Страница 56 из 85
Весь Шартр жил строительством собора, и горожане добровольно участвовали в этих работах. Им помогали паломники и нищие. Они доставляли песок, шлифовали опоры, работали пилой или молотком и выполняли подсобную работу. Они привозили бочки с водой и грели ее на кострах. Из городских ворот тамплиеры отправились к черному как сажа холму, на восточной оконечности которого стоял дом тамплиеров. Пожар, спаливший собор, причинил дому тамплиеров лишь небольшой ущерб. Рене и Марию пригласили переночевать в одной из комнат. Со следующего дня им предстояло рассчитывать лишь на непредсказуемое милосердие чужих людей.
Наутро, взявшись за руки, они вышли из дома. Перед ними лежал плоский холм. Между домом тамплиеров и башнями разрушенного собора в землю были врыты какие-то странные желоба, и Мария вопросительно посмотрела на Рене. В ответ он сделал неопределенное движение руками и опять опечалился. Как хотел бы он объяснить ей, что эти врытые в землю желоба были планом, на основании которого строители будут воздвигать новый собор!
Рене подошел к колонне высотой примерно в человеческий рост, расположенной рядом с домом тамплиеров между желобами. Отсюда он рассмотрел план собора и понял, что план представляет собой семиконечную звезду.
В этот момент через строительную площадку проходил архитектор. Рене с уважением поклонился ему и показал семь пальцев. На плане он также обнаружил круг, квадрат и прямоугольник и дал об этом понять архитектору.
Архитектор кивнул в знак согласия; он признал в Рене сведущего человека. «Этот чужак, — подумал он, — разглядел на плане символические изображения. Должно быть, это мастер, обучавшийся в школе строительного братства. Стоит принять его на работу». И он спросил Рене, хочет ли тот у него работать.
Рене показал на свой рот и рот Марии.
— Понимаю, — сказал архитектор, — но на меня здесь работают и другие люди, нарушившие обет молчания. Для меня обет ничего не значит.
Рене покачал головой, а Мария, покраснев, опустила глаза. Они ведь были осуждены на молчание и не могли самовольно отказаться от обета.
— Понимаю, — снова сказал архитектор и посмотрел на обоих с сочувствием. — Подожди меня здесь, — попросил он Рене, — твою жену я отведу к другим женщинам, готовящим еду для паломников и нищих. Там может понадобиться помощь.
Он позвал Марию вниз, за пределы строительной площадки. Рядом с котлами там стояли длинные столы. На них громоздились репа и капуста, которые, казалось, только и ждали того, чтобы из них приготовили обед. Женщины, собравшиеся здесь, увлеченно болтали между собой. Архитектор указал на Марию и сказал:
— Она немая!
— Нам все равно! — закричали женщины. — У нас найдется работа и для немых. Так даже лучше, она будет работать руками, а не языком.
Они дали Марии в руки нож и показали ей ее работу. В час полуденного колокольного звона, когда нищим и паломникам раздавали еду из котлов, ее получили и Рене с Марией.
По окончании рабочего дня все, кто работал на строительстве собора, собрались у входа в пещеру Черной Мадонны. У некоторых были бурдюки для воды. Зажглись факелы, и паломники, нищие и рабочие двинулись в пещеру.
Глубоко в пещере коридор расширялся вокруг колодца. Те, у кого были бурдюки, наполнили их водой. Другие только смочили пальцы и провели ими по больным местам своего тела. Рене окунул руку в колодец и провел ею по своему рту и рту Марии. Высоко над колодезной дырой в стенной нише находилось изображение Черной Мадонны, почитавшейся в этой местности еще в дохристианскую эпоху. Это было изображение женщины, которая скоро родит.
Вместе с нищими и паломниками Рене и Мария провели всю ночь в пещере. Они закутались в плащи и почти не спали, несмотря на усталость. В эту ночь они поняли, что они такие же нищие, как и остальные. Попрошайничать же им было запрещено.
