Страница 96 из 103
И, сделав усилие, крепко-накрепко обнял невиновного мурзу. А великого хана попросил убедить, что вследствие телесной немоготы не может пировать. Молит Бога, как бы домой добраться.
- Прощай и не поминай лихом, - даже облобызал друга князь.
- Ты тоже не поминай, - провожал его беклярибек до самых ворот.
В тот же день конный отряд князя Юрия Звенигородского и Галицкого на рысях выехал из Больших Сараев. Обратная дорога домой не воспринималась князем, как путешествие. Он не глядел по сторонам. Проявлял полное безразличие к выбору места для постояний: то ли в степи, то ли в степном поселении, то ли в шалаше, то ли в чужом доме, - всё было едино. Всем распоряжался Вепрев. Князь скакал и скакал, видя лишь конскую гриву да землю перед собой. В часы отдыха старался не заводить бесед. Морозова с утешениями отверг. Боярин, не в силах развеять княжеского ненастья, тоже ушёл в свои думы. Единственно слуга смог потрафить Юрию Дмитричу: оружничий, Асай Карачурин ни на минуту не покидал господина. В дороге был молчалив, зато перед сном или после трапезы развлекал длинной, одной и той же, казалось, не имеющей конца байкой. Поначалу Юрий Дмитрич почти не слушал. Слуга же повествовал:
- Я тебе расскажу, Гюргибек, как батыр Шарьяр, живший среди необъятной Азии, убил дракона по прозвищу Аждарха.
Князь не ответил. Асай продолжил:
- Батыр ехал на лихом скакуне меж громадных хребтов и скал, мимо бездонных пропастей. Думал, что заблудился. В одном из ущелий, где в полумраке светлела лишь узкая полоска небес, услышал хруст под копытами. Наклонился с седла и в осколках жёлтых камней разглядел людские и конские черепа и скелеты. Ими было устлано всё дно ущелья. А с ними лежали копья, изломанные клинки, куски щитов, секиры и шишаки - закопчённый, ржавый металл. И повсюду чернела зола. Словно из-под котла, тянуло гарью. Что за страшный огонь сжёг здесь несчастных воинов?.. Ты слушаешь, Гюргибек?
- Уже нет, - откликнулся князь. - Дай поспать.
На следующей стоянке он сам завёл речь:
- Так что за огонь в ущелье спалил всех ратников?
- Этого не понял Шарьяр, - подхватил оружничий. - Хотел покинуть жуткое место. Но выход преградила скала, похожая на громадную голову. Не возвращаться же назад! Смельчак с досады ударил в неё тяжёлым копьём. И вдруг голова засопела, как разъярённый вол, стала оживать, морщиться. Приоткрыла громадный глаз. Издала злобный рёв, потрясший каменное ущелье.
Асей замолчал. Князь ободрил:
- Слушаю.
Байка продлилась:
- Сперва из раздувшихся ноздрей захлестал обжигающий суховей. Батыр успел заслониться щитом, отъехал подальше. Неужели перед ним Аждарха? Много слухов ходило о неистребимом драконе, порождении зла, позоре и беде всего края. Стало быть, он спал и вот пробудился. У чудовища львиная пасть, горбатый хребет и змеиный хвост. Он кровожаден и беспощаден. У него единственный глаз, зато семь тысяч клыков. Его жилье - горы. Здесь он сжёг своим утробным огнём не одну тьму богатырей.
- Твой батыр не побежал назад? - спросил князь.
- Шарьяр зашатался и выронил меч от испуга, - отвечал на вопрос Асай. - Вот жгущий блеск огромного глаза! Вот ядовитый дым, языки пламени сквозь оскал клыков! Из-за выступа батыр выставил копьё и острие его тут же раскалилось докрасна. А огонь уже подбирался к копытам лошади, к ногам богатыря... Тут уж или смерть, иль победа, которая кажется невозможной!
- Да, невозможной! - неожиданно с жаром подтвердил Юрий Дмитрич. - Победа часто выступает в таком обличье. Невозможная, - и хоть криком кричи!
Они лежали в глинобитном жилье степняка, в полной тьме. Князь на деревянном одре, оружничий на полу, на шкуре.
- Шарьяр спешился и пошёл к страшной пасти с копьём наперевес, дабы вернее нанести удар. Шёл, будто горящим лесом. Огонь и дым не давали дышать. Броня на груди раскалялась. В ушах - гул. Клочья кожи сползли с рук. Скрипя зубами от боли, кипя ненавистью, двигался батыр живым факелом прямо в пламя.
