Страница 3 из 17
— Отправляйтесь спать. Завтра будет день не легче. Что, если эта гадость проникла во все отсеки и начнет заполнять корабль? Ну хорошо, без дискуссий на эту тему. Спать!
Он остался в кресле.
Почему-то меня не особенно потрясли марсианские «кактусята», хотя я полностью отдавал себе отчет в том, что нас ждет, если так просто проникают в герметический корабль семена марсианских растений. Лежа в гамаке, я самонадеянно думал: «Теперь меня уже ничем нельзя ни удивить, ни испугать», — и, уже засыпая: «Почему марсиане не перебрались внутрь планеты, там тепло, мы видели, как из ее недр вырываются газы. В подъемные жилища можно было нагнетать воздух или там получать его, регенерировать. Что же здесь произошло?..» После видения города у меня не осталось никаких сомнений, что здесь жили люди; и почему-то возникла твердая убежденность, что сейчас их здесь нет. «Что же произошло?..» Никаких веских доказательств у меня еще не было. Мне могло показаться, что и там, над пропастью, не город, а обыкновенные камни. Я улыбнулся и, засыпая, опять увидел город, теперь уже другой, больше первого. Я бродил по его пустым улицам, рассматривал фрески с изображением тонких, высоких людей. Меня привлекла живая картина. Девочка с огромными глазами, тонкая, как тростинка, сидела на оранжевом берегу лилового моря, играла в песок, она, как и наши дети, насыпала его в формочки, пришлепывала лопаткой, строила горку: подняв высоко руки, сыпала из прозрачных ладоней оранжевую пыль. Я без удивления увидел, что у нее по четыре пальчика на руке, а вместо ноготков золотые ободки…
В семь часов утра, когда мы втроем пили кофе, грустная физиономия Макса материализовалась на экране видеофона:
— Они не перенесли повышенной дозы кислорода. Я создал почти чистую атмосферу из кислорода. Они все погибли! Все до одного. Почернели, — в голосе Макса чувствовалось неподдельное горе.
— Вот и прекрасно! — Вашата встал, опрокинув кружку. — Хоть здесь повезло. Ты же, — он погрозил Максу, — будешь у меня сидеть двое суток в карантине.
— Не надо мне было открывать колбу… — вслух подумал Зингер. — Хоть бы там остались семена.
— Не горюй, — успокоил Вашата. — В камнях и песке их будет достаточно. Завтракай своими бананами и снова проверь, нет ли у тебя еще «гостей». Молодец, Макс, как это тебе в голову взбрело потравить их кислородом?
— Христо! С кем ты говоришь? Посылали бы меня с тобой, если бы… Ах, Христо, Христо… Вот что, ты тоже займись дезинфекцией. Процент кислорода доведен до восьмидесяти пяти. Ни рентген, ни ультрафиолет на них не действуют, как ты знаешь, — здесь достаточно космических излучений, было время привыкнуть к ним…
Город над обрывом
К городу над обрывом нашлась довольно удобная дорога по впадине. Может быть, когда-то ее действительно размыло водой, а в последующие тысячелетия ветер обрабатывал склоны и устилал дно песком и пылью. Пыль — главный компонент марсианской почвы, она микроскопична и покрывает почти всю планету, сглаживает ее и без того однообразный плоский рельеф, оригинальный только по окраске, да и то пока не привыкнешь к его оранжево-серым тонам. Только горы здесь великолепны. Они вздымаются прямо, без предгорий, из песчаной равнины, удивляя своим величием, лепкой склонов и сочетанием необыкновенных красок.
По оврагу, или, как Антон его назвал, «розовому каньону», — из-за своеобразной нежно-розовой окраски слагающих берега пород, мы добрались почти к самым развалинам.
Антон высказал предположение, что выемка — искусственного характера и по ней когда-то шла настоящая дорога к городу. (Как показали исследования археологов, мы оба были неправы, овраг образовался много позднее, после смерти города.)
Туарег вел себя вполне удовлетворительно: получив приказ, он всю дорогу шагал впереди «черепашки», разобрал завал из камней, к счастью, не особенно больших; после завала «черепашка» могла пройти еще с полкилометра, а дальше с разрешения Вашаты, который следил за каждым нашим шагом, мы отправились пешком — всего каких-нибудь сто метров под нависшим обрывом.
