Страница 2 из 20
– Крикнешь, если что-то пойдёт не так, – проворчал Вениамин.
– Шутник.
– Да, я такой.
Артемида снова вздохнула. И снова её вздох отчаянно походил на всхлип.
Они стояли на открытой палубе – специальной, не предусмотренной конструкцией этой модели цеппелей пристройке к гондоле. Палуба представляла собой площадку приблизительно в тридцать квадратных метров, отгороженную от Пустоты лишь тонкими поручнями. У её ближнего края, вдоль стены гондолы, было смонтировано и надёжно закреплены несколько устройств, которыми Холь собирался воспользоваться во время перехода, однако «гвоздём программы» являлся «пустотный костюм», испытание которого инженер собирался провести на собственной шкуре.
Прототипом необычного облачения выступил подводный скафандр, но в силу понятных причин Холю пришлось изменить его конструкцию. Для начала инженер существенно облегчил «доспехи», заменив тяжёлый металл гидрокостюма ильским сплавом. Переработал систему подачи воздуха, в том числе усилив резину шлангов металлической сетью. Придумал оригинальный шлем, представляющий собой колбу закалённого стекла, обеспечивающую обзор на 360 градусов. Позаботился о создании гибких, но герметичных соединений.
Костюм выглядел громоздко, но надёжно. Холь им гордился и не сомневался в успехе, однако Артемида, несмотря на заявление, не демонстрировала обещанного уровня веры в гений мужа.
– Алоиз…
– Дорогая, всё решено.
– Я знаю… – чуть помедлив, ответила женщина.
Она собиралась продолжать, возможно, вновь перейти к бессмысленным просьбам, но на палубе объявился новый персонаж, и разговоры закончились:
– Синьор инженер! Синьор капитан докладывает, что цеппель готов к переходу.
В присутствии высоких особ посыльный вытянулся во фрунт и изо всех сил старался не коситься на страннейшее устройство, в которое облачили Алоиза. О «пустотном костюме» ходили разные слухи, но большинство цепарей считало, что богатый изобретатель наглядно продемонстрирует гостям уникальный способ самоубийства.
– Передайте капитану, что мы будем готовы через десять минут.
– Слушаюсь!
Посыльный исчез, и Холь перевёл взгляд на Вениамина:
– Уверен, мы ещё увидимся.
– Если что – мне будет тебя не хватать.
– Ты умеешь настроить на нужный лад.
– Стараюсь.
– Пока!
– Удачи!
– Спасибо.
Вениамин кивнул и деликатно ушёл в кают-компанию, позволяя инженеру попрощаться с женой.
– Я должен быть первым, моя радость, – прошептал Холь, отвечая на её взгляд. – Ты ведь знаешь.
– Я знаю, что ничего не могу с тобой поделать. – Артемида хрустнула пальцами. – Ты такой, какой есть.
– Я люблю тебя.
– Я люблю тебя.
Она всё-таки сумела его поцеловать: привстав на цыпочки, потянувшись – внешняя оболочка придавала немаленькому инженеру дополнительный объём, – и, едва коснувшись губами, лишь обозначила ласку. Но этот лёгкий жест получился необычайно нежным.
– Я буду ждать.
– Я стану первым.
Верный Тогледо установил на место тяжёлый шлем, а помощники принялись закручивать гайки.
– Всё будет хорошо, – негромко произнёс Вениамин, когда Артемида появилась в кают-компании, из которой открывался лучший вид на открытую палубу. – Уверен, Алоиз справится.
Ответа не последовало.
Закончив с гайками шлема, помощники торопливо перешли в гондолу, столпившись у тех иллюминаторов, что не были заняты высокими гостями. Шедший последним Тогледо запер дверь и убрал ключ в ящик стола.
– Мы перестали двигаться, – громко произнёс Вениамин. Перед переходом цеппели всегда замирали в пространстве, дабы не мешать астрологам наводить астринг на цель. – Значит, скоро. – И помахал инженеру.
Холь поднял правую руку, выставил вверх большой палец, и почти сразу, как по команде, завыла сирена, оповещая, что астролог привёл в действие звёздную машину, создавая невероятный и пока необъяснимый канал перехода.
А потом прямо под цеппелем распахнулось «окно». Артемида вскрикнула, на мгновение почувствовав себя невесомой, и чудовищной мощи сила увлекла гигантский аппарат к далёкой планете.
