Страница 20 из 116
Еще никак седмицу орда Тугрей-хана кочевала по Поросью. Двигалась она неспешно, отягченная полоном, стадом и обозами. Степняки часто останавливались, часть их отправлялась вперед, а остальные оставались стеречь добро. Вскоре посланные возвращались, гоня новый полон и таща добычу. Пленных русичей торопливо считали, делили на десятки и сгоняли в общий гурт, где их вязали вместе длинными веревками, которые могли растянуться на сотню саженей и более. Ополонившись, половцы сделались сытые, но злились еще больше. Теперь, налетая на новое обреченное сельцо, оставляли в живых только девушек и молодых женщин да юношей и подростков, а прочих вырубали начисто. Да и тех могли убить, если пленник чем-то не понравился.
А потом орда потянулась обратно, в степь, оставив позади себя опустошенную, выжженную землю, где дымились останки изб, чернели печные трубы да сытые вороны ходили по вытоптанных нивам и лениво клевали раздувшиеся трупы.
Возвращались другой дорогой, не желая дважды проходить по разоренной земле, по пути захватывая новую добычу. Хватали больше от жадности, от желания перещеголять друг друга или в надежде отыскать какие-нибудь диковинки.
Через две седмицы с малым орда покинула, наконец, пределы Киевской земли. Далеко в верховьях обошли Рось и двинулись на юго-восток, повторяя путь Южного Буга. Здесь еще не упало ни капли дождя, и степь раскинулась сухая и пыльная. Впереди и по бокам ехали верховые, за ними тащились крытые повозки - шатры знатных половцев. Между ними гнали полон, а чуть позади - табуны коней и скотину. Бредущие на привязи полоняники еле передвигали ноги, иные падали от усталости. Охрана из рядовых половцев нещадно поколачивала упавших, добивая их кнутами. Некоторых рубили на месте и бросали в степи. Идущие позади часто натыкались на еще не остывшие тела, с содроганием провожали глазами, понимая, что завтра могут оказаться на их месте. И немало было таких, кто мечтал поскорее дойти хоть куда-нибудь, пока не выпала горькая судьба лечь вот так, в степи, без могилы и покаяния.
Рослый Лют неволей оказался впереди толпы. Он давно перестал надеяться на встречу со своими; что случилось с Торческом, выстоял он или пал, узнать ему было не дано, воя судьба была страшнее и заглушала боль о родных. С аждым часом, с каждым шагом в его душе разрасталась пустота, и Лют брел по желтой от солнца степи, глядя вперед становившимися холодными глазами и не думал ни о чем.
Как-то раз его сосед впереди, тощий жилистый парень ткуда-то из-под Котельницы, споткнулся, не заметив звериную нору, и упал, едва не потянув за собой Люта и остальных. Половец, едущий рядом, мгновенно взмахнул камчой:
- Идти! Идти, пес урус!
Парень попытался вскочить, но застонал от боли, валясь обратно - он вывихнул ногу и не мог без помощи даже стоять. Решив, что урус упрямится нарочно, половец, не долго думая, выхватил саблю и с размаху рубанул парня по шее. Парень упал. Брызнувшая кровь попала Люту на лицо. Он отшатнулся, вскинул глаза - и встретился с половцем взглядом. Несколько мгновений половец смотрел в его глубокие черные глаза, а потом завизжал от злости и замахнулся снова - уже на Люта.
Отрок невольно зажмурился, ожидая удара, но вместо этого рядом послышался повелительный голос. Он произнес всего несколько слов, но охранника словно подменили - таким лебезящим, заискивающим прозвучал его ответ.
Лют осторожно открыл глаза. Несколько ярко одетых всадников на крепких красивых конях под богатыми чепраками и с украшенной золотом сбруей замерли неподалеку. Выехавший вперед молодой половец с надменным лицом о чем-то спросил охранника, и Лют угадал по двум-трем знакомым словам, что тот спрашивает, что случилось.
- Мальчишка-урус! Хотел меня убить! - ответил половец.
- Этот? - молодой хан указал на обезглавленное тело.
- Тот, другой! Как он смотрел! Как пес! - саблей, кончик которой еще был окровавлен, указал на Люта.
Молодой хан посмотрел на отрока. Глаза их встретились - как давеча с охранником. Лют содрогнулся и поспешил отвести взгляд - не дай Бог, прикажет хан, и полетит его голова с плеч! Но тот прищурился и тронул коня, подъехав на шаг ближе.
