Страница 13 из 75
Я выключаю телефон и кладу его на стол.
«Я не позволю тебе делать это со мной, — мысленно обращаюсь я к птице, хоть она меня и не слышит. — Я тебя не боюсь. И ты не заставишь меня уехать».
ГЛАВА 5. Я ОЧЕНЬ ХОЧУ ЧИЗБУРГЕР
(Переводчик: Падшая2480; Редактор: [unreal])
Дни начинают проноситься мимолетно. Октябрь сменяется ноябрем. Я погрязла в учебе, словно у меня был этот знаменитый «Стэнфордский синдром», суть которого заключается в том, что ты спокойно плаваешь на поверхности, но стоит погрузиться под воду, как ты начинаешь яростно брыкаться. Я хожу в универ шесть дней в неделю по пять, а то и по шесть пар в день. Каждая пара длиться примерно по два часа.
Это примерно семьдесят часов в неделю, если ты, конечно, владеешь математикой. Если убрать то время, когда я сплю, ем, принимаю душ и вижу спорадические видения о себе и Кристиане, спрятавшихся в темной комнате, то у меня остается около двадцати часов, чтобы иногда ходить на вечеринки с другими девчонками из «Робл», а также послеобеденная суббота, когда можно пойти в кафе с Кристианом, пройтись по магазинам с Ван Чэнь или же пойти в кино, на пляж или научиться играть в фризби-гольф. Джеффри постоянно мне звонит, что является для меня большим облегчением. У нас есть почти вся неделя, которую проводим вместе, завтракая в кафе, в которое мама водила нас, когда мы были еще детьми.
Поэтому у меня остается не так уж и много времени, чтобы думать о чем-либо, кроме школы. И это меня очень устраивает.
Я продолжаю видеть ворона, кружащего вокруг кампуса, но я делаю все возможное, чтобы его игнорировать. И чем чаще я его вижу и осознаю, что ничего не происходит, то тем больше верю в те слова, что постоянно говорю себе: если я не буду накручивать себя, то все будет хорошо. Неважно, Семъйяза это или нет. Я стараюсь поступать, как все.
Но потом в один прекрасный день Ван Чэнь и я, выйдя из кабинета химии, слышим, как кто-то зовет меня по имени. Я оборачиваюсь, чтобы увидеть высокого блондина в коричневом костюме и черной шляпе — думаю, примерно 1965 года — стоящего на лужайке. Ангел. Нет смысла отрицать это.
Он также оказался моим отцом.
— Э-э-э, привет, — говорю я, запинаясь. Я не видела и не слышала его уже несколько месяцев с той нашей последней встречи, которая состоялась через неделю после того, как умерла мама. И вот он снова появляется, как бы это странно не звучало, на велосипеде сине-серебристого цвета. Потратив не больше минуты, он подбегает туда, где стоим мы с Ван Чэнь, и прислоняется к стене здания.
Я беру себя в руки.
— Так ... гм, Ван Чэнь, это мой папа, Михаил. Папа, это моя соседка, Ван Чэнь.
— Приятно познакомиться, — говорит папа.
Лицо Ван Чэнь стало зеленоватым, после чего она говорит, что ей пора бежать на другую пару, и стремительно улетает.
Папа умеет воздействовать на людей.
Что касается меня, то я преисполнена чувством глубокого счастья, которое постоянно посещает меня, когда я нахожусь рядом с отцом, отражая его внутренний мир, его связь с небесами и его радость.
Мне не нравится ощущать его чувства, а не свои собственные, даже хорошие, поэтому я стараюсь блокировать его.
— Это твой велосипед? — спрашиваю я.
Он смеется.
— Нет. Он для тебя. Подарок на день рождения.
Я удивлена. И неважно, что мой день рождения был в июне, а не в ноябре. Я не могу вспомнить, получала ли я подарок на день рождения от папы лично. В прошлом он обычно посылал что-нибудь экстравагантное по почте: карты, чучела с деньгами, дорогой медальон или билеты на концерт. Деньги на машину. Все это, конечно, приятные вещи, но мне всегда казалось, будто он пытался купить меня, оправдать то, что нас покинул.
Он хмурит брови. Это выражение не свойственно ему.
— Твоя мать присылала подарки, — признается он. — Она знала, чего ты хочешь. И именно она была той, кто предложил подарить тебе этот велосипед. Она сказала, что ты в нем нуждаешься.
Я уставилась на него.
— Подожди, ты имеешь в виду, что это мама отправляла мне всю эту чепуху?
Он наполовину виновато кивает, когда признается в мошенничестве, совершаемом при сдаче теста на хорошего отца.
Отлично. Я получаю подарки от мамы, хотя всегда думала, что получаю подарки от своего отца. Все перепуталось.
— А что насчет тебя? У тебя ведь тоже есть день рождения? — спрашиваю я за неимением чего-то лучшего. — Просто я всегда думала, что твой день рождения был одиннадцатого июля.
Он улыбается.
— Это был первый полный день, который я пришел провести с твоей матерью. Первый день проведенный нами вместе. Одиннадцатое июля 1989 года.
— Оу. Так тебе двадцать три.
Он кивает.
— Да, мне двадцать три.
«Он похож на Джеффри», — думаю я, когда рассматриваю его лицо. У них одинаковые серебристые глаза, те же волосы, тот же золотистый оттенок кожи. Разница заключается только в том, что в то время, пока папа буквально стар и спокоен, как мир, Джеффри еще только исполнится шестнадцать, и мир для него — ничто. Он всего лишь делает свое дело, что бы это не значило.
— Ты видела Джеффри? — спрашивает отец.
— Не читай мои мысли — это грубо. И да, он приходил повидаться со мной. Джеффри звонил мне пару раз, в основном потому, как мне кажется, что не хочет, чтоб я его искала. Он живет где-то здесь. Завтра мы идем в кафе Джоанны. Это единственный способ увидеть его и провести с ним время, — Да, я предлагаю ему бесплатную еду, но, эй, это работает. Звездная идея. — Ты должен поехать с нами.
Папа даже не рассматривает мое предложение.
— Он не хочет говорить со мной.
— Ну и что? Он подросток. Ты — его отец, — говорю я, а потом следует фраза, которую я не произношу, но которую он скорее всего слышит: «Ты должен заставить его вернуться домой».
Папа качает головой.
— Я не могу ему помочь, Клара. Я видел все возможные версии того, что может произойти, и могу сказать, что он никогда не послушает меня. Мое вмешательство только ухудшит ситуацию для него. — Он прочищает горло. — В любом случае, я пришел сюда не зря. На меня была возложена задача подготовки новобранцев.
Мое сердце учащенно забилось.
— Мое обучение? Но почему?
Его челюсть напрягается. Он выглядит так, словно оценивает, сколько стоит мне рассказать.
— Не уверен, знаешь ли ты, но я солдат.
Или лидер Божьей армии, но, да ладно, не будем скромничать.
— Да, я вообще-то знаю это, пап.
— И фехтование — это часть моей профессии.
— Фехтование? — говорю слишком громко, и люди, проходящие мимо нас, начинают бросать встревоженные взгляды.
Я опускаю голос.
— Ты собираешься тренировать меня обращаться с мечом? Например... огненным мечом?
Я сразу вспоминаю о видении Кристиана. Не о своем. Не я сражалась.
Папа качает головой.
— Люди часто принимают его за огненный меч из-за легкой ряби, но он сделан из сияния, а не огня. «Сияющий меч».
Не могу поверить, что слышу это.
— «Сияющий меч»? Почему?
Он колеблется.
— Это часть плана.
— Я вижу, что есть определенный план с моим участием, — говорю я.
— Да.
— У тебя, случайно, нет бумажного варианта этого плана, чтоб я смогла туда заглянуть? Всего на минутку?
Уголок его рта приподнимается.
— Наша работа продолжается. Итак, ты готова? — спрашивает он.
— Что? Сейчас?
— Нет более подходящего времени, чем настоящее, — говорит он, и я могу сказать, что он полагает, что это прекрасная шутка. Он направляется к велосипеду, чтобы поднять его, после чего мы вместе медленно возвращаемся к «Робл».
— Как в университете обстоят дела? — спрашивает он, как и любой другой послушный папа.
— Прекрасно.
— Как твоя подруга?
Я нахожу странным, что он спрашивает о моих друзьях.
— Э-э — какая именно?