Страница 4 из 39
— Попробуй подумать, — сказал Янкель. — Если ты вспомнишь, где вы живете, мы поможем тебе найти твою маму.
— А твоя мама где, Янкель? — спросил Давид.
— Она умерла. И отец тоже умер. От голода. Но он умер потом, когда нас перевезли в Варшаву.
Янкель замолчал. Наступила тишина. Давид вытянулся на своем рваном матраце. Для него было в новинку лежать одному. Как он был бы рад снова оказаться сейчас рядом с Иоси, пусть даже брат, как всегда, толкал бы его во сне и стягивал с него общее одеяло. Давид ясно видел перед собой тот дом, в котором они жили в здешнем гетто, его ворота, шаткие деревянные ступеньки. Он видел входную дверь их комнатки, всегда открытую днем, потому что все время кто-нибудь входил или выходил. Но ему никак не удавалось увидеть, какой дорогой они с мамой шли назад к этому дому. Он видел только, как мама ходит по их комнатке, туда и обратно, туда и обратно. Он видел ее очень ясно, как будто она была здесь, рядом. И его ужасно удивляло, как это может быть, чтобы ты видел человека так близко и ясно и не знал, как до него дойти.
И вдруг наступило утро.
Старшие ребята встали, отправились на улицу и вскоре вернулись. Они продали там украденную водку и сигареты и купили на эти деньги хлеб и сахар. В гетто еще были лавки, где за деньги можно было купить еду. Давид отломил себе кусок хлеба от целой буханки, намочил его в воде и окунул в горку сахара. Дома мама всегда нарезала хлеб красивыми, ровными кусками, но вкус и здесь, и там был один и тот же.
После завтрака новые друзья повели Давида к своему взрослому другу, которого они называли «Иона-сапожник». Иона всегда приглашал ребят к чаю, если они приносили ему немного сахара. Сапожник сидел у входа в нишу, которая служила ему мастерской, и чинил чью-то обувь.
— А у нас со вчерашнего дня новенький, — сказал Янкель. — Его зовут Давид.
Иона глянул на Давида, и Давид улыбнулся ему в ответ. Старик посмотрел на него, протянул мозолистую руку и осторожно взял за подбородок.
— Бог дал тебе такое лицо, малыш, какое Он дает только немногим людям, — серьезно сказал он, глядя на Давида. Потом перевел взгляд на его туфли. — Знаешь, сегодня у меня, к сожалению, нет времени, но в следующий раз я обязательно починю тебе туфли.
— У него есть мама, — сказал Янкель. — Но он не знает, где живет.
Иона задумался. Потом он усадил Давида напротив себя.
— Скажи мне, как выглядит твоя улица?
— Обыкновенно, — сказал Давид. — Как всякая улица.
— А номер ты помнишь?
— Да, — сказал Давид, — номер я помню. Десять.
— А название?
— Нет.
— Ну-ка, посмотри сюда, — сказал Иона и показал на уличную табличку над своей головой. — Может, ты помнишь такую табличку на своей улице?
Давид посмотрел на табличку и с огорчением покачал головой. Нет, никакой таблички он не помнил.
— Знаешь что, — сказал сапожник, — я схожу в полицию нашего гетто. Может быть, кто-нибудь заявил, что ищет пропавшего мальчика. А ты, — обратился он к Янкелю, — ты на всякий случай походи с ним немного по гетто. Вдруг вы случайно найдете его дом.
После чая Янкель долго бродил с Давидом по тесным улицам, то и дело спрашивая его:
— Может быть, здесь, а?
— Нет, не здесь, — с огорчением отвечал Давид.
Кончилось тем, что Янкель отчаялся и они вернулись к ребятам.
Шли дни. Давид уже начал привыкать к новому образу жизни — к ночлегам на чердаках, к скитаниям по улицам, к мелкому воровству с прилавков при свете дня и кражам из закрытых магазинов затемно, после наступления комендантского часа. Время от времени они приходили играть в футбол на то место возле мусорного ящика, где Давид потерял маму, и каждый раз, когда они приходили туда, Давид первым делом шел посмотреть вокруг, — может быть, мама вернулась.
Но она не возвращалась.