- Урус? - спросил он. - Ты урус?
Догадавшись, что спрашивают у него, Лют опять поднял глаза.
- Я из Торческа, - сказал он.
- Торческ? Хан Тугоркан, да хранит его великий Тенгри-Небо, взял Торческ. Ты - торк?
- Нет, - качнул головой Лют. - Я русич.
- Ты не похож на русича! Ты торк!
Он пришпорил коня, наезжая на Люта, но тот ловко увернулся от лошадиных копыт и ухватил горячего жеребца за ноздри, притягивая его голову к себе и шепча что-то на ухо. Горячий конь мелко задрожал и остановился. Хан, прищурясь, посмотрел на пленника.
- Ты знаешь коней? - спросил хан.
- Да, - кивнул Лют. - Дома часто приходилось…
- Ты без разрешения коснулся моего коня, урус! Знаешь, что за это бывает?
- Вы убьете меня? - Лют вспомнил, как быстро расправились с его спутником-торком. Но молодой хан почему-то остановил готовно занесенную руку охранника.
- Зачем убивать? Я найду кому тебя отдать.
- Подари этого кощея мне, Аяп-хан, - вмешался один из его спутников и хищно сверкнул глазами. - Торки убили моего брата!
Как ни плохо понимал язык кочевников Лют, по взглядам половцев он догадался обо всем и, не понимая, что делает, кинулся к хану:
- Нет! Лучше возьми меня к себе!
Кто-то из половцев, немного знавший русский язык, перевел его слова, и Аяп со свитой закачался в седле от дружного хохота. Зато за спиной Люта послышались негромкие сердитые голоса - остальные полоняники не могли понять и простить его порыва.
- Ты трусливый пес, урусский щенок! Ты боишься смерти! - Аяп еще смеялся, но глаза его уже были полны презрения. Мгновенно размахнувшись, он ударил Люта камчой по лицу и ускакал вперед.
Еще несколько дней спустя орда Тугрей-хана соединилась с другой ордой. Насколько хватало глаз, стояли юрты знатных ханов, их приближенных и советников, теснились полукольцами кибитки с добром. Между ними стояли подводы с награбленным в русских городах и весях добром. Шныряли собаки. Скотину и коней отогнали подальше, попастись на осенней тощей траве. Полоняников тоже собрали вместе, обнесли оградой.
Люта после того, как он заговорил с Аяп-ханом, товарищи по несчастью недолюбливали, и он жил тише воды, ниже травы. Оказавшись в коше, лег в сторонке, боясь, как бы его не задели. И уж конечно не расспрашивал соседей, кто они и откуда, и потому не знал, что здесь есть несколько человек из села Красного - того самого, что стояло под Торческом и которое прежде было дадено для кормления княжьему тиуну Захару Гостятичу.
А еще через два дня прибыли купцы.
Оживление воцарилось сперва на дальнем краю коша. Вошедшие половцы стали побоями и окриками поднимать узников. Приученные к тому, что за малейшую повинность секут до полусмерти, а то и вовсе убивают, люди послушно вскакивали и разбегались в разные стороны. Мужчин сгоняли отдельно, женщин отдельно.
Потом вместе с ханами и беями между десятками появились купцы-иудеи. Одетые в стеганые халаты, подпоясанные и мало чем отличимые от кочевников, они шли спокойно и деловито. Трое старших купцов остались с ханами, а их приказчики и помощники вместе с рядовыми половцами осматривали людей и вносили их число на вощеные дощечки, считая десятками.
Лют чуть не ахнул, увидев «своего» хана Аяпу. Возле него остановился дородный чернобородый купец с горбатым носом и бегающими холодными глазами. Он был во всем черном и казался толстым старым вороном, прилетевшим на поле боя клевать трупы. Слегка поворачивая голову, он осматривал русичей и изредка кивал, указывая помощникам на того или другого.
- Еще тот и этот, - указывал он пальцем, на котором сидело огромное золотое кольцо. И приказчик послушно кивал, делая пометки на воске острой палочкой.
Люту показалось, что на него обращен чей-то пронизывающий взгляд, но тут купец хлопнул в ладоши, отдал по-половецки приказ, и охранники вместе с его помощниками погнали отобранный полон прочь. Среди пленников поднялся глухой ропот, который быстро пресекли кнутами.