В теснинах гор

Дрогнуло сердце девушки, будто в тихом лесу вдруг дунул прохладный ветер, заставляя трепетать листья. Она отвела глаза — до того прекрасен был тот, кто тоже, не скрывая восхищения, рассматривал ее при бледном свете луны. А ей чудилось, будто с неба слетел сам Малаик — ангел красоты. Черные густые брови, казалось, никогда не хмурились, ясные глаза, в которых горели два солнца. Нет, прекраснее этого юноши не встречала Тайпус. А он смотрел на нее так открыто, столько нежности было в его взгляде.

— Иди, красавица, и не бойся меня, — сказал он наконец на ломаном аварском языке, — братья твои заждались тебя. — Он помог ей подняться на скалу, подал кувшин. — Как ты прекрасна, я было подумал, что это гурия небесная привиделась мне! Приходи завтра ночью, я буду ждать тебя! — И тут же исчез среди кустов.

Тайпус как во сне добралась до стены, вынула камень, пролезла, камень положила на место, чтобы скрыть свой лаз. И когда очутилась у дома, вздохнула глубоко и радостно. «Кто он? Что со мной? Как он смотрел на меня! За ним бы я пошла на край света!» — вот какие мысли бродили в ее голове.

Улыбаясь про себя, опьяненная этими мыслями, спешила она с кувшином воды к брату. Тайпус напоила и Джабраила, и других раненых, и когда спрашивали ее: «Откуда такая сладкая вода?» — отвечала лукаво: «Аллах дал». А сама ходила так легко, как во сне, не чувствуя запаха пороха, не слыша стонов раненых, свиста пуль. Казалось, опять пришла для нее благоуханная весна. На исхудавших, хмурых лицах братьев видела она улыбку, в черном от дыма небе — солнышко. Она полюбила незнакомца, и сама этому удивлялась и просила пули, летевшие в сторону врага: «Не убейте его, он мой, он явился с неба для меня посланником Аллаха!» Ее глаза искали его среди осаждавших. И сердце ее билось трепетно и тревожно. «Что со мной?» — временами думала она. А как же Магдилав? Ведь он тоже казался ей любимым. Да, только казался. Впервые увидела она его во дворце Нуцала, он показался ей таким сильным, красивым. Его образ носила она в сердце, о нем слагала песни. Как плакала она, когда дошли слухи, что враги убили ее багадура. И вдруг он явился, будто с того света, без ушей и носа, изувеченный на всю жизнь. Как стонала и плакала ее любовь, а потом улетела из сердца, оставиз в нем только жалость.

А вот увидела в один миг, среди темной ночи того, из лагеря врагов, и сердце не повиновалось ей. Ее охватил огонь любви. «А может, это ангел: Аллах хотел испытать мое терпение?» — спрашивала она себя. Ей казалось, что уже встречала его где‑то, когда‑то, в мечтах, во сие. Именно таким; как он улыбался, как он говорил: «Не гурия ли с неба спустилась?» Будто и он искал ее всю жизнь. Он не схватил ее и не увел рабыней, а помог подняться через скалу, подал кувшин. И просил, чтоб еще приходила. Может, он следил за ней, хотел обмануть, проникнуть в крепость? Мысли роились в голове Тайпус, как пчелы, она бежала к стенам крепости, оттуда к раненым, и мысли неотступно бежали за ней. Перед глазами стоял он, с черными бровями, черными глазами, прекрасным лицом, таким юным, с таким ангельским взглядом. «О великий Аллах! Что со мной?» — кричала ее душа. День показался ей сегодня длинным, как год, как ждала она наступления ночи. «Что с тобой, Тайпус?» — спрашивали женщины, братья, раненый Джабраил. Уж не сходит ли Тайпус с ума. Все может быть.

Ночью Тайпус опять взяла кувшин и отправилась к роднику. Никто не знал в крепости куда она идет. Вот спуск, слышно, как капает вода. Как она дрожала, когда ставила кувшин. Ее слух ловил каждый шорох в кустах и вдруг вздрогнула: раздвинув кусты, появился он, опять она увидела его лицо.

— Ты появилась, гурия? — спросил он. — Я никогда не боялся смерти, а сегодня просил Аллаха оставить меня в живых, чтобы увидеть тебя хоть раз. Я всю жизнь искал тебя, искал в Иране, в аулах...

— В тех, что вы разрушили?

— Да, Надиршах разрушает аулы, убивает людей, он хочет покорить мир, но Аллах свидетель, я покорен только тобой, я готов умереть за тебя.

