков.

- А Первуху Шестопёра ты ведаешь? - сощурил глаза Зыбата. Поскольку оба, настигнутые им, онемели, ничего не в силах понять, он продолжил: - Муж твой, Мякуша, бежал от своего господина, нашёл спасение у меня, попросил укрыть Христа ради. Долго по его мольбам я искал твоего покупщика. В Великих Булгарах прежде цасто бывал, знакомых оттуда много. И вот сегодня нашёл булгарина. Указали. А этот, мой давний спаситель, - кивнул он в сторону Рода, - ни раньше ни позже перекупил тебя. Как было за вами не увязаться?

- Где муж? Веди к нему! - бросилась к Зыбате Мякуша.

Они пошли, держа её меж собой, как охраныши.

- Живу я на Розважи в Красных Плотниках[482], - сообщил Зыбата.

- Все новгородские улицы обошёл, а Розважь пропустил, - сокрушался Род.

- Вот Славянский конеч минуем, - вывел их Нерядец на площадь, - там будет недалеце.

Далече ли было до Славянского конца, Род забыл заметить. Пришлось непредвиденно задержаться.

- Что за глота на торгу? - удивилась Мякуша.

Толпу скучил надрывный крик. Над головами возвышался мужчина в богатой сряде, ставший то ли на ящик, то ли на порожнюю куфу. Он и орал. Явственно доносились лишь отдельные слова:

- …Очи серы… власы рыжи… рост велик… прозвищем Первушка…

- Это заклиц, - объяснил Зыбата, - Объявляет о беглом рабе. Кто беглого укроет, платит шесть гривен, как за убийство. Кто поможет в поимке, полуцит гривну.

О закличах Род слыхал. Великокняжеский «Указ о холопах» знал.

- Стало быть, плохи твои дела, - остерёг он Нерядца. - По моему разумению, речь идёт о Первухе. А ты укрывщик.

Нерядец заторопился:

- Пойдём отсель. Завтра цуть свет Шестопёр со своей подружней окажутся на ушкуе. И отвезёт их Кипрюша Ворон, мастер плавного пути, от Господина Великого Новгорода далеце, в Вячкую республику, где ни заклицей, ни рабов, ни князей с боярами.

- В Вятскую республику? - переспросил Род. - Что-то я о такой стране слыхивал от галицкого изгоя Берладника. Да сам он лишь понаслышке ведал о ней.

- Зато я не понаслышке тебе скажу, - оживился Зыбата. И, видимо, сел на любимого конька. Начал издалека, с тех пор как водил хлеб-соль со штетинцами[483] да чудинцами[484], потом переметнулся к обонежцам, югорщине[485].

Россказни дальних странствователей привели его под начало Ядреика, воеводы ушкуйников. Ходили по Сухоне, Вычегде, в Печору и по её притоку Усе через северные отроги Земного Пояса - в Ворь, приток Оби, или иным путём - через Шугорь, приток Печоры, по Северной Сосьве южнее к Берёзову. Из-под тяжёлой руки Ядреика выскользнул мастер плавного пути Кипрюша Ворон со товарищи, в числе коих был и Зыбата. Стали к булгарам хаживать по Мете и Тверце в Верхнюю Волгу, затем по Нерли, Клязьме и Оке. Отсюда вверх по Каме или Вятке к северу, к остякам. Вот тут-то однажды на Вятке, на правом берегу, на высокой горе приметили городок, окружённый валом и рвом. Уж так он им полюбился! Призвали на помощь святых Бориса и Глеба, взяли с боем деревянную крепость и остались здесь навсегда. Городок назвали с ходу Болванским по капищу местных жителей. Потом окрестили Никулицыным, построили храм. Срубили и новые города Кашкаров, Хлынов. Последний как бы столицей стал. Проснёшься ополночь в тёплой одрине и слышишь, как перекликаются сторожа, твой покой охраняя: «Славен и преславен город Хлынов град!», «Славен город Кашкаров град!», «Славен город Никулицын гра-а-ад!». Особенная страна! От княжеских, боярских и новгородских смут независимая. Хотя и с обычаями новгородскими. Все её жители равны, не имуществом, а правами. О имуществе каждый промышляй, как умеешь. Выборные старшины и духовенство блюдут порядок и нравы. Лесные отшельцы, чудь, вотяки, черемисы, не принявшие пришельцев, хотя и беспокоят набегами, всегда отражаются с великим уроном. Ежегод дважды торжественно проносятся по стране железные стрелы - захваченное оружие непокорных, для вящего указания, чья тут сила. И тишина давно укрепилась бы, да сородичи новгородцы, наезжая, натравливают набегщиков, мутят воду. Не по нраву им чужая свобода.

[478] ЗНАДЕБКА - родинка.

[479] МЫТНИК - сборщик податей.

[480] СМУРНОЕ СУКНО самотканное, из тёмной шерсти.

[481] ФЕЛОНЬ - риза священнослужителя.

[482] КРАСНЫЕ ПЛОТНИКИ - краснодеревщики.

[483] ШТЕЦИНЦЫ - торгующие с Польшей.

[484] ЧУДИНЦЫ - торгующие с Прибалтикой.

[485] ОБОНЕЖЦЫ, ЮГОРЩИНА - прокладывающие пути на север.