Безграничная (ЛП)

— Нет, — отвечает Семъйяза. — Я полностью сломал их. Они не должны оказывать никакого сопротивления.

Мы следуем за Кокабел по узкому коридору в маленькую комнату, похожую на смотровую комнату в кабинете доктора. На большом кожаном кресле восседает Анжела, с мужчиной — Десмондом, узнаю я — склонившимся над ней, в его руке пистолет для тату. С этого места я не могу видеть ее лицо, только ее руки, когда они сжимают ручки кресла. Лак на ее ногтях темно-серого цвета, но думаю на земле, они были бы фиолетовыми.

Кристиан и я вдыхаем в одно то же время. Кокабел заталкивает нас дальше в комнату, будто мы скот, и я желаю держать руку Кристиана, когда отчаяние Анжелы накрывает меня. Десмонд татуирует что-то на ее шее. На ней надет бесцветный топик, почти того же цвета, что и ее бледная кожа, и грязные, рваные джинсы, без обуви.

Подошвы ее ног черные. Волосы собраны в крысиный узел у основания ее черепа, ее челка отросла так, что почти закрыла глаза, несколько длинных прядей торчат как солома у пугала. Вся ее правая рука покрыта словами, некоторые легко прочитать, некоторые частично перекрыты и неразборчивы.

«Ревность», — читаю я вдоль ее предплечья. «Невыносимая всезнайка. Плохая подруга. Небрежная. Эгоистка», — читаю на сгибе ее локтя.

«Шлюха», — промежуток, где ее рука встречается с плечом.

И другие вещи, более конкретные грехи, как я лгала своей матери, я лгала своим друзьям, я пустила слух, я скрыла правду, крошечным, небрежным шрифтом по всему ее бицепсу, слово ЛГУНЬЯ, написано по всей длине.

— Садитесь, — повелевает нам Семъйяза, и мы послушно опускаемся на пару складных стульев у дальней стены. Я пыталась держать взгляд опущенным, но какая-то часть меня не может отвести взгляд от Анжелы.

— Десмонд, мы привели тебе новых клиентов, — говорит Кокабел.

— Я уже заканчиваю здесь. — Десмонд хлюпает носом, будто простуженный, вытирая нос тыльной стороной ладони. Его глаза перемещаются на Семъйязу, затем он быстро отводит их. Я перевожу взгляд на шею Анжелы, место, где Десмонд как раз оставляет линию характеристик. Он пальцами растягивает там кожу, касаясь пистолетом местечка под ее ухом, вытирая мазок черной краски грязной одеждой. Буквы черные и ужасающие напротив белизны ее плоти.

«Плохая мать».

— Плохая мать, — замечает Семъйяза. — От кого ее невезучий отпрыск?

Кокабел качает головой:

— Я верю, что от Пенами. Думаю, в нем не было сил зачать ребенка, но они говорят, что он отец. Она причиняет затруднения. Азаэль отправляет ее к нам каждый раз, когда она вызывает его недовольство, что случается часто.

Анжела делает внезапный вдох, испускает сдавленный всхлип, цепи на ее шее выделяются, стирая прогресс, которого добился Десмонд. Не моргнув глазом, он поднимается и сильно бьет ее по лицу.

Мне приходится закусить губу, чтобы не закричать. Она скользит вниз по креслу, глаза закрыты. Серые слезы скользят по ее щекам, когда он заканчивает слова.

Семъйяза поворачивается к Кокабел.

— Я хочу выбрать дизайн для девушки, — говорит он. — Покажешь мне книгу?

— Да. Вон там, — отвечает Кокабел. — Я вернусь за девушкой, — указывает он на Десмонда, и уходит в коридор.

Семъйяза выжидает немного дольше, потянувшись, чтобы передать какой-то пластиковый пакет в руку Десмонда, затем следует за Кокабел для обсуждения моих чернил.

Думаю, это будет не милая бабочка на моем бедре.

Десмонд убирает пакет в карман и выглядит так, будто это животное или еще что. Он передвигает свой стул к моему. Я опускаю свои глаза вниз, когда он берет мой подбородок и поворачивает мою голову из стороны в сторону.

— Прекрасная кожа, — произносит он, его дыхание как кислые сигареты и джин. — Не могу дождаться, чтобы поработать над тобой.

Тело Кристина напрягается как тетива.

— «Нет», — я посылаю ему взглядом, не решаясь говорить здесь даже мысленно.

Десмонд поднимается, снимая свои перчатки, бросает их на стойку в углу и тянется, снова вытереть нос.

— Мне нужно освежиться, — говорит он, щелкнув пальцами в своего рода нервном жесте. Затем, хлюпая носом, он выходит, и роется в пакете, что дал ему Семъйяза, а потом закрывает за собой дверь.

