Страница 133 из 135
- Сказано - нет! - отрубил атаман. Глаза Евфимии засверкали:
- Я не подвластна твоим приказам! Спустились молча. Она вскочила в его седло. Он взял у Обреима вторую лошадь. Поскакали лесом, минуя Углич.
Скоро выбрались к Волге на торный путь. Волга скрыта под снегом. Белая дорога пуста. Проехали лесную повёртку. Вдруг вдогон - стая всадников. Первым нагнал Онцифор:
- Пошто взял бабу? Взметень не отвечал.
Скачка длилась всю ночь, весь день. Постояний не пропускали. На каждом становище меняли коней. Хозяин ахал и охал. Постояльцы жались к углам.
Вновь для княгини - время без сна. Ватажники не увядали в бессонье, как нелюди. Скачут лешаками из небывальщины! Сама она, как лешачка: чело без мыслей, сердце без чувств. Одна понуда - вперёд!
Парамша был первбней в скачке. Он первый и крикнул:
- Вона!
Глазастая Евфимия узрела чёрную точку. Вот уж и не одну, а несколько. Малые движутся вокруг крупной.
- Езжай навыпередки! - приказал Взметень. - Федько, Степко! Обтекайте! Судак, Ших, - со мной! Онцифор, не подпускай княгиню!
Онцифор стал впереди Евфимии. Попытки обойти его были тщетны.
А возок уже ясно виден. Охраныши вскинули бердыши. Завязалась схватка.
- Онцифор! - Евфимия поравнялась с ним. Он взял под уздцы её воронка. Вершница возмутилась:
- Отдай поводья! В ответ - ни слова.
Однако чем долее длилась схватка, тем Онцифор был разговорчивее:
- Свибло свалился! - скрежетал он. - Судак выбит из седла!.. Ших упал!
За Онцифоровым источнем торчал топор. Евфимия сторожко извлекла топорище, ударила своего стража обухом по руке. Он выронил повод её коня.
- Ястребица!
Она уже была у возка. С той стороны, где тихо. Ратились с другой. Выскочил жердяй-пристав. Обрушила на него топор. Повалился. Из дверцы выюркнул другой. Не пристав, крючок мозглявый. Припустил к лесу. Метнула топором… Есть! Спешившись, пошла к нему.
Разглядела и укорила себя: Астафий! Подсыльный, доводчик, но какими судьбами здесь? Взяла свой платчик, отёрла кровь, стянула на челе рану. Он остался лежать обмершим подранком. Она поторопилась к возку.
Там уже всё было кончено. Взметень стоял у открытой дверцы.
- Что князь?
- Он мёртв.
Княгиня кинулась к мёртвому.
Из другой дверцы вытаскивали крупный свёрток в овечьих шкурах.
Василий Ярославич завалился на заднем сиденье: на ногах колодки, на руках смыки. Она припала к голове мужа. Узрела рану. Вспомнила, как Яропка доложил Ивану Можайскому о стражнике, убитом Фотиньей: «На левом виску выше брови - пятенцо».
Взметень выволок её из возка. Княгиня оглядывалась:
- Где дети?
Онцифор показал глазами на большой куль из овечьих шкур. Бросилась к нему. Взметень удержал:
- Не ходи!
Вырывалась, обезумев. Зажав руками его десницу, изо всех сил сдавила с противоположных сторон. Он крякнул:
- И-и-их ты, как научилась! - Завернул её руку… Она со стоном упала в снег.
Взметень к ней наклонился:
- Не взыщи, Евфимия Ивановна, за погрубину. Не след тебе детушек глядеть. Нету их…
Помог подняться, отвёл к сторонке.
Парамша мрачно его осведомил, плюясь кровью:
- Потеряли двоих: Свибла с Шихом. Судак ранен в стегно. Климок - в темя. Стражников завалили всех. Остался один. Тот, коего она, - кивок на Евфимию, - топором достала. Привели в чувства. Открылся: послал его дьяк прозвищем Беда, вывезти вязней в Вологду. Чуть что на пути - убить. Вот… убил. Что его теперь?
Взметень почесал щёку, глянул на княгиню. Евфимия отвернулась:
- Порешите Коротоноса.
Вернулась было к возку. Онцифор преградил путь. Зашагала по ходу возка вперёд. Никто не остановил. Шла и шла… Руки голые стали зябнуть. Когда утеряла вареги? И кожаные рукавицы, что на них надеваются, тоже посеяла. Присела растереть персты снегом. Он валил щедро, спеша скрыть содеянное на большой дороге…
- Встань, госпожа, - прозвучал над ней зов Ядрейки. - Братья тут пособоровали. Вот решенье ватаги: детей с князем сопроводим через границу до Брянска.