- Довольно, - попросил Юрий Дмитрич.
Сон ли сморил его? В дальнейшем, на протяжении многих дней, он не просил Асая закончить, словно напрочь забыл о вымышленной истории. Уже Дикое Поле осталось позади. Ехали родным русским лесом, когда однажды на стоянке князь вспомнил:
- Чем же завершилась схватка твоего земляка с драконом?
Оружничий с большим удовольствием закончил свою повесть:
- Прежде всего Шарьяр поразил глаз чудовища, омерзительный, жадный, злорадный. Ослеплённый дракон издал оглушительный вой, будто поражённый громовой стрелой в самое сердце. Батыр упал на камень без сил, почти не дыша. Как будто душа навеки рассталась с телом. Сколько времени лежал? Может, долгие годы. Далёкий от жизни, как облако от земли, он был у самой границы загадочной страны, где кончается свет, следы теряются во мраке, откуда нет надежд возвратиться.
Юрий Дмитрич согласился:
- С того света не воротишься.
- Если тебя не позовут так, чтоб ты услыхал, - убеждённо уточнил Асай. - Шарьяр в забытье уловил вдруг зов: смутный, далёкий, настойчивый. Это заржал его верный боевой конь. И вот, нате, пожалуйте! Вернулась в тело душа. Пригрел солнечный луч. Батыр встал с ложа, обнял за шею коня.
- Ах, если бы такое было возможно! - пробормотал князь.
- Только лишь тут, - завершил Асай рассказ, - разглядел победитель поверженного дракона. Аждарха более не существовал. Народ до сих пор вспоминает о стародавних мрачных временах, о чудовище, в единственном глазу коего жило сердце, и о поразившем его чудо-бойце. А ущелье зовётся Драконовым.
При въезде в Московское великое княжество скачущий впереди князь углядел гонца. Нет, не того, что ещё в Диком Поле был послан узнать о здоровье княгини, дабы успокоить супруга. Тот нарочный до сих пор не вернулся. Юрий Дмитрич узнал во всаднике Ивашку Светёныша.
Вся вереница всадников замерла перед одним встречным. Светёныш подъехал вплотную к своему господину.
- Здрав буди, княже... - начал он и осёкся.
- Здоров ли прибыл... - спросил Юрий Дмитрич обычное. И внезапно обеспокоился: - Да что с тобой, Ивашка? На тебе лица нет!
Верного старого слугу душили рыдания.
- Княгиня, - еле выговаривал он, - княгинюшка наша... Анастасия Юрьевна, Царствие ей Небесное!
Более ничего не мог вымолвить. Да его и не спрашивали: всё было ясно...
9
Юрий Дмитрич не помнил, как доехал до дому. Повторял, словно заговорённый: «Не верю!» Ни плачному извещению Светёныша, ни соболезнующим уговорам Морозова, ни благоразумным советам дьяка Дубенского, никому и ничему с непоколебимым упорством не верил, не внимал. На всех махал руками: «Подите прочь!» Елисею Лисице велел гнать нарочных, дабы доставили неопровержимую весть о княгине: если жива - послание, хотя бы из единого слова, если нет - частицу поминальной свечи. Ни один из посланных не вернулся, да и сам Елисей куда-то запропастился в конце концов.
По приезде в Звенигород слуги и ближние прежде всего сделали остановку у соборного храма. Князя подвели к свежей могильной плите. Надпись, выбитая на камне, содержала дорогое имя. Юрий Дмитриевич долго стоял с напряжённым ликом, как бы прислушиваясь. Поднял руку осенить себя крестным знамением и, не довершив, опустил.
- Скорее! Скорее - в кремник!
Взойдя в терем, не замечая встречающих, ринулся, очертя голову, как при пожаре, на женскую половину, в ту спальню, где, бывало, делил с женой лёгкие и тяжёлые ночи.
- Настасьюшка, - тихо позвал князь.
Подступив к ложу с деревянной резьбой на спинках, откинул покрывало, потрогал перину из гусиного пуха, покрытый алой индийской камкой, а под ним - войлок коровий. Долго гладил простыню из тонкого холста. Взбил подушки пуховые в наволочках из лазоревой тафты. Громче молвил:
-Настасьюшка!