— Ты же не знаешь меня…

— Я вижу тебя, твои глаза, я слышу твой голос, все, все говорит мне, я больше ничего не хочу знать. Клянусь Аллахом, ничего — ни богатство отца, ни славу не надо мне, лишь бы увидеть твою улыбку, услышать твой голос. Видел я красивых и стройных девушек и в Иране, и в Индии, и в Средней Азии, но никто не пленил мое сердце, никто не владел мною. Только ты моя повелительница. Не знаю, к беде ли, к счастью ли — я встретил тебя.

— Мы — враги…

— Я стану другом, я нарушу клятву шаху, я покину поле боя, уеду с тобой — хочешь в Иран, где нас ждет роскошный дворец моего погибшего отца…

— И позор побега…

— Пусть и эту горечь я выпью, лишь бы ты стала моей женой, уедем со мной… хочешь мы будем бродить по горам, ущельям, будем питатьс я дикими фруктами, дичыо — я хорошо стреляю.

— Нет, я не могу покинуть братьев, они защищают свою землю от врагов, я не могу уйти. Там жаждут воды раненые.

— Ты придешь и завтра ночью, я буду молиться за тебя, за твоих братьев, я буду ждать. — Он помог ей опять подняться по скале.

Его голос звучал в ее ушах, его слова повторяло ее сердце. Она ждал следующей ночи, жила мыслью о встрече с ним.

На следующую ночь они опять встретились у родника, при тусклом лунном свете, и, когда они, так жаждущие друг друга, хотели в мыслях и мечтах соединиться воедино, их поймали и привели к военачальнику, грозному Герей–хану, который доводился дядей возлюбленному Тайпус.

— Ой, какая красавица! — восхищенно воскликнул Герей–хан, когда ему открыли лицо пленницы. — Как Надир будет доволен добычей, для его гарема не хватало тебя…

— Дядя! — схватился за кинжал племянник.

— Ого, сын моего покойного брата, Ибрагим готов заступиться за эту красотку! — брови хана хмурились, зубы скрипели. — Тайком встречаешь ее у родника, помогаешь врагам. Нарушаешь клятву!

— Я люблю ее, дядя, и если кто тронет ее хоть пальцем, клянусь Аллахом и памятью покойного отца, я снесу ему голову.

— Ценю, племянник, твою храбрость. Из‑за любви можно и умереть, — усмехнулся Герей–хан. — Но эта дикая горянка — готова ли она умереть за тебя?

Тайпус бросила в его сторону пронзающий взгляд. Многое говорил он Герей–хану… «Ну что же, может Аллах прислал мне тебя на счастье, красотка». И коварный план зрел у него в голове.

— Я вижу, вы в самом деле любите друг друга, — сказал ласково он. — Но времена тяжелы для любви. Братья твои, девушка, не сдают крепость, упираются, зря проливают кровь своих и моих солдат.

— И не сдадут…

— Вот как?! — поднял брови Герей–хан. — Придется им сдаться, у нас сила большая, а в крепости осталось совсем мало людей, кроме того, у вас нет ни воды, ни пищи, ни пороха. А за мной в засаде стоят десятитысячные войска шаха. Они покорили Андалал, Аварию, сам Нуцал–хан пришел к Надиру с поклоном. Так что дни твоих братьев сочтены, если не завтра, то послезавтра мы возьмем крепость, тогда сама знаешь, что будет со всеми. Может, и Ибрагиму придется сложить голову при штурме, он прежде всего воин, — при этом вздрогнула девушка и не мог не заметить этого Герей–хан, — тогда и ты попадешь в плен.

— Я убью себя…

— Вот что я придумал. Открой незаметно нам ворота крепости. Отряд Ибрагима войдет туда первым, без капли крови возьмем мы Турутли.

А чтобы братья твои не успели обнажить свои шашки — налей им в ножны сабель соленой воды. Очень верный способ.

— Ты толкаешь меня на измену, шах, — в ужасе прошептала Тайпус, — что скажут обо мне турутлинцы?

— Кто узнает об этом, глупенькая? А потом ты же спасешь жизнь своим братьям и односельчанам. И сохранишь свою любовь. Иначе придется тебе плакать над трупами, над погибшей своей любовью.

— Клянись, дядя, что будешь верен слову! — вскричал Ибрагим.

— Клянусь! — поднял Герей–хан к небу свои руки, на пальцах которых блестели кольца с алмазами. — Я, сын моего брата, никогда не нарушал клятву. Именем Аллаха даю слово, будет так, как я говорю. Послушайте меня, иначе будет плохо, все кончится кровью и любовь, окрашенная кровью братьев и родичей любимой девушки, думаю, и тебе счастья не принесет.