Но голодать им не приходилось, так как общая работа на огромном строительстве сделала все сердца восприимчивыми к бедам других. Все дни проходили одинаково, и ночи в пещере не отличались одна от другой. Так, постепенно, Рене и Мария теряли ощущение времени и уже не могли сказать, сколько прошло с тех пор, как они приехали в Шартр вместе с английскими тамплиерами. Однажды на строительную площадку со своим подмастерьем пришел мастер, которого Рене там еще не видел; это был бородатый широкоплечий человек. Его радостно принял главный архитектор собора.
— Назад из Парижа? — закричал архитектор. — А мы уже думали, что ты упал в Сену, а твоя жена боялась, что ты там нашел себе другую!
Они радостно хлопали друг друга по плечам и смеялись.
Рене, стоявший немного поодаль, прислушался к их разговору и отвернулся, испытав внезапный ужас — этот человек был Андре! Известно ли ему, что Филиппа уже нет в живых и кто виноват в его гибели? Рене стоял как парализованный. Словно издалека, он услышал голос архитектора:
— У меня здесь есть превосходный помощник. Он немой, так как наказан обетом молчания. Подойди, познакомься с ним!
Кровь ударила Рене в лицо. Он боялся упасть в обморок, услышав позади себя шаги Андре. Наконец архитектор и Андре предстали перед ним. Долго Андре ничего не говорил. Затем он разрыдался, прижав брата к своей груди.
Когда Андре подвел к брату свою жену, то оказалось, что это была одна из женщин, готовивших еду вместе с Марией уже несколько недель. Оба наказанных поселились у них в доме. Там и закончился обет молчания, когда Мария родила сына. Взяв ребенка на руки, Рене произнес первое слово за долгий промежуток времени. Это было имя его маленького сына: Деодат.
Счастье вновь обрести дар речи, было для Рене и Марии столь огромным, что они боялись бесцельно тратить драгоценные слова. Они говорили лишь в тех случаях, когда сказанное вмело чрезвычайную важность. И каждое их слово приобретало силу, какой не было в речах других людей. Рене стал уважаемым человеком в Шартре. Со всем пылом души вкладывал он свое мастерство в строительство собора. С каждым обтесанным камнем уменьшалось бремя на сердце Рене, отягощенном виной. Рене наполнялся ощущением возводимого собора, и ему радостно было видеть, как год за годом собор становится все совершеннее, воплощая в себе труд и искусство зодчего.
В братства объединялись различные ремесленники — не только каменотесы. Каждый из них получил от тамплиеров частицу той мудрости, которая была приобретена в Замке Железных Часовых. И каждый держал это знание в тайне и называл его «закон».
Например, бродячие певцы, именуемые трубадурами, узнавали друг друга по закону, в соответствии с которым они сочиняли стихи. Стеклодувы держали в тайне свой закон, пользуясь которым они изготовляли позолоченное и рубиновое стекло; а художники благодаря своему закону внезапно запечатлевали самые радужные цвета. Архитекторы же с помощью своего закона преодолели тяжесть камня и сооружали устремленные ввысь стрельчатые своды.
В каждом из этих законов была скрыта сила, преобразующая мир.
Стихи трубадуров были не просто благозвучны — они меняли самого человека, вдыхая в него нежные чувства и учтивость. Пестрая мозаика в соборах не просто сверкала, как драгоценные камни, — благодаря ей люди постигали, что низкая природа должна стремиться к излучению света, и ощущали себя причастными к этому облагораживанию.
Своды готических соборов не просто возносились до неслыханных прежде высот — они притягивали взоры верующих, и те падали перед ними ниц в глубоком благоговении. Люди приобретали новое самоощущение. «Только свободные и сознательные люди, — говорили тамплиеры, — могут изменить мир в лучшую сторону».
Рене регулярно приходил к той колонне, которая стояла теперь там, где должен был находиться алтарь. Снова и снова он следил за ходом луны и звезд над ее вершиной. По этим наблюдениям опытные архитекторы вычислили «шартрский локоть», положенный в основу размеров и пропорций постройки. Небосвод так расположен над этим собором, что кажется, будто через купол в собор втекает звездный мир. Он струится глубоко внутрь холма, где в пещере Черная Мадонна должна родить Спасителя. Так тамплиеры использовали знания, которые они почерпнули из каменных ларцов, в соответствии с их девизом: