Мангуп

От Штефана Теодорик пошёл к сестре Александра. Они беседовали долго. Мария сначала плакала, но потом взяла себя в руки и успокоилась. Говорили тихо, чтобы не разбудить спящего ребёнка.

 Посольство Штефана отъехало на следующее утро. Ждали его возвращения до весны. Когда зацвели сады, посольство вернулось с неутешительной вестью: обоих князей казнили. Все женщины княжеского двора теперь находятся в Гареме, а тайны Гарема священны, и никто из Гарема не может выйти живым во внешний мир.

Это был шок. Теодорик взял назад свои камни, попрощался с Еленой, Мимиром, которые решили пока остаться в Молдове, вскочил на коня и выехал из города.

 Теперь его уже ничто не держало. На полупустой дороге среди холмов и лесов он мог не стыдиться своей слабости. Слёзы текли у него из глаз. Погибло всё, чем он дорожил: любимый город, любимая земля, близкие люди…. В душе была абсолютная пустота.

Но потом, по мере того, как верстовые столбы один за другим пропадали у него за спиной, он начал ощущать, что есть ещё в его сердце слабый огонёк, ради которого стоит жить. И тогда путь его обрисовался ясно в весеннем тумане.

На границе Теодорик предъявил письмо воеводы с печатями и беспрепятственно въехал в Венгрию. Ему пришлось обратиться к Матиашу Корвину за рекомендательным письмом. Король был благодушен, и после рассказа Теодорика об обороне и падении Феодоро, велел выдать ему охранную грамоту.

Через две недели Теодорик переправился на барже в Венецию, за маленький бриллиант снял небольшой дом с прислугой, а уже вечером гондола привезла его к знакомым решётчатым воротам.

 Из окна выглянула Анна Нотарас. Она сбежала вниз и сама открыла ворота. Гондола вплыла во внутренний двор.

– Я знала, что ты вернёшься. А недавно мне приснился сон, и я поняла: это случится сегодня, когда солнце коснётся диском поверхности вод. Так и произошло,– сказала Анна.

Они поднимались наверх по лестнице, и Теодорик услышал плач ребёнка.

– Откуда в доме ребёнок?

– Да вот появился, после того, как некий высокий господин осчастливил нас своим посещением.

– Ты хочешь сказать, что это мой ребёнок?

– Я ничего не хочу сказать. Хочу лишь показать. И если ты не узнаешь своё собственное лицо в уменьшенном варианте, значит, слишком редко смотришься в зеркало.

– Я вообще не смотрюсь в зеркало. Не мужское это дело – любоваться своим отражением. В моём доме не было зеркал.

- В моём доме, напротив, слишком много венецианских зеркал, и ты не сможешь каждый раз гордо отворачиваться сам от себя.

– Дочь?

– Нет, сын. У тебя ещё есть дети?

– Нет. Моя жена была бесплодной. Я только недавно развёлся, а изменять жене, даже неверной, не мог, не согрешив.

– Для того и придумали люди Бога, что запретный плод сладок. Значит, грех не просто преступление заповедей Бога, но и особое, острое ощущение падения. А падение всегда приятно. Или нет? Впрочем, прости! Главное – ты-таки, согрешил.

– Покажи мне плод греха моего!