Страница 96 из 135
- Какую жемчужину у себя скрываешь, Ханиф? - прищурился Мамутек.
Тучный мурза вперил во Всеволожу подозрительный взгляд.
- Моя гостья, - сказал хозяин.
- Почему твоя гостья не может оказаться моей? - лучезарно улыбнулся царевич.
Раина, державшаяся бок о бок с боярышней, дрогнула.
- Она гостья моей жены Асфаны, - уточнил Ханиф. - Я твоей милости объяснял после битвы под Суздалем…
- Хотел её отпустить домой, - напомнил царевич. - Её дом - твой дом? Ты мне лгал.
- Мой дом - её дом, - понурился Канафи.
Тучный мурза не спускал глаз с боярышни. От такого внимания захотелось провалиться сквозь землю. Где ей встречались эти обвислые усы?
Мурза прошептал царевичу нечто важное, ибо Ханиф, расслышав, с испугом посмотрел на мурзу, с жалостью - на Всеволожу.
Мамутек согласно кивнул и отдал приказ через дверь.
Некоторое время вельможи переговаривались на своём языке. Потом царевич сказал:
- Выйди, женщина в соседний покой. Пусть девка переоденет тебя.
Евфимия и Раина вышли. В малой палате, где только что беседовали имам и отшельник, боярышню ждала русская мужская сряда, какую носят стремянные. Тут она догадалась, вернее, вспомнила: свирепый на вид вельможа был тот, что под стенами Белёва вёл переговоры с князьями. Толмач именовал его «Хочубой», Евфимия же из татарских уст ясно слышала: «Кичибей».
- Ой, возвращаться к ним, словно отроковицам в пещь огненную! - волновалась Раина.
- Хоть в ад, иного пути нам нет, - переодевалась Евфимия.
- Маматяка боюсь! - стонала лесная дева. - Было мне возле него «привидение» то: злодейски умертвит он отца и брата.
- Фух! - перевела дух Евфимия, поскольку Раинины «привидения» то и дело сбывались и боярышня начинала им верить. - Вот от чего ты давеча дрогнула!
Едва обе переступили порог Ханифов, Кичибей, или Хочубой, ткнул пальцем во Всеволожу:
- Советник князя Дмитрия Красного, уготовь Аллах покойнику в джаканнаме жаркую сковородку!
- Верно ли? - резким голосом спросил Мамутек ту, что намеревался взять в жены.
- Твой мурза памятлив на лица, - кивнула Евфимия.
- Кто родил тебя, лучше бы родил камень, - проскрежетал Ачисан. - Камень занял бы своё место при постройке стены.
- Я пыталась построить стену доверия меж двумя ратями под Белёвом, - заявила Евфимия.
- Посланник Аллаха учит, - возразил Ачисан, - советы жён нам нужны, чтобы делать наоборот.
- Однако же ваша мудрость гласит о женщине, - напомнила Всеволожа, - «она родит, она и на ноги ставит», «Язык немого лишь мать поймёт», «У кого нет жены, у того нет близкого».
- Женщина - мешок орехов, чтобы купить или продать. Мужчины намного выше степенью своего достоинства, - упорствовал Ачисан.
- Когда арабское племя туарегов проиграло битву, - напомнила Евфимия из истории, - пришли на помощь женщины и выиграли бой. С тех пор в этом племени они сняли паранджи и заставили носить их мужчин.
Услышанное о туарегах вызвало бурю негодования у царевича и вельмож. О чём они спорили? Что приказывал Мамутек? В конце-то концов Ханиф сурово велел Евфимии:
- Удались пока… Боярышня и Раина вышли.
Хозяйка ждала у входа на женскую половину.
- Что?
- Кичибей узнал во мне белёвского советника при князе, участницу споров о докончаниях, - сообщила Евфимия.
- Ой, ой, ой, ой! - сжала голову Асфана. - Теперь попадёшь не в зенан к царевичу, а на плаху. Они потеряют разум!
Раина беззвучно плакала.
- Когда открывается истина, разум отступает назад, - вздохнула Евфимия.
Мрачное воцарилось молчание. За трапезой к еде не притронулись ни хозяйка, ни гостьи.
Повечер явился Ханиф, перемолвился с главной женой и вышел.
- Не обо мне ли шла речь? - осведомилась Евфимия. - Тайны нет?
Асфана прижала подол к лицу и разревелась навзрыд.
