Мерфи (другой перевод)

— Эти останки, — сказал следователь своим голубым сопрано, — скажу я вам со всем сердечным прискорбием, находились как раз в границах моего графства, моего графства. Еще один длинный удар, и я сейчас загоню их в лунку.

Он закрыл глаза и сделал длинный удар. Мяч расстался с клюшкой со сладостным звуком флейты, перелетел через дерновую лужайку, ударился сзади в метку, отскочил на фут в воздух, лег прямо в лунку, побулькал и затих. Он вздохнул и поспешно проследовал дальше:

— Моя задача, пожалуй, часть моего долга, чтобы вы знали, состоит в определении, первое, кто умер, и, второе, как. Что касается последнего вопроса, последнего вопроса, он, к счастью, не должен нас задержать, благодаря, как бы это сказать…

— Неопровер-р-ржимому виду посмер-р-ртной наружности, — сказал доктор Килликрэнки. — Прошу вас, мистер Клинч.

Бим и Тиклпенни подняли простыню. Селия подалась вперед.

— Одну минуточку, — сказал доктор Килли-крэнки. — Благодарю вас, мистер Клинч.

Бим и Тиклпенни опустили простыню. Селия осталась стоять немного впереди остальных.

— Я сказал бы, послеожоговый шок, — сказал следователь, — без малейших колебаний.

— Без малейших, — сказал доктор Килли-крэнки.

— Смерть от ожогов, — сказал следователь, — по-видимому, я должен добавить, что это совершенно ненаучная формулировка. Ожоги всегда шокируют, прошу прощения, дорогой мой Энгус, всегда вызывают шок, иногда больше, иногда меньше, в зависимости от их силы и места и подверженности шоку потерпевшего. То же самое справедливо, если ошпаришься.

— Сепсиса не возникает, — сказал доктор Килликрэнки.

— Физиология у меня довольно хромает, — сказал следователь, — но, несомненно, она тут совсем и не требовалась.

— Мы пр-р-рибыли слишком поздно, чтобы мог начаться сепсис, — сказал доктор Килликрэнки. — Шок был обшир-р-рный.

— Тогда, допустим, мы скажем, тяжелый шок, последовавший за ожогами, — сказал следователь, — для полной ясности.

— Да, — сказал доктор Килликрэнки, — или тяжелый шок, последовавший за тяжелыми ожогами. Не думаю, чтобы это было слишком сильно сказано.

— Нисколько, — сказал следователь, — тяжелые ожоги, пусть будет так, за которыми последовал тяжелый шок. Это что касается modus morendi, modus morendi[96].

— Несчастный случай? — сказал Нири.

Следователь какое-то время стоял совершенно неподвижно, с ошеломленным, почти идиотским выражением человека, не вполне уверенного в том, что была произнесена шутка, ни также в том, что, если это действительно была шутка, в чем ее соль. Потом он сказал:

— Прошу прощения.

Нири повторил свой вопрос повышенным тоном. Следователь несколько раз открыл и закрыл рот, вскинул вверх руки и отвернулся. Но слова никогда не подводили доктора Килликрэнки, для него это было бы равносильно утрате мышления, так что его борода дернулась вверх.

— Классический случай несчастного случая.

До самого конца ничего романтического, подумала мисс Кунихан. Она вытащила свой аттестат.

— Пока мы не совсем утратили способность соображать, — сказал следователь, — быть может, этому джентльмену было бы угодно узнать что-нибудь еще. Не взорвалась ли эта смесь, к примеру, от безопасной или от восковой спички. Те жалкие сведения, которыми я располагаю — к его услугам, — может извлекать из них что угодно.

Нири с подчеркнуто оскорбительным видом занялся своим носом. Уайли впервые был горд своим знакомством с ним.

— Тогда я, пожалуй, дерзну, — сказал следователь, — перейти ко второму вопросу, личности вино… усопшего. Здесь едва ли необходимо подчеркивать, что нас приводит здесь в замешательство та самая черта — а… та… та…

— Трагического происшествия, — сказал доктор Килликрэнки.

— Самая черта трагического происшествия, которая сослужила нам такую добрую службу в вопросе относительно способа смерти. В вопросе о способе смерти. Нам все-таки не следует жаловаться. Как там говорит поэт, Энгус, может, ты помнишь?

— Какой поэт? — сказал доктор Килликрэнки.

