Страница 29 из 85
Рядом с Бернаром стоял юный король Франции со своей возлюбленной — королевой Элеонорой. Он, как и все остальные, был охвачен жаждой деятельности. «Господь хочет этого!» — кричал он.
Из Везеле воодушевленные люди возвращались в свои города и замки. «Господь хочет этого!» — кричали они на улицах родных городов. Таким же был клич участников Первого крестового похода, состоявшегося пятьдесят лет назад. «Господь хочет этого!»
В Лионе тоже кричали на улицах: «Господь хочет этого!» С этим криком люди проходили мимо мастерской каменотесов, в которой работали Арнольд и Филипп.
— Пойдете ли вы с нами в Святую Землю? Идите с нами! Господь хочет этого, — поскольку каменотесы не ответили сразу, они продолжали: — В следующем году весной начнется поход. Король намеревается подготовиться к нему до Пасхи. Он примет крест в Пасхальное воскресенье в церкви Сен-Дени под Парижем. Да убедит вас это!
Братья молча продолжали работать. Оба всеми фибрами души тянулись в Святую Землю. Все эти годы они не переставали думать об Иерусалиме. Но ехать мог лишь один из них. Другой должен был вести дела в мастерской и заботиться о матери. Кто же это будет?
— Мы еще решим, — сказал Филипп.
— Тогда давай решать.
Они бросили монетку, но, еще когда она крутилась на полу, Филипп наступил на нее ногой.
— Брат, — твердо сказал он, — мы должны договориться: тот, кто останется дома, не будет завидовать тому, кто поедет. Каждый должен принять выпавший ему жребий как справедливое решение.
— И я того же мнения. Теперь убери ногу с монеты!
Филипп убрал ногу. Он посмотрел на монетку и повесил голову. Арнольд похлопал брата по плечу, но тот отвернулся.
— Так лучше, Филипп. Ты помолвлен, и вы в этом году должны пожениться. Я же о девушках не думаю, ибо мои мысли непрестанно занимает смерть отца. Я смутно чувствую какую-то тайну, но не могу найти в воспоминаниях ничего проясняющего. Вероятно, поэтому меня так и тянет в Иерусалим. Кто знает, может быть, там мне удастся узнать то, что так меня мучает. Если я останусь в живых и вернусь здоровым, ты сможешь туда поехать, как только захочешь. Это я тебе обещаю.
Со всех уголков страны паломники и крестоносцы стекались накануне Пасхи в Сен-Дени. Даже папа, когда-то любимый ученик аббата Клервоского, приехал туда, чтобы благословить поход крестоносцев. Бесчисленные свечи освещали церковь и распространяли медовый аромат. Аббат из Сен-Дени, бывший канцлером у короля, взял с алтаря освященный паломнический жезл и высоко поднял его. Он передал жезл королю, который принял его для всех крестоносцев. Короли вручил жезл королеве, также желавшей принять участие в крестовом походе.
Рядом с гигантскими пасхальными свечами стояла орифламма — хоругвь церкви Сен-Дени. Ее древко, покрытое медью и золотом, блистало огнем в сиянии свечей, и полотнище из красного шелка с пятью кисточками казалось пламенем. Теперь орифламма должна была привести крестоносцев к победе.
Аббат Сугерий Сен-Денийский вынул ее из подставки и наклонил вперед. Король подошел к ней, преклонил колени и кисточкой знамени коснулся своей груди в области сердца, а затем — меча. Он встал рядом с Сугерием и возложил руку на древко знамени. Все рыцари, находившиеся в церкви, один за другим подходили к знамени, становились на колени и делали то же самое. Распевая песнопения, монахи выходили из церкви впереди них. В центре шел папа.
Это была кульминация празднества для толпы, ожидавшей на площади перед церковью возможности присоединиться к крестовому походу.
«Господь хочет этого! — кричали они, словно обезумев. — Вперед в Святую Землю!» В толпе находился и Арнольд. Человек, стоявший рядом с ним, воскликнул:
— Смотри-ка, вон тот тамплиер между двумя высочайшими церковными иерархами! Это новый Великий магистр тамплиеров Франции. Зовут его Эверар де Барр.
По площади двигалась процессия из ста тридцати бородатых тамплиеров, одетых в белые плащи, положенные им по уставу. Их черные мечи выглядели угрожающе.
