Страница 6 из 64
Рузвельт не был бы честолюбивым политиком, каким он уже стал, если бы в связи с окончанием войны не думал о своем собственном политическом будущем. Он мог, но не хотел оставаться вечным статс-секретарем, кроме того, он ясно видел, что в мирное время снова станет заниматься обычной, ничего не значащей политической деятельностью. Что касается его происхождения и политического прошлого, то ему представлялись две возможности, которые он и во время войны никогда не упускал из вида: пост губернатора в штате Нью-Йорк или федерального сенатора от этого штаба в Вашингтоне. Еще в 1914 году он без категорической поддержки Вильсона пытался как кандидат от демократической партии участвовать, в предварительных выборах на пост федерального сенатора, но натолкнулся на решительное сопротивление Таммари-Ходла и босса Чарльза Мерфи и потерпел позорное поражение. Партийная машина покровительствовала американскому послу в Германии Джеймсу Джерарду и добилась его победы на предварительных выборах даже в отсутствие посла. Боссам потом стало известно, что Джерард не имел шансов на собственных выборах против кандидата от республиканцев.
Это событие постепенно привело к решающему повороту в отношении Рузвельта к нью-йоркским партийным боссам, без которых будущая политическая карьера была бы немыслима. Рузвельт понял, что в штате Нью-Йорк он не мог делать политику без партийных боссов, а боссы из Нью-Йорк-сити осознали, что только он может им гарантировать большинство в сельском Нью-Йорке, а значит, и во всем штате. Обе стороны призадумались. Рузвельт расширил свои многообразные возможности для патронажа, например, на верфях Бруклина, а также среди известных людей из свиты Таммани-Холла; 4 июля 1917 года произошло своего рода «примирение», когда Рузвельт после одной речи перед нью-йоркскими боссами сфотографировался вместе с Мерфи; летом 1918 года и сторонники Таммани заговорили о нем как о кандидате от демократической партии на выборах губернатора. Это предложение Рузвельт после долгих колебаний отклонил, так как считал, что если он оставит свой пост в это время, то это может быть истолковано как непатриотический шаг. Такое развитие событий не означало конца всех натянутых отношений и трений, но оно было все же выражением определенного политического порядка, возникшего из понимания взаимозависимости.
После того как отношения с Таммани были поставлены на новую основу, Рузвельт оказался в центре разнообразной деятельности в 1919/20 году, в первую очередь он заботился о своем политическом будущем и о том, чтобы не утратить приобретенную во время войны репутацию энергичного делового администратора. Во многих речах и высказываниях он выступал за действенное и экономное ведение общественной службы, сокращение чрезвычайно раздутого правительственного аппарата — эта тема была популярной у американских налогоплательщиков. Кроме того, Рузвельт после долгого перерыва и поэтому более настойчиво напомнил о себе как о «прогрессисте». В одном из сенсационных выступлений перед национальным комитетом демократической партии в конце мая 1919 года, говоря о предстоящих президентских выборах 1920 года, он заклеймил республиканцев как партию консерваторов, реакционеров, миллионеров и привилегированного меньшинства, поборников внешнеполитической изоляции. Демократическую партию, напротив, он наделял духом либерального прогресса и конструктивного обновления, а также «идеализмом здравого человеческого разума».
Нация и особенно прогрессивное крыло демократической партии взяли эту речь на заметку. То там, то здесь впервые высказывались вслух мысли, не будет ли Рузвельт достойным кандидатом в президенты. Но Рузвельт был достаточно умен, чтобы застопорить робкие попытки выдвижения его в президенты, потому что в партии в целом он не имел шансов и было уже ясно видно, что демократы следующие президентские выборы проиграют. Совершенно иначе сложилась для него ситуация на съезде демократов год спустя в Сан-Франциско, когда прозвучало его имя при выдвижении кандидатов на пост вице-президента. Хотя демократическая партия находилась в тяжелом положении — Вильсон напрасно подрывал свое здоровье в борьбе с сенатом за вступление США в Лигу Наций, и его кандидатура отпадала, нация утратила интерес к «экстравагантной» внешней политике Вильсона и, настрадавшись от внутриполитических проблем, просто тосковала по нормальной предвоенной жизни, — победа республиканцев на выборах вопреки или из-за их бесцветного кандидата Уорена Гардинга исключалась, только Рузвельт мог победить. Он видел шанс в том, что в ходе предвыборной борьбы станет известным во всех регионах США, к тому же ему было только 38 лет, и он не собирался ждать, пока демократическая партия займет в стране более благоприятное положение. Поэтому для него лично был большой успех, когда партия сознательно выдвинула его как контрастную фигуру по отношению к кандидату в президенты Джеймсу Коксу, губернатору Огайо. Снова он достиг позиции, какую на своем пути вверх занимал Теодор Рузвельт.
