Страница 124 из 126
И первым встал Мирослав Рогволодович. Всю жизнь прослуживший князю, молодой боярин занял при нём место отца, Рогволода Степаныча, оставленного во Владимире посадником.
- Не брал тебя Рюрик, на чепь не сажал, - рассудительно молвил он, - и хоша вотчину твою воевал, но не лишал тебя стола. Да и ныне твой верх. Посему призываю тебя быть милосердным и прошу крови напрасной не лить, а постричь Рюрика во мнихи.
Роман кивнул ему, как другу. С Мирославом у них всё было заранее обговорено. Осталось ждать, что скажут другие.
Волынские бояре тотчас подхватили предложение Мирослава. Кияне медлили, пока не встрял боярин Чурыня:
- По-христиански сие, по-божески. Много зла совершил князь Рюрик Руси - так пущай замаливает грехи свои. Подумайте, бояре, ведь не прольётся тогда крови, руки наши чисты будут.
- Руки-руки, - заворчали бояре. - Эва, как повернул…
Но решать надо было. Кияне были наслышаны о крутом нраве Романа. Коли порешат они пощадить Рюрика, то не сотворят ли хуже? Озлившись, нарочно казнит Роман бывшего тестя. Да и не в обычае просто так отпускать пленников. Всеволод вон Глеба рязанского в порубе до смерти уморил, а дядьёв своих Ростиславичей ослепил.
- Постриги его, княже, - начали раздаваться голоса. - Постриги…
Многие молчали, а иные высказывались в защиту Рюрика. Но от этих Роман только отмахнулся.
- Решена судьба твоя, княже, - обратился он к Рюрику. - Готовься принять мнихский чин ты сам, жена твоя и дочь. Всё семя твоё за тебя ответ держать будет.
Анна Юрьевна вскрикнула и повисла на муже, теряя сознание. Предслава завизжала. Рюрик с белым лицом, зарычав, вдруг бросился на Романа, но дюжие гридни повисли на его плечах, силой поставили на колени.
- Пёс поганый, - прохрипел, корчась в их руках, киевский князь. - Попомнишь ещё Рюрика! Кровавыми слезами умоешься! Будь проклят ты! Проклят! Проклят!
3
Недолго дали Рюрику побыть с женой и дочерью. В тот же день всех троих отвезли в разные монастыри, дали день переждать и на следующее утро наскоро совершили постриг. Рюрик до последнего изрыгал хулу и проклятия, да такие, что игумен Михайловского монастыря был вынужден наложить на нового монаха епитимью. Анна Юрьевна приняла свою судьбу молча. Она словно окаменела и с того часа, как вывели их на двор и положили в простые сани, до того мига, пока новоиспечённую монахиню не отвели в её келью, не проронила ни слова. Зато Предслава упиралась, визжала и вырывалась так, что её пришлось сперва трём мужикам силком выволакивать из кельи, а потом связать и поставить на колени, заткнув рот тряпицей. Голову ей держали двое отроков, они же после отнесли на руках извивающуюся в путах молодую женщину и, как мешок, бросили в келью.
Роман не пожелал проститься с бывшей женой. Он даже не спросил, в какой её отвезли монастырь. Иные заботы одолели его. Наскоро уладив свои дела и поставив над киянами снова Ингваря Ярославича луцкого, он поспешил в Галич, прихватив с собой обоих сыновей Рюрика, Ростислава и Владимира, и жену Ростиславову, Верхуславу, не пожелавшую разлучиться с мужем. Ни Рюрику, ни его жене ничего о сыновьях не сказали - зачем монахам знать о мирских заботах?
В Галиче его встречал колокольный звон. Не так давно, при конце княжения Владимира Ярославича, водрузили на колокольню Успенского собора колокола, и их праздничный перезвон радостно разносился над Галичем. Толпы народа выбегали приветствовать своего князя. Бояре стояли в воротах своих теремов, кланяясь и улыбаясь, - кто радостно, кто вымученно. Роман ехал впереди, красуясь на вороном коне, - его серый в яблоках любимец остарел и был отправлен этим летом в табуны. Князь улыбался, махал толпе рукой в персящатой рукавице. Ехавший рядом Ростислав Рюрикович сумрачно озирался по сторонам. Его брат Владимир чуть поотстал.
- Не горюй, княже, - улыбнулся ему Роман. - Не пленник ты, а гость мне!
- Над родителями гостя так не издеваются, - ответствовал молодой князь.