— Смотри! — закричал сосед Арнольда, — они не должны носить оружия, украшенного серебром или золотом! А если им достается дорогой меч в качестве добычи, они обязаны покрасить его в черный цвет.
— Магистр Эверар привез этих тамплиеров из Пиренеев, — сказал другой сосед. — Они сражались в Испании против мусульман, которых там называют маврами.
— Этих не проведешь, — воскликнул первый, — можете мне поверить!
Как только Эверар де Барр вместе с процессией подошел поближе, Арнольд преклонил колени и протянул ему рекомендательное письмо от господина де Пайена, которое он столько лет берег как величайшую ценность.
Магистр тотчас же узнал печать и удивленно вскинул брови. Он вышел из процессии и спросил юношу, как его зовут.
— Я Арнольд, сын Пьера, каменотеса из Лиона. Я прошу вас позволить мне отправиться в Святую Землю, чтобы сражаться с врагами на вашей стороне. Возможно, для вашей свиты нужен оруженосец.
— Сын Пьера? — удивленно спросил магистр. — Орден помнит твоего отца так же, как и господина де Пайена, которого уже нет в живых, — и, не обратив внимания на то, что Арнольд вздрогнул от горя, он продолжал: — Итак, приходи через неделю в дом тамплиеров в Париже. Там ты можешь пожить у моего оруженосца Грегуара до тех пор, пока мы не отправимся в поход.
Большими шагами он поспешно устремился к остальным. Народ толпился в храме в ожидании благословения папы.
Арнольд, охваченный восторгом, стоял совсем рядом с королевой, зажатый между епископами и рыцарями. Он видел ее перед собой очень отчетливо. На ней было ярко-красное шелковое платье, на которое ниспадали золотые волосы, покрытые тонкой вуалью. На обруче вокруг головы висел изумруд величиной с вишню, который хорошо подходил к цвету ее больших глаз. Темные ресницы и тонко очерченные брови усиливали сияние взгляда. Щеки у нее были мило округлены и слегка подрумянены, и Арнольд подумал, что он никогда еще не видел столь прекрасных щек. То же самое он думал и об ее устах. Он не мог отвести взгляда от королевы. На благословение папы Арнольд не обратил внимания. «Она будет рядом в крестовом походе», — ликовал он.
Церковь опустела, свечи погасили, но Арнольд, улыбаясь, все еще стоял там, где увидел королеву.
Стена вокруг дома тамплиеров в Париже охватывала здание управления, конюшни, амбары, мастерские и постоялые дворы. В центре высился массивный замок — дом тамплиеров в полном смысле этого слова. Четыре его угла были укреплены круглыми башнями, подобными тем, которые тамплиеры видели на Востоке. Ни один орден в то время не имел такого огромного дома.
Арнольд стоял у ворот и смотрел во двор. Там он снова увидел тамплиеров, как видел их на Востоке и в церкви Сен-Дени. Как и прежде, они носили белые плащи, но теперь на каждом светился кроваво-красный крест.
— Чего ты так уставился? — спросил один из привратников. — Разве тебе никто не говорил, что папа пожаловал нашим рыцарям красный крест с иерихонскими трубами?
— Первые девять рыцарей, — сказал Арнольд, не поворачиваясь к монаху, — имели маленький красный крестик на рясе, но он был тонкий и скромный.
— А теперь он со всех сторон украшен четырьмя иерихонскими трубами. Ты, вероятно, знаешь то место из Священного Писания, в котором говорится, как трубы своим звуком разрушили вражеские городские стены?
— О да! — сказал Арнольд, все еще глядя на четырех тамплиеров во дворе. — Я вижу не только белые, но также коричневые и черные плащи и рясы. Но у всех крест с иерихонскими трубами на левой стороне груди и сзади на левой лопатке. Эти одетые в черное люди тоже тамплиеры? А вон те, одетые в коричневое?
— Все, у кого есть крест, — тамплиеры. Коричневых мы называем «присоединившимися», так как они служат ордену всего лишь год. Черные, которые выполняют для нас необходимую работу, называются сервиентами. И только одни белые — рыцари. Кроме того, мы, тамплиеры, помимо креста с иерихонскими трубами, имеем собственное знамя. Оно черно-белое.