Поэтому Франклин Рузвельт с августа 1920 года на три месяца с головой ушел в предвыборную борьбу, которая привела его в различные части США, и в этот период он почти тысячу раз выступал перед избирателями, до двадцати двух раз в день. Он представлял себя американскому народу во внутренней политике как реформатора, во внешней — как интернационалиста и сторонника вступления США в Лигу Наций, которое натолкнулось на вето сената. В этих позициях заключалась как бы сумма его приобретенного опыта и убеждений. Во время одной встречи в Белом доме Кокс и Рузвельт дали тяжелобольному Вильсону обещание сделать выборы «большим торжественным народным голосованием» через Лигу Наций, несмотря на многие и чрезвычайно правильные предупреждения, исходившие от демократической партии, что эта тема большинство американцев больше не интересует. Рузвельт не боялся по возможности открыто рекламировать Лигу Наций как возможный инструмент американской ведущей роли. На упреки республиканцев, что Англия на Генеральной Ассамблее Лиги Наций будет контролировать шесть голосов, Рузвельт ответил, что США будут контролировать дюжину голосов, именно тех латиноамериканских стран, что южнее США. В порыве политической борьбы он договорился до фальшивого утверждения, что сам написал Конституцию Гаити. Несмотря на последовавшее опровержение, республиканцы вдоволь попользовались этим необдуманным высказыванием. Рузвельт агитировал за активную роль США в мировой политике и мировой торговле, он предостерегал своих соотечественников от возврата в традиционную союзническо-политическую изоляцию. Поднимая вопрос изменений в мире и политической взаимозависимости стран, он утверждал, что США больше не могут позволить себе оказаться за «китайской стеной». Что касается внутренней политики, то Рузвельт проводил ее под девизом «Реформа против реакции». Его стратегия состояла в том, чтобы представить себя молодым, энергичным, смотрящим в будущее реформатором в противовес «уклончивому, нерешительному мягкому и реакционному» Гардингу. Законченной программы реформ у Рузвельта не было, однако постоянство его представлений о реформах было очевидным еще со времен сенаторства в Олбани. Он защищал внутриполитические реформы Вильсона, обещал дать миллиард долларов на защиту и использование природных богатств страны, а также улучшить положение среднего сословия, фермеров и промышленных рабочих. Однако все это было напрасно, республиканцы одержали еще более внушительную победу на выборах, чем ожидалось. После десяти лет активной политики Рузвельт за одну ночь снова превратился в частное лицо.
Рузвельт принял это поражение спокойно, у него, по его мнению, еще было политическое будущее: «Мы должны благодарить Бога, что оба еще сравнительно молоды», — писал он своему пресс-референту Стиву Эрли, утешая себя. Для этого будущего он заложил солидный фундамент. За десять лет приобрел политическое лицо, стал национальной фигурой и надеждой демократической партии. Он основательно изучил политическую кухню, завязал многочисленные связи с демократической партией, узнал, что такое власть. Рузвельт понял кое-что о реальных факторах власти в политическом процессе США, о зависимости и переплетении конкурирующих влиятельных центров в Вашингтоне, таких, как президент, конгресс, министры, лоббисты и пресса. Он знал, как получить под контроль аппарат огромного министерства, приобрести внутри демократической партии последователей и заполучить их, когда нужно подать себя, если не хочешь умереть как политик, как нужно поступать с общественным мнением и вести предвыборную борьбу. Воля к знаниям, живое общение расширили его опыт в области социологии, с достоинством и интересом он охотно вступал в контакт с политиками, дипломатами, солдатами, предпринимателями, профсоюзными деятелями и фермерами, меньше всего с лидерами простых рабочих. О том, что его опыт при вступлении США в европейскую войну будет для него генеральной репетицией, Рузвельт в 1920 году еще знать не мог.