Через Пустоту.
Но едва ли не впервые в истории Герметикона она, такая таинственная и опасная, отступила для пассажиров на второй план, поскольку всё их внимание было приковано к смелому инженеру.
– Почему он стоит?
– При старте страховочный трос немного натянулся, но сейчас снова в норме.
– Его не сбросило в «окно».
– Почему он не движется?
– Воздух поступает равномерно.
– Он жив?
И сразу же, словно отвечая на вопрос, Холь вновь поднял руку в прежнем жесте.
– Он жив!
– А что ему будет?
– Хвала святому Хешу!
– Неужели получилось?
– Давайте дождёмся конца перехода.
– Что он делает?!
– Он идёт!!
– Я не верю!
Первый шаг не получился: нервы давали знать, и, несмотря на многочисленные тренировки в обычных условиях, Холь двинулся вперёд робко и неуверенно, скорее, потоптался на месте. Зато второй шаг получился увереннее, твёрже. А затем Алоиз освоился окончательно, довольно быстро достиг ближайших поручней, ухватился за них левой рукой и вскинул правую в победном жесте.
– Он сделал, – прошептала Артемида. – У него получилось!
Женщине казалось, что она кричит от счастья, но в действительности на её слабый шёпот никто не обратил внимания. Никто не среагировал, даже голову не повернул. Все замерли, не сводя глаз с иллюминаторов и оставив несчастную Артемиду в совершеннейшем одиночестве. Наедине с приближающимся кошмаром…
Глава 1,
в которой Бааламестре ссорится с уважаемыми людьми, Агафрена познаёт Камнегрядку, Сада злится на Руди, губернатор Лекрийский любопытствует, а Мерса потряхивает ящиком
«Вы её видели?
Пустоту.
Ту самую, о которой столько рассказывают. О которой спорят и пишут поэмы. Которую боятся. Ненавидят. Проклинают и снова боятся.
Вы её видели?
Нет, не сидя в безопасном цеппеле… Заткнитесь! Я знаю! Я знаю, чтоб вас всех в алкагест окунуло, что безопасных цеппелей не бывает! Я знаю! Но когда астринг несёт твой корабль к другому миру, а между тобой и Пустотой прочный корпус или закалённое стекло иллюминатора – это одно. Присутствие Пустоты щекочет нервы или вызывает ужас, Знаки могут тебя убить или свести с ума, но за тебя играют математические вероятности, и есть надежда остаться живым. Пустота в шаге, но преодолеть его ей так же трудно, как адигену стать чиритом.
И совсем другое дело…
Когда…
…она рядом. Дышит в лицо. Не в затылок… Хотя в затылок тоже… Дышит со всех сторон, потому что Пустота всюду и бежать некуда – приходится встречать. И лицом, и затылком, и всем телом. Прикасаешься к ней… Осязаешь…
Холодеешь…
Когда…
…она дышит, а ты дышать не можешь, потому что её дыхание с нашим не дружит. Или она, или мы…
Вот что значит видеть Пустоту.
И я, чтоб вас всех в алкагест окунуло, ни разу не хвастаюсь. Я рассказываю, как было.
Я видел.
Я холодел.
Я не цепарь, но не думаю, что многим цепарям довелось пережить то, через что мне с ребятами довелось пройти. Нет, вот так: вряд ли кто-то ещё пережил то, что выпало на нашу долю. Не думаю, что кому-то, кроме нас троих, приходилось нырять в чужой переход на расстрелянном паровинге, предпочитая смерти неизвестность. Слышать свист уходящего воздуха и тишину работающих двигателей. И спокойно осознавать, что, даже преодолев переход, мы, скорее всего, уйдём в глухое пике. Ведь паровинг – не цеппель, он тяжелее воздуха…
И когда я говорю «спокойно», я снова не хвастаюсь. Мы – учёные, мы знаем, что далеко не всякий эксперимент обязан завершиться цветами, игристым, восхищением коллег и податливыми лаборантками, мы знали, что можем проиграть, и тот факт, что на кону стояли наши жизни, ничего не менял. Паники не случилось. Мы с Бааламестре заспорили о правильном положении штурвала во время выхода из «окна», а Гатов, стервец, расхохотался: «Заткнитесь, братья, мы не разобьёмся. Точнее, разобьёмся, но потом, после того, как задохнёмся».