— У меня такое ощущение, — сказал Антон, — будто я побывал здесь. Всю ночь, и до того, как разбудил Макс, и после, мне снились марсианские сны.
— Мне тоже…
— Не знаю, что снилось тебе, а я уже шел по этой дороге, только без щебня и всей этой шелухи под ногами. Справа над обрывом шло ограждение из каменной решетки какого-то замысловатого рисунка. Сейчас этого ничего нет. Стена слева была вся в рисунках — какие-то морские пейзажи.
— Суда с высокими мачтами?
— Совершенно верно. Нам с тобой чудится одно и то же. Надо избавиться от такого состояния. Сейчас тебе ничего не кажется?
— Нет. А тебе?
— Тоже все нормально, только будто за тем поворотом еще что-то есть на стене.
— Успокойся, Антон, — сказал Вашата. — Вы скорей возвращайтесь, посмотрите, что за развалины, только не держите объективы против солнца, вчера получилось много смазанных кадров.
Зингер добавил:
— Смотрите под ноги, в расщелины, туда, где могут находиться растения, и возьмите под этим навесом по горсточке песка.
— Никакого песка! — приказал Вашата.
Туарег поджидал нас на повороте. Отсюда открывался захватывающий дух пейзаж на море и противоположный берег. Но мы с Антоном только мельком взглянули на всю эту красоту и завернули за угол. Там на стене действительно сохранилась часть фрески. Картину покрывал слой пыли, сбегали серые потеки, но можно было разобрать силуэты каких-то странных животных.
— Марсианские быки, — сказал Антон. — Дальше, внизу, кустарник с красными и белыми цветами. — Он поднял серую плитку, вытер ее перчаткой, и на ней засветилось тусклое золото: часть ветки с колючкой.
— Вы что примолкли? — спросил Вашата.
— Фреска, — сказал я, — на стене.
— Что на ней? — выкрикнул Макс. — Ну что?
— Марсианские быки и колючий кустарник, — сказал Антон.
— Направьте лучше объективы! — приказал Вашата. — Вот так. Ну где ваша фреска? — Он говорил теперь совершенно спокойно, даже с легкой иронией, словно ничего особенного не произошло. — Что-то не похоже на картину. Все смазано, расплывчато. Пятно на сырой стене, а не фреска.
— Стена сухая, — с обидой ответил Антон. — Видишь, совсем сухая. Вот половина туловища одного быка. Хотя он мало похож на быка, скорей шестиногая антилопа.
— Шестиногая? Ты ошибаешься, Антон, — сказал Макс. — В природе все по большей части целесообразно. Шесть ног просто не нужны такому не особенно крупному животному, да еще на планете с незначительной силой тяжести. Ты все ноги на фреске отнес к одному быку, — пожалуй, он больше похож на быка, чем на антилопу. Ну-ка сотри пыль с нижней части. Осторожней. Эх…
Фреска сползла и раскололась на множество кусков.
— Не прикасайтесь больше к ней, — сказал Вашата, — может, долежит до следующего раза.
Макс попросил:
— Ребята, посмотрите, нет ли на стене чего-либо похожего на плесень или лишайник?
— Запрещаю! — сказал Вашата. — Хватит с нас «кактусят». Можем подхватить такой экземпляр марсианской жизни, что он за кислород только спасибо скажет. Теперь у нас главное — археология. Семян микрофлоры, думаю, мы захватили достаточно.
Когда мы очутились на улице города, впечатление у нас было такое, что здесь давным-давно, не один десяток лет, работают археологи: они расчистили и даже подмели улицы, только для колорита оставили обломки камней на мостовой. Вблизи строения казались, как и с террасы, такими же хрупкими, с тонкими стенами, широкими оконными проемами. Здания тянулись на целые кварталы, в два и три этажа, но были и многогранные одноэтажные сооружения без окон. В планировке ощущалась целесообразность, гармоничное сочетание с ландшафтом. Даже сейчас, источенные временем, эти каменные останки украшали берег мертвого моря. Вначале мы шли очень осторожно, боясь прикоснуться к стене; казалось, руины только и ждут этого, чтобы рухнуть, — до того они устали стоять над погруженным в тишину морем. Я поднял обломок и поразился, как он легок. Что-то вроде пенобетона, только несравненно прочней.