Страница 4 из 116
- Приветствую вас, гости дорогие, - сухо ответил Святополк. - По обычаю, не откажитесь от моего угощения.
Он хлопнул в ладоши, и холопы вынесли мед и печеные заедки. Еврей-толмач что-то крикнул в двери - вбежали половецкие холопы, раскатали ковер, на который и уселись послы, поджав ноги. Холопы обнесли их медом. Святополк сдерживался, поджимая губы, - на поганых половцев, на чужаков переводить меды и иноземные вина! Неизвестно, с чем они пожаловали, а ты перед ними расстилайся!.. По лицам своих бояр видел он, что они разделяют его чувства, а Данила Игнатьевич зло кусает губы.
Послы пригубили мед и вино, качая головами и шепотом на своем языке обсуждая что-то. Святополк бросил вопросительный взгляд на толмача, но тот помалкивал.
- С чем пожаловали послы половецкие в Киев? - спросил наконец князь, не выдержав. Искал, бывший старшим, не спеша развернулся к нему, на ладони придерживая чашу с недопитым вином, заговорил на сей раз по-половецки, и толмач стал быстро переводить:
- Явились мы от родов ханов своих, все мы беи и младшие ханы, за каждым из нас стоят наши колена, в них сотни и тысячи всадников, а за Тугорканом Степным Барсом, что послал нас, - тьмы и тьмы воинов. Нас все боятся - булгары дань дают, ясы и касоги голову склоняют, аланы[11] власть нашу признали, арабы и турки, византийцы и угры[12]… Ходили мы на Русь, ратились с вашими дружинами. А с каганом Всеволодом дружили. Он был умный каган, нас понимал, дарил нас подарками, платил нам дань. Урусы - сильные воины, с урусами надо дружить, и урусские каганы это знают.
Святополк до белизны сжимал пальцами резные подлокотники стольца. Еврей-толмач говорит спокойно, словно не понимает ни слова и лишь повторяет заученное, но как узнать - не прибавляет чего от себя? Искал-бей продолжал говорить, его спутники кивали, негромко поддакивали.
- Чего же хочет от нас ваш хан? - спросил Святополк, когда толмач умолк. Еврей не поторопился перевести слова князя - половцы явно понимали по-русски лучше, чем хотели показать.
- Мой хан, могучий Тугоркан, любимец Тенгри-хана, хочет от нового кагана урусов подтверждения старой дружбы. Мой хан велел передать: если не дадут нам дани, придем и сами возьмем, что пожелаем. Каган Всеволод давал нам дани, и мы не ходили на Русь. Будет ли давать дань новый каган?
Святополк выпрямился, быстро взглянул по сторонам. Бояре хмурились, выжидательно поглядывали на князя. Славута и Захар Сбыславич переминались с ноги на ногу, Данила Игнатьевич кусал губы - вот-вот закричит. На рубеже с Черниговом, под Любечем, оставалось у него имение, куда он, вернувшись со своим князем Изяславом от ляхов, привез семью - сына Ивана и двух малолетних дочерей. Но через год после смерти Изяслава в битве на Нежатиной Ниве проходившие с Романом Святославичем половцы предали имение огню и мечу. Двенадцатилетний Иван и две его младшие сестры пропали без вести, жена тоже. Данила Игнатьевич как раз был в пути из Новгорода, куда он хотел перевезти семью, поближе к князю. Горькая весть дошла до него, когда половцы, усмиренные и задобренные Всеволодом, зарубили князя Романа и ушли к Тмутаракани. С той поры прошло уже поболе десяти лет, но боярин до сей поры оплакивает жену и детей. Он и слышать не захочет о мире с половцами.
- А сколько вы просите? - спросил Святополк.
Половцы накоротке переглянулись. Те, что стояли позади, зашептались, а Искал-бей кивнул толмачу говорить. Тот кашлянул и под строгим половецким взглядом начал:
- Великий каган Всеволод давал ханам десятую долю с доходов - скотом, табунами, узорочьем, рухлядью[13], гривнами и холопами. Засылал он подарки и в степь, и послов одаривал, позволяя по земле Русской ходить свободно, а люди Всеволодовы сами приводили в вежи[14] холопов и привозили добро…
«Позволяя ходить свободно»… А что мешало малой орде с послами пробраться на окраину и учинить разгром одного-двух селений, самочинно прибавив к дани и подаркам захваченных рабов, скотину и добро? Будучи великим князем и заключая с половцами ряд, Всеволод дозволял поганым обирать земли противников и мешал разве что грабить киевлян и переяславльцев. В прошлом году за половецкой помощью, воюя с ляхами, обращался Василько Ростиславич Теребовльский - с ним-то половцы вволю ополонились, проходя Киевской и Галицко-Волынской землей. Поганые надеялись на то, что новая власть также будет им благоволить. Но Святполку было мучительно больно отдавать десятую часть доходов - столько же, сколько забирала себе церковь.
