Страница 92 из 135
Всеволожа принялась стучать. Дверь, как стена, не чувствовала девичьих ударов. Однако же они слышны. Пришла в конце концов Меланьица… Стоит за дверью. Дышит шумно.
- Отопри!
Вздохнула тяжело. Ушла. Опять - стук в оба кулака… За дверью заскрипел глас Софьи:
- Охолонись, прилучница! Мечтала завладеть великим князем не в тереме, так в ратном поле? Ведь я ещё с тобой не посчиталась за давешнее. Красный помешал, покойник. Кукушка улетела, да вернулась, неугомонная. Что ж, нынче заполночь почуешь, каково озоровать в чужом гнезде. И ведьму твою сыщем, Мамоншину колдунью…
Литвинка наконец угомонилась. Стало быть, ушла.
Что страшного она измыслит на сей раз? Огненную пытку, как в застенке Житничных палат? Клетку, как в беззвучном подземелье Людвига Одиннадцатого?
В окне стемнело, и в одрине воцарилась темь. Боярышня, свернувшись на одре, устала думать да гадать и отдалась в неодолимые объятья сна. Ей виделся костёр на постоянии. Вокруг него татары чавкают шурпой. Поленья свежие искрят и сладостно потрескивают. Берёзовый домашний дым приятно проникает в ноздри… Треск всё сильнее, дым всё едче…
Евфимия вскочила. Дворец горит! В окне бушует пламя: Кремль горит! От полымя светло в одрине. Однако ж дымно не в измогу. Примерилась: пролезет ли в оконце? Нет, слишком тесно. Уж лавку подняла, чтоб высадить оконницу. И опустила. Судя по большому жару, огонь близок. Лишняя тяга быстрее привлечёт его. Стала стучать в дверь… Жалкий звук в огненной пустыне! Кто сейчас внемлет дальним стукам? Всяк спасается, как может. Ужли не вспомнила Меланьица о запертой двери? Витовтовна и вспомнит, да обрадуется, не велит постельнице открыть.
Глаза не видят. Грудь не дышит. Истлевают силы… Бесплотный красно-серый дух сначала закружил, затем свалил Евфимию. Она успела напоследок ударить в дверь ногой…
Дверь распахнулась. В огненно сияющем проёме - Марья Ярославна. Ахнув, великая княгиня схватила за ноги боярышню и выволокла из одрины.
- Подымись, Офимка! Мне не одолеть поднять… Всеволожа поднялась. Проход хоть полон дыма, да внезапное освобожденье придавало сил. Спасительница и спасенница опрометью бежали в ту сторону, куда стремился дым. Там не было огня. Вот сени, где ведунья амма Гнева чуть не превратила в мышь Мастридию. Отсюда выход близок.
- Ой, не могу! - вскричала Марья и села на пол.
Евфимия взяла толстуху на закорки, понесла.
- Мать-государыня и слышать не хотела, чтоб тебя выпустить, - пищала в ухо внучка Голтяихи. - В Кремле внезапно загорелось. Вмиг! Словно хворост! Сплошь - огонь! Всё деревянное - сплошные головни! Сам камень рушится! Церковь Воздвиженья распалась на куски. Мать-государыня детей - в карету, сама - с ними… Едем в Тверь. Пускай Махмет берет сгоревшую Москву.
- Нишкни! - озлилась Всеволожа. - Мешаешь мне соображать, где ближе к выходу.
- Сверни к крестовой, там крыльцо, - подсказывала Марья. - К опочивальне не беги, там полыхает… - И примолвила: - Двоих несёшь!
- Двоих? - не поняла Евфимия, боясь: уж не свихнулась ли толстуха.
- Двоих, - твердила Ярославна. - Я брюхата! Сойдя с Красного крыльца, боярышня побережнее опустила Марью на землю. Площадь Великокняжеская светла, как в час заката. Из кареты выглянула Софья. Невестка подбежала к ней и крикнула:
- Я выпустила Фимку!
Великая княгиня-мать откликнулась хоть не крикливо, но вполне громко:
- Дура!
Дверца захлопнулась за Ярославной. Шестерня дёрнула и утонула с каретой в многолюдстве под звук бича и грозный вопль возницы. Дворец пылал. Народ валил в собор Пречистой, возвышавшийся, как утёс в огненном море.
- Людишки переполошились, - раздался за спиною Всеволожи густой бас. - Слух прошёл, что одолетели татары идут сюда. Вот и спасались стар и млад, покинув домы, из окрестностей и пригородов. Набили Кремль, как калиту. Теперь в огне спасутся ли?
Тонкие жилистые руки обвили шею вызволенной из огня боярышни:
- Голубонька! Жива! - И зычным голосом Раина позвала: - Эй, Дудень, она - вот она!
6
Навершной Дюдень подскочил на вороном коне, подвёл гнедого с пегим, осёдланных и взнузданных. Раина подсадила боярышню в седло, сама вспорхнула, и втроём, держась друг друга, стали выбираться из Кремля. Скелеты теремов трещали и светили жарко. Повсюду - головы, похмельные в пиру огня.
- Зачем рушат негорящее? - кричала Всеволожа, задыхаясь дымным духом.
- Чтоб дальше не горело, - держалась ближе к ней лесная дева. И следила: - Не отдались! Не затеряйся!
Фроловские ворота были забиты сбегами, покинувшими домы. Сошлись грудь в грудь, кто из Кремля, кто в Кремль. Пришлось спуститься на Подол, у Водяных ворот было свободнее.
На Торгу толпа внимала зверовидному посадскому в сапогах чёрного товара, в белой рубахе, в портах синего толстого сукна.
- Ша! - осадили всадников рассерженные голоса. - Семён Терпилов говорит!
- Бегут правители! - надрывно и неистово вещал посадский. - Спасают животы! Воспламенённую Москву кидают к стопам хана! Мы не хотим! Укрепим город! Изберём иных властителей! Прежних не выпустим! Бояр ловить! Запретить бегство! Ослушников наказывать, вязать! Починить врата и стены! Строить новые жилища!
- Верна-а-а! - вопил мастеровой, только что шикавший на вершников. - Терпилова-а-а в старшие-е-е!
Теперь его осаживали:
- Тих!.. Молчь!.. Иван Уда - на бочке!
Взамен Терпилова возник длиннобородый. Густые волосы - на два крыла, грудь голая, десница - в кулаке.
- Люди меньшие, задние и чёрные! - взывал Уда. - Хватайте вящих! Понуждайте ждать возвращенья государева из плена. Василиус - единственный законный наш властитель. Он вернётся! Тужите, плачьте не о домах сгоревших - о его пленении. Вот наше бедствие главнейшее! Я говорю вам: он вернётся!
- Я… тоже… говорю!- во всю мощь лёгких закричала Всеволожа.
К ней обернулись. Услыхали!.. Однако Дюдень перехватил поводья её гнедого, потянул к себе. Он и Раина, обогнув толпу, стремились вон из города.
Спустя малое время у Покровских врат рогаточники их остановили:
- Нет выезду!
- А мы не вящие, мы задние, - врала Раина. - Мы чёрные. Нам в ближнюю деревню…
- То-то чёрные на этаких конях! - гудели стражи. - Не положено!
Дюдень под башлыком помалкивал, дабы не обнаружить своего татарства.
- Дождитесь тут, - велела Всеволожа, развернув коня.
Над городом, объятым дымом, рассвело. Однако гарь затмила небо. Из-за кремлёвских стен хвостатыми кометами летели головни, запаливая на посаде избы с теремами то там, то сям. Толпежники, напуганные новыми пожарами, бежали с Торга, уберечь свои жилища. От вершницы в боярской сряде шарахались.
- Иван Уда! - взывала Всеволожа. - Эй, покажите, где Иван Уда?
Детина в колпаке поярковом схватил гнедого под уздцы:
- Ты кто?
- Я дочь боярина Иоанна Всеволожского. Мне нужен ваш главарь по срочному понадобью.
Поярковый колпак подвёл коня к длиннобородому, что толковал у бочки с Терпиловым.
- Иван, дочь Всеволожа опального - к тебе…
- Евфимия Ивановна? - узнал Уда. - Жива?
- Ты мне не ведом, - удивилась Всеволожа. - Я тебе ведома?
- Кому ж ты на Москве неведома, благодаря отцу? А я изготовлял замки твоему батюшке. Скобарь!
- Москву покинуть помоги, - перешла к делу Евфимия. - Я ратилась под Суздалем. Избегла плена. Государя видела в жестоких ранах. Знаю, как вызволить. За окуп! Великие княгини от огня бежали, не выслушав. Сама явлюсь к царю казанскому для доконча-ний.
- Родитель твой был превеликий мастер докончаний, - сказал Иван Уда. - Коль дочь в него, толк будет. Лишнюю надежду не отрину. Помогу… Хитря! - воззвал скобарь к поярковому колпаку. - Езжай с боярышней к заставе, выпусти под мою голову. Хитря орлом взлетел на круп Евфимьина коня.