Сын Иван Васильевич погребёт батюшку по достою. И сестру с братом. Ты куда? На чужбину? Евфимия потрясла головой:
- На Москву.
- Тогда забери коня. Степко с Федьком проводят тебя. - Атаман помолчал и прибавил: - Сам бы сопроводил, да не волен теперь в себе. Принадлежу им, - кивнул в сторону ватаги. - А цепь крестчатую вернули братья. Прими.
Она убрала руки:
- Не приму.
Он по-отечески коснулся её лба, перекрестил:
- Бывай благополучна, госпожа. Помни Ядрейку. Молись за Взметня.
Она скрыла лик на атамановой груди и отстранилась:
- Будь Бог милостив к тебе!
Ей подвели коня. Ватага с атаманом Взметнём и возком отправилась в сторону Углича. Евфимия же и Степко с Федьком погнали коней к Ростову.
14
Ясным зимним утром шагах в двухстах от Покровской заставы Степко с Федьком остановили коней. Смурые, необщительные, они глянули на Евфимию исподлобья, как на виновницу обременительного для них пути.
- Дальше не идём, - объявил Степко. Федько спросил:
- Коня возьмёшь или нам отдашь? Евфимия спешилась, отдала поводья.
Шиши ускакали с поводным конём. Она вошла в город, заставщики не остановили её.
Чем ближе к Торгу и кремнику, тем гуще двигались сани - дроги, пошевни и возки, - прижимая прохожих к тынам.
У Живого москворецкого моста чернела толпа. Евфимия подошла, спросила молодайку в убрусе:
- Что здесь?
Та отвечала, не оборачиваясь:
- Людей казнят.
- Когда же Бог спасет нас от всего этого? - не кому-нибудь, а скорее самой себе вслух произнесла Евфимия.
Тут же к ней подкатился с двумя сумами через плечо старенький нищеброд, охотник порассуждать.
- Бог хочет, чтоб все спаслись, - изрёк он. - Овогда человеколюбие своё и милость являет, овогда же казня, беды дая, насылает глады, бездождье, смерть, тучи тяжкие, поганых нахождения…
Душераздирающие крики пронеслись над толпой, и толпа затихла. Нищеброд так и остался с открытым ртом.
- Что там? Что там? - спрашивали задние у передних.
Люди стояли плотно, протиснуться не было никакой возможности.
Передние отвечали задним:
- Овому носы среза, овому очи выима… Как князя Василья на зло навели!.. Всяк бо зол зле погибнет!
Толпу вновь заставили стихнуть уже не крики, а стоны.
- Что там?
- Прокололи бока, захватили за ребра, подымают на виселицу…
Евфимия, пошарив в многолюдстве глазами, нашла монашествующего в скуфейке с глиняной чернильницей на животе, с пером за ухом. Сразу скажешь: пишет челобитные на Торгу за добрую мзду. Лик важный, борода - надвое.
- Не ведаешь ли, учёный муж, кого и за что казнят?
Писец снизошёл взором к любопытной.
- Изменников государевых. Замысливали неладно. И для того они за такие свои проклятые дела и вымыслы вящим мучением колесованы.
- А допрежь кнутом биты, - вставила всеведущая торговка.
Толпа всколыхнулась, стала редеть. Из гущи выпихнулся дородный гость, охабень распахнут, бобровая шапка набекрень. Чем-то он напомнил ушкуйников, наблюдённых в Новгороде Великом.
- Нецего тут смотреть. Концено. Целовеков зарезали, мясо режут.
- Переказнили всех, - вторила ему щепетуха, выплывавшая следом, как лодка за кораблём.
Евфимия подступила к явному новгородцу:
- Имён не помнишь, добр человек?
- Отцего ж? Помню. Объявляли. - Он смерил взором странную жёнку с подозрительностью, полной беззлобия. Мол, не злодейского ли поля ягода? Ну да Бог с ней! Начал перечислять имена: - Подеиваев Лука, Бренн Парфён, Давыдов Владимир… Иных не упомню. - И размашисто зашагал к питейному заведению на мосту.
Евфимия шла за ним. С трудом из-за толчеи миновала мост. Пересекла Торг. Вошла, крестясь, во Фроловские врата. Свернула вправо, направилась вдоль стены. Вот и женская обитель, учреждённая великой княгиней Евдокией, вдовой Донского. Церковь Воскресения никак не достроят. Стоит без верха. Стены и воды подведены по кольцо, где быть верху. Он ещё не сведён.