Страница 86 из 93
Наутро, отмечая отличившихся казаков, полковник упомянул и его. Сказал немного, но слова окрылили Вязникова.
В ближайшем бою вражеский стрелок угодил Бакланову в левое плечо.
— Ваше благородие, вы ранены! — заметил Долгов.
— Ты за полем наблюдай, — ответил командир, пытаясь скрыть от всех рану.
— Пригото-овиться-я к ата-аке-е! — набрав поболе воздуха, подал команду и первым выскочил из укрытия.
Следуя примеру командира, за ним вынеслись в лаве казачьи сотни…
Яков Петрович слез с коня, только когда кончился бой.
— Зови фершала, — сказал Долгову и сел на пенек.
Пуля угодила в плечо, перебила ключицу и, разворотив тело, вышла через рану на спине.
— Зачем столько времени терпели? — отчитывал полковника фельдшер. — Нельзя ж так, ваше благородие.
— Ты, Осип Максимыч, не выговаривай при всех. Так надо было.
Обработав рану и перевязав ее, фельдшер и Долгов усадили Бакланова на коня. После памятного на плацу разговора Долгова будто подменили. Лишь однажды он едва не сорвался, увидев бутыль с вином. Поспешно налил в кружку, а тут вошел полковник.
— А вот это видел? — сказал он и погрозил кулаком.
Долгов на его глазах выплеснул наземь содержимое. Спас тогда командир от великого соблазна и позора. Не остался в долгу и казак…
После ранения фельдшер прописал Бакланову покой:
— Надобно отлежаться, хотя бы неделю, а возможно и более. Дать ране затянуться.
Но на шестой день полковника подняла с постели стрельба и крики часовых. Он выскочил на крыльцо в одном белье. И понял с одного взгляда, что происходит.
— Долгов, коня!
Кони стояли неподалеку от крыльца, у коновязи, как всегда в полной готовности.
— Ваше благородие, вы хотя бы бурку! — выбежал за ним Долгов.
Едва всадники вылетели из ворот укрепления, как на них обрушился град пуль.
— За мной, удальцы! — крикнул Бакланов, опасаясь, как бы кто не повернул назад, и понесся к выступающей мыском опушке леса, наверняка зная, что там находятся основные силы противника. И тотчас из лесу, навстречу казакам вынеслась конная лава. Ее численность превышала казачью, но казаки не отступили. В следующий миг они схлестнулись, зазвенели сабли.
Бакланов был в гуще схватки. Действуя одной рукой, второй, раненной, удерживал коня. Неприятельские всадники кружили вокруг, пытались к нему подступиться, едва увертываясь от его ударов.
— Баклю!.. Баклю-даджал! — слышались голоса, горцы узнали Бакланова, прозванного ими дьяволом.
Рядом с командиром, прикрывая его с боков и тыла, дрались урядник Скопин, Долгов и другие казаки из охраны. Силы неравны, но казаки и не помышляли о бегстве. А джигиты кружили вокруг, будто осы, налетали то слева, то справа, пытаясь вломиться в тесный строй, расколоть его.
— Баклю!.. Даджал!..
Из ворот укрепления вырвалась вторая сотня, за ней третья. Увидя их, джигиты повернули коней, с гиком помчались прочь.
— A-а, дряни, утекаете! — грозил саблей распаленный боем Бакланов. На левом плече нательной рубахи расплывалось алое пятно.
И вдруг находившийся с ним рядом Долгов бросил своего коня прямо на него, едва не сбросив полковника с седла. Тут же прогремел выстрел.
— Ваша… пуля… во мне. — Долгов стал валиться. — Простите…За все…
Через четверть часа казака не стало. Он принял смерть, заслонив собой командира.
После похорон к Бакланову пришел Вязников.
— Дозвольте быть при вас заместо Долгова. Я ведь его станичник… Живота свово не пожалею.
Бакланов смерил казака суровым взглядом, словно оценивал, на что тот способен. Сказал:
— Ежели станичник, то заступай…
Поединок
Охватка возникла внезапно: из лесу на занятых рубкой леса казаков неожиданно выскочил большой неприятельский отряд. Казаки едва успели разобрать составленные в козлы ружья, открыли пальбу. Уяснив обстановку, Яков Петрович с полусотней казаков помчался на выручку.