А сапожник Иона действительно сходил в еврейский полицейский участок. Но он не нашел там никаких объявлений о потерявшемся мальчике. Вместо этого полицейские показали ему списки тех безымянных детей, которые умерли от голода прямо на улицах гетто. Никто не знал, как их зовут, и поэтому их записывали в эти списки просто по названию улицы и по номеру дома, где их нашли уже мертвыми.
В своих каждодневных скитаниях по городу их компания то и дело оказывалась в каком-нибудь новом районе гетто. Каждый раз, когда это случалось, Янкель упорно повторял свой вопрос:
— Может быть, здесь, Давид, а?
Давид внимательно осматривал все вокруг, но ни разу не узнал ничего знакомого.
Может быть, продлись его новая жизнь еще какое-то время, они и нашли бы в конце концов его дом и родных. Но как-то днем, идя гурьбой по улице, они вдруг услышали близкие громкие крики. Какие-то люди кричали:
— Акция! Спасайтесь, евреи! Акция!
Никто из них не знал, что это значит. Это было что-то новое. Крики раздавались со всех сторон, сопровождаемые пронзительными свистками еврейских полицаев. «Акция! Спасайтесь все!» — кричали бегущие во все стороны перепуганные люди, за которыми по пятам гнались полицейские. Эти люди кричали, чтобы предупредить других прохожих. И действительно, улица сразу опустела.
Янкель быстро провел их через проходные дворы на другую улицу.
— Надо сходить к Ионе, — встревоженно сказал он. — Может быть, он знает, что это такое.
Иона сидел, как обычно, у себя в мастерской и чинил чей-то ботинок, натянутый на железную обувную колодку.
— Иона, там на улицах кричат «Спасайтесь!» — сказал Янкель.
Иона печально покачал головой.
— В очередной раз полицейские лютуют, — сказал он. — Выгоняют из кварталов для переселенцев тех несчастных, которые еще не умерли там от голода, чтобы отвезти их куда-нибудь подальше.
«Нас это не коснется, — с облегчением подумал Давид. — Мы не живем в квартале для переселенцев».
— Я слышал, что они задумали очистить гетто от бедняков, — продолжал Иона.
«Но мы ведь тоже бедные», — вспомнил Давид, и его сердце сжалось от страха.
— Нет, Иона, — объяснил Янкель. — Там хватают всех людей без разбора, не только переселенцев. И эти люди кричат: «Акция!»
— Тогда это что-то новое, — с тревогой сказал Иона и положил свой молоток. — Я думаю, что они решили вывезти нас всех сразу.
— Куда?
— На новое место.
— А где оно, это место?
Иона молча поднял палец и показал на небо. Потом встал и затолкнул свою табуретку внутрь ниши.
— Я закрываю. Я должен бежать к жене и детям. А вам, ребята, советую как можно скорей бежать из гетто. Если еще успеете.
— Куда?
— На польскую сторону.
— Я уже был там, — сказал Давид. — Но нас поймали.
— Все равно вы должны немедленно бежать! — с силой повторил Иона.
Он запер дверь мастерской, с минуту смотрел на ключ, который держал в руке, потом сунул его в карман и быстро ушел.
Ребята остались сидеть на тротуаре. Надо было посовещаться.
— Я знаю ворота, возле которых всегда стоят телеги из окрестных польских деревень, — сказал наконец Янкель. — Крестьяне вывозят на этих телегах мусор из гетто и везут к себе, на удобрение. Надо попробовать, — может быть, удастся проскользнуть в этом мусоре наружу…
Все согласились, и Янкель быстро повел их в сторону этих ворот. Ребята молча шли за ним следом. Недалеко от ворот, за углом, они остановились. Отсюда было видно, что выезд из гетто охраняют двое немцев с винтовками. Еще два польских полицая стояли на польской стороне и два еврейских — на стороне гетто. У ворот уже ждали несколько нагруженных мусором телег.
— Кому удастся выбраться, — тихо сказал Янкель, — пусть дойдет до первого угла и там подождет. Он может стоять, как будто просит милостыню. Но если соберется больше двух, то лучше спрятаться и ждать остальных.
— Сколько времени?
— Спрячьтесь так, чтобы оттуда были видны ворота, — сказал Янкель. — Если пройдет много времени и вы увидите, что никто из наших больше не выходит, тогда уходите сами, поодиночке.