Страница 7 из 20
"В свое время мы с Генеральным прокурором тов. Руденко при разборе дела Берии установили, как он показал... что еще в 1941 году Сталин, Берия и
МОЛОТОВ В кабинете обсуждали вопрос о капитуляции Советского Союза перед фашистской Германией - они договаривались отдать Гитлеру Советскую Прибалтику, Молдавию и часть территории других республик. Причем они пытались связаться с Гитлером через болгарского посла. Ведь этого не делал ни один русский царь. Характерно, что болгарский посол оказался выше этих руководителей, заявил им, что никогда Гитлер не победит русских, пусть Сталин об этом не беспокоится". ...Не сразу, но Москаленко разговорился... Во время этой встречи с болгарским послом, вспоминал маршал показания Берии, Сталин все время молчал. Говорил один Молотов. Он просил посла связаться с Берлином. Свое предложение Гитлеру о прекращении военных действий и крупных, территориальных уступках (Прибалтика, Молдавия, значительная часть Украины, Белоруссии) Молотов, со слов Берии, назвал "возможным вторым Брестским договором". У Ленина хватило тогда смелости пойти на такой шаг, мы намерены сделать такой же сегодня. Посол отказался быть посредником в этом сомнительном деле, сказав, что "если вы отступите хоть до Урала, то все равно победите".
- Трудно сказать и категорично утверждать, что все так было,- задумчиво говорил Москаленко.- Но ясно одно, что Сталин в те дни конца июня - начала июля находился в отчаянном положении, метался, не знал что предпринять. Едва ли был смысл выдумывать все это Берии, тем более что бывший болгарский посол в разговоре с нами подтвердил этот факт.
Есть тайны и мистификации. Я привел устное и документальное свидетельство, сохранившееся в архивах. Является это тайной истории или мистификацией - я на этот вопрос ответить не в состоянии. Но одно не вызывает сомнения: будучи "придавленным" реальностями страшного бытия, Сталин в первые две недели войны явно не проявил того "величия духа", о котором так долго и настойчиво твердили после Победы наши историки и писатели. Подлинные лидеры, вожди, полководцы, как правило, проявляют "величие духа" именно в минуты крайней опасности, экстремальной обстановки, критические моменты истории. В обыкновенных условиях героем, гением, кумиром быть проще. Как проницательно замечает Тарле: "Но в том-то и дело, что в необыкновенных случаях Кутузов бывал всегда на своем месте. Суворов нашел его на своем месте в ночь штурма Измаила; русский народ нашел его на своем месте, когда наступил необыкновенный случай 1812 года".
Народ ждал выступления Сталина. В него по-прежнему верили. С ним связывали., надежды. Возможно, именно это помогло Сталину освободиться от психологического шока. Председатель ГКО решил выступить по радио с обращением к стране лишь 3 июля. Замечу попутно, что именно в этот день вечером немецкий генерал Гальдер запишет в дневник: "Не будет преувеличением, если я скажу, что кампания против России выиграна в течение 14 дней". Немец явно поспешил: война только начиналась. Многие уже понимали, что она будет смертельно тяжелой и долгой. Сталин несколько раз переделывал свое выступление. Самым трудным для него было найти какие-то слова, аргументы, с помощью которых можно было объяснить народу происшедшее-неудачи, вторжение, крах совегско-германских договоров. На полях черновика речи карандашные пометки Сталина: "Почему?", "Разгром врага неминуем", "Что нужно делать?". Это выглядело как своеобразный план программного выступления первого лица государства. В выступлении Сталин изложил основные положения, Сформулированные в Постановлении ЦК ВКЩб) и СНК СССР от 29 июня.