- Молоко с губ оботри прежде, чем меня учить, - беззлобно огрызнулся Роман. - У нас с твоим отцом старая вражда. Не я его, так он бы меня заживо извёл. А с тобой мы не ссорились.
Ему хотелось расположить к себе Ростислава, чтобы он стал его помощником и верным подручником в деле объединения Руси. Ещё не поздно было повернуть всё в лучшую сторону. Роман предчувствовал перемены, и его распирала радость от того, что он им причиной.
Но и ещё одна радость томила его, и он, забыв княжье достоинство, едва не вырвался намётом вперёд, когда, въезжая в распахнутые ворота, увидел на крыльце княжьего белокаменного дворца Анну с сыном на руках. Подле стоял верный Андрей, совсем освоившийся со званием дворского, и остававшийся наместником Заслав Сбыгневич. Они поклонились, когда Роман легко взбежал по ступеням и принял из рук жены сына. Данилка подрос, стал тяжёлым. Он не сразу признал отца, захныкал, но потом опомнился и радостно вцепился ему в бороду обеими ручонками.
- Ух ты! - Роман помотал головой, по одному отцепляя от бороды пальчики сына. - Вырос-то как!
- Тебя всё вспоминал, - улыбнулась Анна. - Каждый вечер: «Тятя! Тятя!»
- Тятя, - повторил ребёнок.
- Да, тятька твой, Данил! - Роман удерживал сына одной рукой, а другой привлёк к себе Анну: - А ты ждала ли?
Она ткнулась ему в грудь, прижалась лицом к волчьему меху опашеня:
- Ждала…
- Недолго тебе ждать осталось, Аннушка, - промолвил Роман, целуя жену в макушку. - Ушла Предслава в монастырь. Теперь нам ничто не помешает…
Свадьбу Романа и Анны справили скромно - как-никак Анна для галичан уже третий год была законной княгиней, родила князю крепыша-сына, да и не принадлежала она к княжьему роду. Но всё-таки на радостях Роман приказал выставить на площадях бочки мёда и вина, а во дворце весь день до глубокой ночи шумел пир, и Митусь распевал хвалебные песни молодой чете. Роман сидел подле Анны на переднем месте и искоса поглядывал на жену. Уже пять лет они вместе, второй год пошёл любимому сыну, придёт время - родятся у них ещё дети, но, как и несколько лет назад, у обоих сладко замирало сердце, когда они думали о том, как останутся вдвоём и раскроют друг другу объятия. И когда молодых наконец проводили в ложницу и Анна встала перед мужем на колени, чтобы разуть его по обычаю, он поднял жену с колен, обнял, прижал к себе, и они долго стояли, не размыкая рук.
Но недолго стояла в Галиче тишина. Прошёл обильный снегопад, несколько дни бушевали метели, а когда распогодилось, добрались до Галича послы Всеволода Юрьевича. Возглавлял посольство Кузьма Ратшич, ближний Всеволодов человек. С ним были Михайло Борисович и Еремей Глебович.
- Рад я приветствовать послов от брата моего Всеволода Юрьевича владимирского, - со стольца кивнул им Роман. - Здоров ли князь Всеволод? Как здоровье его княгини? Всё ли благополучно в его дому?
- Князь наш здоров, и княгине Всеволодовой лучше, - важно ответил Кузьма. - Но не всё благополучно во Всеволодовом дому. Прознал князь наш, что учинил ты со сватом его Рюриком Ростиславичем и женой его.
- Князь Рюрик от своей гордыни и нрава пострадал, - нахмурился Роман. - Жена же его и дочь всего лишь последовали за ним, потому как одна у них оставалась дорога. А за худые дела Рюрика и не такая кара ждала. Пущай в монастыре грехи свои замаливает. Зело много их у него.
- О том Всеволод наслышан, и не про Рюрикову судьбу послал нас к тебе пытать, - сказал Кузьма. - Но чинишь ты несправедливость тем, что увёз с собой сыновей Рюрика, Ростислава с женой и дочерью и юного Владимира, аки пленных. Нелепие творишь, княже Роман. Отпусти молодых князей, освободи их.
Правду сказать, пока не вымолвил Кузьма просьбу Всеволода, опасался Роман - а ну, как решит владимирский князь принудить его держать ответ за постриг киевского князя. Но, услышав, что на самом деле заботит Всеволода, он успокоился и рассмеялся: