Страница 92 из 103
Иван Дмитрич встретил спокойно, сидя на сложенном конском потнике. При появлении князя встал, склонился:
- Здрав буди, княже! Как можется?
- Спаси Бог. Как тебе?
- Благодарствую. Княжичи твои учением радуют. Старший не весьма, средний более. Жаль, не отдал младшего.
- Робок, - отозвался отец о Дмитрии Красном.
Всеволож помолчал, глядя на степную вечернюю зарю, разлившуюся по чистому небу. Князь не нарушал молчания.
- Вижу пожар, - вдруг сказал Иван Дмитрич. - Над всей Русью пожар!
Юрий Дмитрич молчал.
Всеволож снова заговорил:
- Отчего, княже, по прибытии не пришёл спросить о здоровье нашего государя?
- Он мне не государь.
- По его отцовскому завещанию государь, - напомнил боярин. - Ведь как у Василия Дмитрича сказано в духовной: «А даст Бог сыну моё великое княженье...»
- А по моему отцовскому завещанию - не государь, - стоял на своём князь Юрий. - У Дмитрия Ивановича в духовной сказано: «А по грехам отымет Бог сына моего князя Василия, а кто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княж Васильев удел».
Боярин на это молвил очень тихо и очень веско:
- О тебе там не упомянуто, имени твоего не названо. Эх, если бы было имя, и спорить бы не о чем!
Так это у него вырвалось, будто в глубине души хотел добра Юрию. Да с чего?
Всеволож откланялся. А уходя, оставил противника с безысходно-удручающим словом:
- Нет, князь Юрий, не на твоей стороне будет приговор третейского суда, ох, не на твоей!
Пыль уже рассеялась за удалившимся всадником, когда пришёл в себя, шлёпнул ладонью по лбу, пожалел, что сразу не оспорил витиеватые разглагольствования. Имени нет! А «кто будет под тем сын мой»? Это ли не выражение имени? Никто как Юрий «под тем сын»! Ах, крючкотвор!
Князь долго не мог заснуть: до полночи спорил в уме с боярином. Укрепился неотразимыми доводами, которым непременно сразит его на ханском суде.
Покинул баскака ни свет ни заря. От свежести - сна ни в одном глазу. А вокруг, куда ни глянь, - голая земля, жухлая трава, ни деревца, ни жилья, ни речки, ни ручейка. Дикое Поле - одно слово.
Жизнь, однако, кипела. Высоколетные, крыластые птицы парят, камнями падают наземь, взвиваются с добычей, ищут места для трапезы. И не назовёшь пространство безлюдным. Нет-нет да промелькнут на выносливых лохматых лошадях ордынские гонцы с колокольцами. Нет-нет да покажется конный разъезд, мелькнёт издали и исчезнет: не по зубам ему вооружённая встреча на равных. Разведка доложила, что и племянник покинул гостеприимный кров Мин-Булата. Движется в стороне от дяди.
Отдыхали на солонцах. Утренничали всухомятку, ибо не из чего было разжечь костров. Московляне не появлялись, вознамерились сохранять расстояние. Радовало, что солнце ещё не скупится на тепло и ветра не столь знобко пронизывают. На небо посмотришь - лето, на травы... уже осень.
А несколько дней спустя и трава стала получше. Появились отары овец, табуны коней. Асайка мотнул головой вдаль, на цепочку мазанок:
- Сабанчи!
- Что? - не понял князь.
- Ордынские пахари.
На сей раз отдых был не простолюдинским - голова на седле, а господским - на кошме. Ели лепёшки, пили кумыс, слушали домовитое лопотанье хозяев.
С тех пор поселения стали чаще, крупнее, пути многолюднее. Однажды Асай торжественно объявил:
- Скоро Кокорда. Выехали на прямую дорогу.
Дорога была торная, широкая, крытая дресвой[98], хорошо утоптанная. Её оживляли не только всадники, но и повозки с грузом.
- Что везут? Откуда? - любопытничал князь.
- С юга. И кое-что с востока, ибо переправа выше столицы, - со знанием дела пояснял Карачурин. - Из Тавриды ввозится глина. Сарайские мастера делают по тамошним образцам кружки, миски и прочее. Из Азии везут хлопок-сырец для ткачества.
- Знаю, мастеров у великого хана много, - согласился князь.