В своем обращении Сталин долго объяснял, по существу оправдываясь, почему немецкие войска захватили Литву, Латвию, часть Украины, Белоруссии, Эстонии. В конечном счете все было сведено к одной фразе:
"Дело в том, что войска Германии как страны, ведущей войну, были уже целиком отмобилизованы, и 170 ^дивизий, брошенных Германией против СССР и придвинутых к границам СССР, находились в состоянии полной готовности, ожидая лишь сигнала, для выступления, тогда как советским войскам нужно было еще отмобилизоваться и придвинуться к границам". Сталин говорил заведомую неправду о разгроме лучших дивизий врага, лживо объяснял, что главная причина неудач - во внезапности нападения Германии... Естественно, что Сталин, говоря о советско-германском пакте, ни словом не упомянул постыдный договор о "дружбе" и границе, о тех многочисленных роковых просчетах, допущенных прежде всего им самим. Уже значительно увереннее звучал голос Сталина, когда он говорил, как нужно "перестроить всю нашу работу на военный лад". Он впервые назвал войну "отечественной", призвав "создавать партизанские отряды,", "организовать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами", впервые публично выразил надежду на объединение усилий народов Европы и Америки в борьбе против фашистских армий Гитлера. В конце речи Председатель ГКО заявил: "Государственный Комитет Обороны приступил к своей работе и призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина - Сталина..."
Сталин уже привычно сам говорил: "партия Ленина - Сталина", а народ привычно воспринимал, как само собой разумеющееся. При той огромной вере в Сталина его речь сыграла большую мобилизующую роль, как бы дала простые ответы на вопросы, которыми мучился народ. Лишь немногие тогда были способны смотреть глубже и видеть: катастрофическое начало- результат единовластия Сталина. Бесчисленные жертвы-следствие просчетов "непогрешимого". Величайший парадокс: Сталин совершил много ошибок и тяжких преступлений. Но благодаря созданной им системе они фантастическим образом трансформировались в сознании людей в великие деяния Мессии. Один из главных, а точнее, главный виновник катастрофического начала войны, тем не менее продолжал олицетворять надежды народа. "Работала" вера.
Потомкам остается-лишь изумляться, сколь огромным было величие духа советского народа, нашедшего в себе силы после катастрофы первых недель войны выстоять и победить. Но ценой миллионных жертв. "Величие" Сталина всегда базировалось на жертвах. Многих жертвах. Неисчислимых жертвах.
ЖЕСТОКОЕ ВРЕМЯ
В июле и августе Сталин сосредоточил в своих руках всю полноту государственной, партийной и военной власти. 10 июля Ставка Главного Командования была преобразована в Ставку Верховного Командования, а 8 августа ее преобразовали в Ставку Верховного Главнокомандования во главе со Сталиным. С этого дня и до конца войны И. В. Сталин являлся Верховным Главнокомандующим. С 30 июня он возглавил Государственный Комитет Обороны, а с 19 июля - и Наркомат обороны. С начала июля шоковое состояние Сталина постепенно проходило, хотя и до этого он внешне держался так, что не все могли заметить его растерянность и подавленность. Прилив волевой энергии стал проявляться в активном вторжении в самые различные сферы жизни государства, ведущего смертельнуювойну.
Пытаясь написать портрет Сталина, в частности его полководческие черты, я в последующем буду часто рассматривать или просто упоминать те или иные события Великой Отечественной войны. Мне лишь хотелось бы предупредить читателя, что я не ставил перед собой задачу охватить всю войну, ее операции и сражения. В ряде случаев я не придерживаюсь и строгой хронологической последовательности, так как моя главная цель - рельефнее показать Сталина в качестве Верховного Главнокомандующего.
В первый период войны Сталин работал по 16-18 часов в сутки, осунулся, стал еще более жестким, нетерпимым, часто злым. Ежедневно ему докладывали десятки документов военного, политического, идеологического и хозяйственного характера, которые п(r)сле его подписи становились приказами, директивами, постановлениями, решениями. Нужно сказать, что сосредоточение всей политической, государственной и военной власти в одних руках имело как положительное, так и отрицательное значение. С одной стороны, в чрезвычайных условиях централизация власти позволяла с максимальной полнотой концентрировать усилия государства на решении главных задач. С другой абсолютное единовластие резко ослабляло самостоятельность, инициативу, творчество руководителей всех уровней. Ни одно крупное решение, акция, шаг были невозможны без одобрения первого лица.