Послы смотрели выжидательно. Святополк бросил взгляд по сторонам, на своих бояр. На лицах всех было написано одно: «Решайся, князь! Не давай поганым воли!» Люди только пришли на новое место, у многих дворы и дома неустроены, волости не успели первые корма прислать -а уже делись со степняками последним!
- Говорите, люди князя Всеволода сами добро в половецкие вежи привозили? - молвил Святополк. - Но так я не Всеволод. Он умер. С покойника себе дани и спрашивайте!
И встал, показывая, что говорить более не о чем.
Послы тоже выпрямились, поклонились, бормоча что-то. Толмач начал переводить пустые слова прощания, а Искал-бей уже повернулся и вперевалочку направился прочь. За ним потянулись остальные.
Едва за последним закрылась дверь, Данила Игнатьевич сорвался с места.
- Княже, почто отпустил поганых? - чуть не закричал Он. - Аль не слышал слов противных? Не понял, чего они требовали?
- Негоже сего спускать, - прогудел Славута, могучий, тучный, но по-бычьи сильный витязь.
- Доколе они будут нас тревожить? - поддакнул и Захар Сбыславич.
И Святополк кивнул, махнув на дверь:
- Взять послов. Заточить в поруб!
Данила Игнатьевич едва ли не первым выскочил за дверь передавать приказ.
Позже стало известно, что еврей-толмач исчез неведомо куда - утек ли сам, почуяв неладное, или его успели отослать от себя половцы, но в поруб он не попал.
Жданка обернулась быстро - Лют не успел остыть от недавнего решения и соскучиться в ожидании. Он опомниться не успел, как девушка опять стояла перед ним. Обеими руками она прижимала к себе узелок с ествой и - у Люта перехватило дыхание - завернутый в теплый дорожный плащ сверток, в котором угадывался лук с полным тулом стрел, кожаная куртка, которую кочевники-торки надевали вместо кольчуги как доспех и которые еще были в ходу, и даже кривая степ-няцкая сабля. Выменяла ли она ее у кого-нибудь или забралась к отцу в кладовые, Лют спросить не решился. С луком и стрелами он, как любой отрок, справлялся легко, а вот сабля была ему в диковину. Но, набросив на плечи чуть длинноватый ему плащ и взяв ее в руки, он почувствовал себя совсем взрослым, смысленым мужем и воином. Все еще по-детски чистое и юное лицо его изменилось, глаза заблестели, и Ждана, всхлипнув, обхватила брата руками, припав к его плечу.
- Береги себя, братик, - прошептала она срывающимся голосом.
- Прощай. - Лют прикусил губу и высвободился из сестриных рук. - Передай поклон родному дому. И не поминай лихом!
- Ой! - Ждана зажала себе рот ладонью, боясь начать голосить, а Лют повернулся и решительно зашагал вдоль берега. Он старался идти по-мужски широко и быстро, чтобы скорым шагом заглушить в груди нарастающую тревогу. Он уходил в неизвестный враждебный мир, рвал связь со своим родом, со своей кровью, потому что своя кровь оказалась для него чужою.
Берегом Торчицы Лют на другой день к вечеру дошел до Роси, широкой полноводной реки, в которую впадала его родная речушка. Бывалые люди поговаривали, что Рось-река дальше вливается в великий Днепр Словутич, а тот несет свои воды аж в само Греческое море. Так оно или нет, Люту не было дела. Переночевав в кустах, наутро изготовился к переправе. Брода искать было некогда, и он просто разделся, завернул одежу, припас и саблю в плащ-мятель, поясом привязал его к бревну и, держась за него, переплыл на ту сторону. Привыкший по нескольку раз за день переплывать Торчицу туда и обратно, Лют все же устал и после долго сидел на берегу, отдыхая.
[11] Аланы - см. 9 - ясы.
[12] Угры - венгры.
[13] Рухлядь - меха, пушнина.
[14] Вежа - шатер, кибитка, башня.