- В столице большие участки заняты мастерскими. А как же? - вошёл во вкус рассказчик Асай. - Кузнецы, кожевники, оружейники. А сколько фабрик изготовляют разные орудия для скотоводов и сабанчи! Здесь ты можешь купить, Гюргибек, бронзовые и медные сосуды, каких у нас нет. А кожа тончайшей выделки? А шерстяные ткани, не чета немецким?
- Однако же немцы в Больших Сараях построили много зданий, - возразил Юрий Дмитрич.
Асайка вздохнул:
- Они умеют из камня. Здесь нету дерева, а то бы строили русские.
- И слава Богу, что нету дерева! - засмеялся князь.
Он заметно повеселел, приблизившись к цели своего путешествия.
Веселье перешло в радость, когда его отряд встретился с другим, меньшим, более нарядным. Одежды были не русские, лица тоже. Но впереди на гнедом коне ехал Каверга.
Старый знакомец крепко обнялся с князем.
- Твой человек назвал время и место, где мы можем повстречаться.
Князь и великий темник поехали стремя в стремя.
Когда дорога резко пошла на спуск, Юрий Дмитрич невольно остановился: залюбовался широкой, золотой в утреннем солнце Волгой. В сторону от неё - голубая ветвь Ахтубы. А перед водной красотой - уйма кровель, как ракушек на берегу: и плоские, и горбатые, и башенные, и зубчатые. Между ними на беспорядочных улочках люди кишмя кишат. Лёгкая мгла вздымается над этим скопищем жизни. Слух улавливает необъятный шум, состоящий из мириадов звуков.
- Более полутора веков живёт и процветает наш царственный город, - сказал Каверга. - Даже урочище близ него именуется Царёвы Воды. Я здесь родился и вырос.
Они спустились в подградье, миновали одно за другим отличные друг от друга жилища. Великий темник называл:
- Черкесская слобода... Аланская... Русская...
Юрию Дмитричу захотелось угодить другу.
- Хороша столица Синей Орды!
Каверга взъерепенился:
- Почему Синей, князь? Синяя на востоке. Здесь, на западе, Белая. Мы - Белая Орда: Ак-Орду. Синяя - Кек-Орду.
- Добро, добро, я запомню, - смиренно пообещал далёкий от этих тонкостей звенигородский владетель. И, чтобы переменить тему, спросил: - Куда едем? К великому хану?
Каверга рассмеялся:
- Ты там, в своих лесах, до старости не повзрослеешь, князь Юрий. Всё тебе просто, как в златоверхий терем попасть. Здесь не Галич и не Москва, а Большие Сараи! Великий хан полгода будет охотиться, кочевать по степи, принимать послов из Египта, Персии, империи греков, а тот, кому до него дело, будет жить в чужом, многоязычном городе и ждать, ждать, ждать...
Князь даже натянул поводья:
- Ты хочешь сказать, мой друг...
Каверга дотронулся до его руки:
- Хочу сказать, что мы едем к другому твоему другу, беклярибеку Ширин-Тегине. Одному из очень могущественных людей Великой Кыпчакии. Он уже знает о тебе, ждёт в гости и сам всё скажет.
Кони стали у высокого каменного забора. Морозов, Вепрев, Лисица приблизились к своему князю.
- Господин, - сказал за всех Елисей, - каждого из нас обустраивают здесь вполне прилично: так по крайней мере обещано. Охрана при оружии будет расположена подобающим образом. Связь с тобой станем поддерживать постоянно. Будь спокоен и отдыхай во здравии.
То же сказали и остальные. Юрию Дмитричу оставалось проститься с подвижниками. Огромные, обитые железом, ворота затворились, при князе остался Асай, как толмач.
Дом Тегини напомнил латынскую ропату[99], какие Юрий видел в Великом Новгороде. Там молятся, здесь, по-видимому, грешат. А строили и то и другое немцы, кто во что горазд. Крыша остроконечная, высоченная, окна узкие, вход сводчатый, крыльцо широкое из цветного камня. На нём и встретил давнего своего спасителя Тегиня в шёлковом дорогом халате всех цветов радуги. Простёр объятия...
В доме никакой мебели: только ковры, подушки, низкие поставцы для посуды. Князь был разоблачён, сопровождён в восточную баню, откуда вышел с размятыми костями, истолчёнными мышцами, напоен прохладным кумысом, брызжущим пузырьками в нос, устроен на мягких подушках.
98
Дресва - крупный песок, гравий.
99
Ропата - иноверческая церковь.