Айбикен смачивала её виски целебной водой. Открыв лик, татарка произнесла сквозь всхлипы:
- Велел одеть воином. Горе тебе! Сегодня предстанешь пред грозные очи Улу-Махмета. Царь будет твоим судьёй!
9
Палата, где заседал диван казанского царя в Курмыше, сравнительно с великокняжеской Престольной была скромна. Белые стены - глазу остановиться не на чем. Ковры - единственная роскошь, - стопа утопала в них. По бокам - мурзы, в средоточии же, у противоположной от входа стены, на более высоких подушках - старый, сухонький Улу-Махмет. По левую и правую руку - царевичи.
Один из приставов, что привели Всеволожу, втолкнул боярышню в дверь и шепнул по-русски:
- Перед тобою диван-беги, старейшина Совета, Магомет-Мазербий, у царя первый человек!
Старик в чалме - борода до полу - важно повёл её пред очи царя.
Евфимия поклонилась.
- Рукуг? - удивился старейшина поясному поклону. - Саджа! - повелительно ткнул пальцем в землю.
- Пред иноземными владыками ниц не падаем, - строго молвила Всеволожа и обратилась к царю с вызубренной загодя речью: - Улу-Махмет хан халеде ал-лагу муккугу! - что означало: «Улу-Махмет хан, да продлит твоё царствование Божья милость!»
Царь мрачно молвил на её языке:
- Подойди поближе.
Подслеповатые глазки долго сверлили приведённую уруситку.
- Это ты под Белёвом давала советы своим князьям?
- Я хотела, чтоб твоя сила оставила этот город, не вбивала клина меж Москвой и Литвой, ушла к родственным булгарам. Жаль, христианские князья, словно мусульмане, выслушав женщину, поступили наоборот. Ты - кладезь мудрости! - сделал, как следовало. Ныне основанное тобою царство устрашает соседей. Разве я была не права?
Улу-Махмет подал знак рукой, дабы Всеволожа ещё приблизилась.
- В твоих очах радость. Чему радуешься? - прошамкал царь.
- Радуюсь, что стою пред тобой, - отвечала боярышня, - ибо пятнадцать лет назад мой родитель стоял пред тобой же, ратуя о судьбе нашего великого князя Василия.
Судя по выражению морщинистого лика, царь был крайне удивлён.
- Дочь боярина Иоанна?
- Дочь его, - склонила голову Всеволожа. Мурзы по сторонам встрепенулись. Неподвижность восточных божков нарушилась. Шепотки - будто ветерок пролетел по сухой листве.
- Отец твой, - возвысил голос Улу-Махмет, - просил золотую шапку для юноши, ещё не запятнанного дурными делами.
Евфимия смиренно потупилась.
- Дозволено ли мне напомнить царю слова из Корана? «Если наказываете, то наказывайте соразмерно тому, что считается у вас заслуживающим наказания, если же будете снисходительны, это лучше для снисходительных».
Царь перевёл вопрошающий взор со Всеволожи на своих мурз. Кичибей, или Хочубой, встал и произнёс нечто грозное. Ачисан поддержал его. Страшнее всех прокричал злое слово, скосясь на Евфимию, Мамутек.
Царь изрёк:
- Я обязательно накажу Василия. Смертью ли, вечным пленом ли… Обязательно!
Евфимия улыбнулась:
- Знатный арабский мыслитель Абу-аль-Ала аль Маарри создал труд, который назвал: «Обязательно ли то, что не обязательно?».
- Зачем живая ссылаешься на умерших? - запальчиво прокричал Ачисан.
Евфимия обратилась к нему:
- Отвечу словами Пророка: «Когда вас приведут в отчаянье, ищите помощи у лежащих в могилах».
Вояка Хочубой грубым голосом вмешался:
- Ты прочла много книг! А великий халиф Омир говорил: «Если в книгах писано то же, что и в Коране, то они лишние, если же писано иное, то они лгут»!
Евфимия не удостоила Хочу боя ответом. Улу-Махмет раздумчиво произнёс:
- Отдам золотую шапку Шемяке, он будет благодарней Василия.
Всеволожа возразила вопросом:
- Будут ли благодарны бояре, ненавидящие Шемяку? Ему ж не в пустом сосуде державствовать.
Среди вельмож возник шум. Кое-кто вскакивал и кричал, тыча перстом в Евфимию. Громче других неистовствовали Ачисан с Кичибеем. Боярышня обратилась к ним: