Ослепительный нож

- Черторья или Чертолья, - сказал Шемяка.

Бросили венки. Евфимия увидела, как два венка княжон поплыли борзо по течению, а вот её венок застыл на месте, закружился… Не хочет плыть.

- Попал в водоворот, - с сочувствием к боярышне сказал Иван Можайский.

- Истинно чёртова речушка, - проворчал Косой. Василиус уже резко отошёл к мосту, где отдыхали, лёжа на траве, великокняжеские люди: каретный кучер и охрана. Неловкое молчание на берегу не нарушалось, пока он не вернулся.

- Я отослал людей большой дорогой, - сообщил великий князь. - А мы тропинкой прямиком пройдём Марьину рощу. Подышим лесом. Тут недалече.

- Дело доброе, - обрадовался Дмитрий Юрьич, увлекая Софью на тропу.

Евфимия спросила названого жениха:

- Ты сам тут прежде хаживал?

- Не хаживал, - сказал Василиус. - Определил на глаз.

- И я не хаживала, - встряла Ярославна. - Страшно тут.

- Какой страх с четырьмя витязями? - ободрил Иван Можайский.

Евфимии хотелось углубиться в лес с Василиусом, как Шемяка углубился с Софьей, да не пришлось, шли кучно.

- Ты, Андреич, на себя бы венок кинул, - подмигнул Косой Ивану. - Скоро ль женишься? Или мать воли не даёт?

Сиротка Ярославна тоненько хихикнула. Меж ними с отрочества завелось подтрунивать над князь-Иваном, материным послушателем.

- Выбор матушки - мой выбор, - не смущаясь, подтвердил Иван.

- Аграфена Александровна не ошибётся, - поддержал его Василиус.

Кончилась тропа. Путь шествующим преградила речка. Поуже прежней и помельче, а не перепрыгнешь.

- Вот так фунт изюму! - остановился князь Иван.

- Назад идти… Людей с конями и каретой я отослал. А по большой дороге - крюк изрядный. Не поспеем, - растерянно сказал Василиус.

- Как называют эту речку? - опять спросила Софья.

- Чертблья! - покатился со смеху Косой. - Та же речонка, только кругаля дала. Я тут мальчишкой раков лавливал.

- Так что ж ты давеча молчал? - негодовал Василиус.

Все были в замешательстве. Евфимия, забыв про свой дурной венок, развеселилась, наблюдая спутников.

- Какой же страх с четырьмя витязями? - напомнила она слова Можайского. - Ужель вам трёх девиц не перенесть через ручей?

- Воистину! - обрадованно подхватила Марья и бросилась к Василиусу, ни к кому иному.

Великий князь, приняв нелёгонькую ношу на руки, побрёл повыше щиколотки в охлаждённой осенью воде, не пожалев жёлтых сапог сафьяновых на высоких каблуках с загнутыми острыми носами…

- Мне стыдно, - отступила Софья от Шемяки.

- Чего там! - усмехнулся Дмитрий Юрьич. - Через жизнь нести, через ручей перенесу.

Косой с готовностью приблизился к Евфимии. Она, спеша, скинула чёботы зелёного сафьяна, сдёрнула косматые чулки и, подхватив юбки, перешла Чертолью.

Хотелось поравняться с непонятным в этот странный день Василиусом, объясниться, отмести тяжёлые предчувствия… Он шёл об руку с Марьей, набелённой, нарумяненной так неискусно: ресницы насурмила чёрной, брови же коричневою краской…

- Любуешься толстухой-судроглазкой? - пошёл рядом Косой.

- Что такое судроглазка? - спросила Всеволожа.

- Ну, судроглазничает, умильно строит Ваське глазки, - пояснил Юрьич.

Вот и конец Марьиной роще. Вот и усадьба Марьи Голтяихи. Здесь, как в обильном граде, - всё потребное для человечьих нужд, от храма Божьего до бани: избы, клети для дворовых, погреба, конюшни, хлевы. Хоромы - в зелени дерев. Кровля презатейливо украшена, как головной убор боярыни. Окна смотрят в мир, как очи у красавицы искусницы, что без сурьмы и краски нипочём не обойдётся. Воротный верх - в виде тройной шатровой башни. И сонм карет перед воротами, и длинный ряд коней у коновязи. Садовой дресвяной дорожкой опоздавшие прошли к двойному красному крыльцу.

- Они пожаловали! - прозвучал в глубине дома голос наблюдательного дворского.

Столовая палата была полна. Столы ещё пусты. Пирники в дверях наизготове. От сидящих за столами - сверканье украшений, перстней, колтков, цепочек, враных и золотых.

Великая княгиня с хозяйкой - во главе стола. Платье на государыне-матери богатое: шёлковое, обложенное золотым позументом. На шее дорогущее ожерелье с каменьями. На руках парчовые зарукавья, на пальцах золотые перстни. В ушах серьги с самоцветами. На голове венец златожемчужный.

- Ждать заставляешь, государь! - попеняла она сыну. И объявила велегласно: - Прошу в крестовую палату на великокняжеское обручение!

- Кто… кто невеста? - прошёл шёпот по палате.

Великая княгиня поднялась. Провозгласила, будто это был наиважнейший возглас в её жизни:

- Невеста государева - княжна Мария Ярославна, внука Владимира Андреича, героя куликовского!

Боярство ахнуло, однако сдержанно, чтоб празднику не повредить.

Иван Дмитрич Всеволож поднялся, посмотрел на защищённого им венценосца.

- Государь!

Василиус, как бы случайно, отвернулся, заговорил с матерью.

- Ты приведись в порядок. Подождём в крестовой, - донеслись её слова.

Евфимия покинула палату. По переходам, наводнённым челядью, не зная дома, прошла правильно и оказалась на крыльце. Немного постояв, спустилась в сад. Села на первую скамью, чтоб батюшка, сойдя с крыльца, увидел сразу. Прикрыла веки и представила свой сон. Никто её не испрокуживал в сей жизни, за что ж отвергнута? Хотя на сердце горя не было. Вот разве лишь обида…

Кто-то присел рядком. Нет, не отец. Глянула искоса: скуластое лицо Васьки Косого.

- Наплюй, Офима, на Васильку и на литовку-злицу, - вымолвил он скрипучим голосом. - Поди за меня замуж, счастлив буду. Не пойдёшь, стану несчастлив.

Боярышня молчала. Он, некоторое время переждав, продолжил:

- Матушка покойная рассказывала о твоём побеге… Я всё ж решился… Сегодня такой день!

Евфимия прищурила глаза и усмехнулась.

- Плохой нынче для меня день, Васёныш! - назвала она Косого, как называла в детстве. - Однако вот что тебе скажу… Только не держи зла, как прежде не держал, чего б ни говорила. Конечно, за любовь прими поклон. Да и запомни: когда наступит день стократ страшнее нынешнего, я и тогда не соглашусь идти с тобою под венец. Не по какой иной причине, как по одной-единственной: не люб ты мне, как муж. Люблю, как старого приятеля. И коль останешься таким, любить не перестану. Не встретился покуда человек, кому бы сердце отдала по своей воле. По батюшкиной согласилась стать женой Василиуса. С теперешнего дня и батюшку не стану слушать.

- Выйдешь из отцовой воли? - спросил Косой. Евфимия кивнула и низко опустила голову.

- Я ждал сурового ответа, - встал Василий Юрьич. - Не заподозри, будто осмелел от твоего несчастья. Просто должен был сказать: пусть я тебе не люб, да ты мне люба. Таковой останешься до гроба. А бесчестье, претерпенное тобою нынче, - не несчастье. Верь моим словам.

10

В крестовой начиналось обручение, а Всеволожи отъезжали от ворот Марьи Голтяевой. Евфимия всматривалась в золотой поток деревьев за слюдяным оконцем. Казалось, карета, словно лодка, шла против течения. Иван Дмитрич сидел сгорбившись, стеная от душевной раны. Из уст его рвались тяжёлые слова:

- Облихован… Возненавижен…

Потом стали складываться горькие речи:

- Ох, какое оправдание примет допустивший это? Будет ему воздаянием преисподний ад, прелютый огнь, немилосердные муки… А как льстил в Орде пред царским судилищем! - встрепенулся боярин. - Какие давал клятвы! - Он вновь поник. - О лесть, зла есть! До обличения сладка, обличена же зла есть!.. Теперь хоть весь исклянись, не поверю! У них где клятва, тут и преступление… Неверница правды! - вымолвил он уже о Софье… - Объясниться не пожелала, к келейной беседе не допустила, как и её сынок. Дочь Всеволожа, видишь ли, венценосцу не ровня. Шалишь! Моя Евфимия с Марькой, Голтяихиной внукой, поровень. Моя Устя тоже внучка Владимира Храброго. Мой дед Александр Всеволодович - смоленский князь. Мой отец с дядею - тоже куликовские герои. В дядином полку сражался чудный инок Пересвет, благословлённый преподобным Сергием. Отец мой был великокняжеский наместник в Нижнем Новгороде, воевода. Сын великого князя Тверского, не погребав, взял в жены дочь мою. Другую дочь взял сын Храброго…