Угрожающе размахивая над головой кривой саблей, прямо на него несся всадник-бородач в лохматой шапке. В его лице было столько решимости, что Яков Петрович сразу опознал в нем вожака, опытного и смелого всадника. Он помчался на него. Опережая бородача, ловким ударом вышиб у него саблю, а в следующий миг, вложив в удар всю свою необыкновенную силу, полоснув по нему с плеча.
Это был его знаменитый, баклановский удар. Опустившаяся на плечо сабля прошла сквозь тело всадника до седла. Фонтанами брызнула кровь, и часть туловища вместе с головой стала сползать с седла. Увидев это, нападавшие в панике умчались назад. Казаки вновь взялись за топоры.
На следующий день в сумерках наступающей ночи в русском лагере появился всадник, горец.
— Мне нужен Баклю, — потребовал он у находившихся в охранении казаков.
— Зачем? Кто ты такой?
— Баклю мой кунак. А я Мусса, из аула.
Казачий командир в это время находился в палатке, объяснял офицерам задание на следующий день. Завидя гостя, предложил войти.
— С чем приехал, Мусса? Заходи.
— Баклю, есть важная новость. Спешить сказать надо. Чай не надо. В другой раз.
— Тогда говори без утайки. Здесь свои.
— Баклю, тебя завтра хотят убить. Брат того джигита, которого ты зарубил, поклялся отомстить. На коране дал клятву. И многие были при этом. Не надо было, Баклю, убивать того джигита.
— Зачем же они сами нападали? Он ведь сам первый обнажил саблю!
— Брат джигита это знает, но он обязан отомстить за родственника, иначе он ему не брат… Ты, Баклю, завтра на ту горушку не поднимайся. Он тебя там будет поджидать. А стрелок он меткий…
На следующее утро, как обычно, казаки вышли на рубку леса. Визжали пилы, стучали топоры. Освоив дело, люди работали умело и споро. Каждый знал, что нужно делать: одни валили деревья, другие очищали от ветвей стволы, тут же распиливая их на куски, оттаскивали в стороны щепку. Работали, сложив неподалеку оружие и амуницию, чтобы быть в готовности при первой же опасности.
Утро выдалось на редкость ясным, солнечным. Радужно сияла листва каплями осевшего за ночь тумана. Яков Петрович, как всегда, объехал место работы, побывал в охранении и, помня разговор с Муссой, незаметно поглядывал на тот холм, где его должен был поджидать джигит-стрелок.
«Может, не ехать? — требовала осторожность. — Береженого бог бережет». Но не поехать — значит показать и врагу, и своим офицерам, что напуган.
«Ну уж нет! Угрозами нас не испугаешь!..»
— Дай-ка ружье! — сказал он Вязникову. Это было его любимое оружие, отменного боя, из которого он издали поражал малозримые цели. Он зарядил его, три патрона положил про запас.
— Оставайся и следи за мной, — приказал Авдею. Положив ружье на седло, направился к опасному месту.
Холм находился в двустах саженях от опушки, у края крутого склона. Внизу затейливой лентой вилась горная речка, бравшая начало из ледника; за речкой опять был крутой склон, на котором, как гнезда ласточек, тесно лепились сакли аула. Позади и правей холма тянулся лес, где казаки расчищали просеку для будущей дороги. Слева от холма возвышалось нагромождение глыб, которые каждый раз, когда он направлялся к холму, заставляли настораживаться.
Взбираясь на холм, он незаметно разглядывал эти камни: чутье подсказывало ему, что стрелок засел там и ждет момента, чтобы выстрелить. Однако вокруг было тихо. Он был уже наверху, на площадке, с которой любил наблюдать аул, когда что-то заставило его оглянуться влево. Ему показалось, что между глыб мелькнула тень.
Резкий удар в грудь едва не вышиб его из седла. И тут же прогремел выстрел. Многократно по горам прокатилось глухое эхо. Боль от удара пронзила все его тело. Он схватился за грудь, но сознание опасности подхлестнуло его к действию. Превозмогая себя, вытащил ногу из стремени. Вскинул ружье, прицелился, упираясь локтем в ногу как подпорку. Он наловчился так стрелять из ружья. Лошадь послушно замерла.
«Спокойно… Спокойно». — Он подвел мушку к месту, где мелькнула тень.