— Нет розы без шипов, — сказал следователь. — Я цитирую по памяти, горькой памяти.

— Мистер Клинч, прошу вас.

Бим и Тиклпенни протянули вперед руки с углами. Бим взял саван ин-фолио, ловко свернул его ин-октаво, и оба отступили назад. Самые дорогие друзья пододвинулись поближе к столу, с Селией в центре и по-прежнему чуть впереди.

— По всем статьям, — сказал следователь, — если я могу так выразиться без всякого предубеждения, это была личность, богато наделенная достоинствами, как умственными, так и физическими. Но…

— Вы забываете о нравственных, — произнес с насмешкой доктор Килликрэнки, — и духовных, или, как говорят некоторые, профессиональных.

— Но уцеле…

— С необычайным упорством, — сказал доктор Килликрэнки, — ускользающих от самой тщательной аутопсии.

— Но уцелело ли от них хоть что-то в пламени пожара, — сказал следователь, — это вопрос, который я, со своей стороны, и, я воображаю, никто, кроме принадлежащих к самому близкому кругу, не взялся бы решать. Вот в чем вы могли бы нам помочь.

После этих слов наступила такая тишина, что стал слышен легкий гул холодильников. Все глаза, общим числом семнадцать, бродили среди останков, пересекаясь между собой.

Какое многообразие способов избежать чужого взгляда! Бим и Тиклпенни вместе подняли головы, их глаза встретились во взгляде, одновременно нежном и пылком, они были живы и здоровы и нашли друг друга. Доктор Килликрэнки медленно опускал голову, пока не превратился только в череп, ноги и бороду. Немалой частью своей репутации он был обязан этому дару казаться погруженным в размышления, когда на самом деле его разум был совершенно пуст. Следователь вообще не двинул своей головы, он просто перестал удерживать фокус и — перестал видеть. Нири и Уайли спокойно переключили внимание на другие вещи, предметы обстановки в комнате, на яркую зелень и темную зелень по ту сторону стекла, которые накладывались на голубизну неба. Их отказ от своего права был очевиден. Куперу, которого приводила в замешательство любая мелочь, оказалось достаточно одного быстрого взгляда его единственного глаза. Мисс Кунихан отводила взгляд в сторону и возвращала на место, отводила и возвращала, удивленная и довольная своей твердой закалкой, досадуя, что не осталось ни единого следа того, что было ей знакомо, огорченная тем, что не может воскликнуть в присутствии их всех, указуя перстом в свое оправдание: «Вот он, Мерфи, чьим самым дорогим другом я была». Одна лишь Селия, казалось, была способна отдать вопросу, о котором шла речь, безраздельно все свое внимание, ее глаза продолжали терпеливо, серьезно и пристально двигаться среди останков, много времени спустя после того, как другие перестали смотреть, много времени спустя даже после того, как сама мисс Кунихан отчаялась доказать близость своего с ним знакомства.

Следователь, вздрогнув, очнулся ото сна, где ему привиделись сбитые кегли и сровненные с землей лунки, и сказал:

— Как успехи?

— Не могли бы вы его повернуть? — сказала Селия; это были ее первые слова за полные шестьдесят часов, ее первая просьба за такое долгое время, что она и не помнила.

— Разумеется, — сказал следователь, — хотя, как я понимаю, лучшее вы уже видели.

— Мистер Клинч, — сказал доктор Килликрэнки.

Когда останки были перевернуты, Селия с неожиданно уверенным видом сосредоточила внимание на более отдаленной из обугленных ягодиц и сразу же нашла то, что искала. Она легонько прикоснулась пальцем к этому месту и сказала:

— Здесь у него было большое родимое пятно.

Следователь и Кор. мед. сл. возликовали от такой находки.

— Вне всякого сомнения, — сказал доктор Килликрэнки, — обширная капиллярная ангиома на самом невероятном месте.

— Настоящее пятно, как от портвейна, — сказал следователь. — Фосфоресцирует, никакой ошибки.

Мисс Кунихан расплакалась.

— Я не знала ни про какое пятно, — кричала она, — я не верю, что у него когда-нибудь было такое жуткое пятно, я не верю, что это вообще мой Мерфи, это совсем на него не похоже, я не верю…

96

Образ, способ умерщвления (ср. modus vivendi — образ жизни; лат.).