— «Вероятно, у вас есть пять минут, чтобы осуществить свой побег», — звучит бестелесный голос Семъйязы в моей голове, когда мы остаемся с Анжелой одни. — «Отправляйтесь назад на станцию и садитесь на поезд, отправляющийся на север. Он скоро прибудет. Торопитесь. Через пару минут за вами придет весь ад, включая меня. И помните, что я вам говорил. Ни с кем не разговаривайте. Просто идите. Сейчас».

Кристиан и я торопимся к Анжеле.

— Анжи, Анжи, вставай!

Она открывает глаза, темные дорожки слез все еще на ее щеках.

Она хмурится, когда смотрит на меня, будто мое имя не доходит до нее.

— Клара, — произношу я. — Я Клара. Ты Анжела. Это Кристиан. Мы должны идти.

— Ох, Клара, — говорит она устало. — Ты всегда была такой красивой.

Рассеяно она трет руку, в том месте, где написано «ревность».

— Ты знаешь, я была наказана.

— Больше нет. Пошли.

Я тяну ее за руку, но она сопротивляется.

— Я потеряла их, — шепчет она.

— Анжи, пожалуйста…

— Пен не любит меня. Мама любила, но теперь она тоже пропала.

— Веб любит тебя, — говорит Кристиан рядом со мной.

Она смотрит на него с тоской в глазах.

— Я оставила его, чтобы вы нашли его. Вы сделали это?

— Да, — отвечает он. — Мы нашли его. Он в безопасности. Ему лучше, — произносит он.

Ее пальцы тянутся, чтобы потереть свежие слова на ее шее. «Плохая мать».

Я хватаю ее руку. Ее ненависть к себе будоражит меня. Я чувствую острый вкус желчи в горле. Никто ее не любит. Она может никогда не вернуться назад.

— «Да, ты можешь», — шепчу я в ее мыслях. — «Пошли с нами». — Но не знаю, может ли она меня слышать.

Она так и не научилась слышать.

— Какой смысл? Все кончено. Разрушено, — говорит она. — Потеряно.

В тот момент я знаю, что ее душа ранена. Она никогда не проснется от этого транса, не так. Никогда не согласится пойти с нами.

Мы зря пришли сюда.

— «Никто не любит меня», — думает она.

Нет. Я не позволю этому случиться, не на этот раз. Я хватаю ее за плечи, заставив посмотреть на меня.

— Анжела. Ради всего святого, я люблю тебя. Думаешь, я прошла бы весь этот путь, в чертов ад, чтобы спасти тебя, если бы не любила? Я люблю тебя. Веб любит тебя, и скажу больше, он нуждается в тебе, Анжи, он нуждается в своей матери, и мы не можем больше терять время с тобой, жалеющей себя. Сейчас же поднимайся! — командую я, и в этот момент направляю маленький луч сияния прямо в ее тело.

Анжела дергается, затем шокировано моргает, будто я выплеснула ей в лицо стакан воды.

Она переводит взгляд с Кристиана на меня и обратно, ее глаза расширяются.

— Анжела, — шепчу я. — Ты в порядке? Скажи что-нибудь.

Её губы медленно растягиваются в улыбку.

— Боже, — произносит она. — Он умер и сделал тебя босом?

Мы смотрим на нее. Она поднимается на ноги.

— Пойдемте.

Нет времени радоваться. Мы выбегаем в коридор, назад в пустынный зал ожидания. У нас занимает всего две секунды, чтобы выйти за дверь и пройти по улице, оставаясь близко друг к другу. Кристиан ведет нас на север, в сторону вокзала, и держит меня близко позади себя, пытаясь идти в шаге, чтобы сохранить тонкий физический контакт между нами, Анжелой замыкает нашу троицу. Такой цепочкой мы идем мимо ряда темных, обрушенных квартир и на улицу Пало Альто, которая на земле обладает очарованием, но в аду это как что-то, вышедшее из фильма Хичкока: заполненная витыми, голыми черными деревьями, которые, кажется, разрывают нас; когда мы проходит мимо, дома распадаются; окна сломаны или заколочены; краска отслаивается серыми хлопьями. Мы проходим мимо женщины, которая стоит в центре двора и держит шланг, поливая участок протоптанной травы, грязную землю, бормоча что-то о ее цветах. Мы видим мужчину, избивающего собаку. Но мы не останавливаемся. Мы не можем остановиться. Захудалый район сменяется более открытым городом, коммерческими зданиями, ресторанами, и офисами. Анжела осматривается вокруг, будто раньше никогда не видела этого места, что я нахожу странным, учитывая, что она та, кто пробыл здесь почти две недели. Мы выскочили на Мерси Стрит около библиотеки, мэрия нависает над нами: огромное гранитное здание с большим количеством затемненных окон, и неожиданно улица снова заполняется серыми людьми, которые стонут, плачут, и разрывают свою кожу. Становится тяжело идти, так как потерянные души на тротуаре, в основном двигаются на юг, в обратном от нужного нам направления. Нам сложно, но, по крайней мере, мы добираемся туда, медленными шагами. Кажется, будто мы идем часами, но мы не могли идти дольше пяти или десяти минут.